Я умею прыгать через лужи (сборник)

Японцы шатаются, падают, и все новые лезут на проволоку по трупам своих убитых. Лезут… топчут мертвецов. Бесчисленные, как саранча.

И вот наконец последняя атака… И джунгли… Долгий с боями путь домой…

Смерть! Смерть! Смерть!

Он обернулся и увидел, что мальчик бежит к нему. В руках у мальчика было ружье.

Мужчина снова поглядел на утку. Она плыла по открытому месту, рассекая серебристую гладь воды, превращая ее в сверкающие на солнце брызги.

Подняв с земли палку, мужчина швырнул ее так, что она со всплеском упала позади утки.

Птица взметнулась, заскользила по воде; ее лапы, касаясь поверхности, чертили две борозды. Она взлетела ввысь и закружила, накреняясь по ветру, так что на какое-то мгновенье стали хорошо видны ее распростертые крылья и все ее коричневое тело.

Спустя немного она снова села на воду далеко в камышах.

— Да, теперь нам ее ни за что не подстрелить, — повторил он.

Глупый щенок

Глупый щепок вечно куда-нибудь спешил. Я никогда не видел, чтобы он спал, или просто лежал, или хотя бы спокойно стоял на месте. Вечно он был в движении, и вид у него при этом был такой, словно он обременен заботами.

Я гостил на овцеводческой ферме в Риверине, где жил этот Глупый щенок. Приятно было оказаться вдали от городской суеты, приятно, вставая по утрам, дышать лесным воздухом, смотреть, как качаются растущие вокруг фермы деревья, и знать, что совсем рядом обитают кенгуру, а позади деревьев, в долине, поросшей высокой травой, бродят страусы эму.

Хозяина моего звали Бен Филлипс. Это был добрый старик. Он носил бороду и любил собак. Держал он целую свору. Каких у него только не было: и овчарки, и кенгуровые, и борзые — самые разные породы. По субботам сыновья Бена брали с собой на охоту всю эту визжащую, лающую свору. У собак были странные клички. Прыгун — сторожевая собака, злобный пес, он бегал огромными прыжками; Буфер, Растус — овчарки; Горожанка — чистокровная борзая, презираемая всей сворой: неопытность этой собаки в лесной местности доходила до того, что она бросалась на деревья, спотыкалась о бревна и раздирала себе лапы о каменистую почву. Собака по кличке Леди была существом чопорным и исполненным зазнайства. Кроме того, были еще Допи и Муча — густошерстные псы, всегда дурно настроенные; и, наконец, Глупый щенок.

О Глупый щенок! Посмотрели бы вы на него. Он сейчас как раз у двери стоит. А ну-ка выходи, паршивец!

Обычно в помете, как вы знаете, один щенок всегда бывает маленьким заморышем, вечно отстающим от других. Со временем такие щенки, как правило, достигают нормального роста. Но Глупый щепок так и не вырос. Каким был коротышкой, таким и остался.

Однако надо отдать ему должное: хвост у него был обычного собачьего размера. Он завивался полукольцом, и кончик забавно загибался к голове. Казалось, не щенок вилял хвостом, а хвост вилял щенком. Когда нежные чувства переполняли Глупого щенка, он вертел передней частью туловища так, будто оно у него на шарнирах.

Глупый щепок питал ко мне необыкновенную привязанность. Я могу сказать это с полной уверенностью, несмотря на то что он принимался мрачно завывать, когда я смотрел ему в глаза. Такая уж у него была привычка; правда, я не припомню, чтобы он вел себя подобным образом с кем-нибудь, кроме меня.

И вот как-то раз на ферме ожидали прибытия гостьи. Девицы из города. Все были очень взволнованы этим событием. Я, впрочем, нисколько, а вот остальные ребята — да. Девушка была красива.

Ее привез на машине некий мистер Моррисон, коммивояжер. С тех пор как один коммивояжер отбил у меня Эдит, я их всех недолюбливаю. Впрочем, в Эдит я никогда по-настоящему влюблен не был.

Машина подъехала, и мы все ее окружили, приветствуя гостью из города. Собрались все: собаки, ребята, мистер и миссис Филлипс и я.

Собаки были сильно возбуждены. Они лаяли и прыгали вокруг машины. Мистер Филлипс то и дело кричал: «Лежать!» — но ни одна собака ни разу еще не послушалась команды мистера Филлипса.

И вот появилась девушка. Она вышла из машины с поднятой рукой, словно призывая зрителей унять аплодисменты. Это была блондинка с темными глазами и густыми ресницами, такими же длинными, как шерсть на хвосте у Глупого щенка. Очаровательно улыбнувшись, девушка блеснула белыми зубками. На ней были брюки, похожие на мужской комбинезон с помочами на спине. Цвета они были небесно-голубого. Блузка из органди была отделана оборочками, а золотые волосы вились, словно спутанные шелковые нити.

Должен признаться, что и до этого я бывал влюблен — три или четыре раза. А может быть, пять или шесть… Да впрочем, это не имеет значения. Допустим, семь. Но эта девушка заставила мое сердце биться по-настоящему. Ошибки быть не могло. Вероятно, Глупый щепок сразу заметил мое состояние. Он стал намеренно игнорировать девушку. В то время как остальные собаки во всю глотку приветствовали гостью и ластились к ней, Глупый щенок не желал принимать в этом участия. Но при этом он как-то особенно суетливо проявлял внимание ко мне, демонстративно прыгая вокруг меня в порыве любви.

А я во все глаза глядел на девушку.

— Я люблю собак, — весело воскликнула она, — я просто обожаю их, и лошадей обожаю, и деревню тоже обожаю.

Я хотел бы, чтобы она обожала меня. И я понял, что врезался по уши.

Девушку проводили в дом, а я стал гулять по двору, и Глупый щепок не отставал от меня ни на шаг. Он трусил позади, носом почти касаясь моих ног.

Я рассеянно обернулся — я думал в эту минуту о девушке — и взглянул на щенка. В его глазах я прочел страдание. Он начал подвывать. Я ушел в дом.

По вечерам девушка надевала голубые атласные туфли, отороченные страусовыми перьями. Как-то странно они выглядели на кухонном полу — перья цеплялись за голые доски. И вот однажды утром я услышал, как щенок кашляет. Я заглянул ему в рот — он был полон голубых перьев. Я поспешил с ним в кусты, и мы просидели на бревне примерно около часа. Когда мы вернулись, кругом уже шли разговоры.

— Это все Глупый щенок Стива, — заявил Джек (Стив — это я).

В руках он держал туфли, мокрые и изжеванные. И у них чего-то не хватало — не хватало каблуков.

— Это не мой щенок, — сказал я, — а твой.

— Мой? — заорал Джек. — Мы его отдали тебе.

— Я его не брал, — запротестовал я.

— Что? — воскликнул Джек. — Как так не брал? Разве ты не сказал щенку: «Ну, брат, теперь ты мой», когда я позволил тебе взять его?

— Возможно, я так и сказал, — согласился я, — но я тогда не знал его нрава.

— Это не имеет значения, — сказал Джек. — Какой бы он ни был — он теперь твой.

— Ну и что из этого? — спросил я.

— Посмотри, что он сделал с туфлями Элис, — сказал Джек.

— Боже! — воскликнул я. — Какой ужас! Что он натворил! Пойду и отстегаю его.

Я вышел во двор и запустил в Глупого щенка палкой. Он принес ее мне обратно. Я погладил его, и мы пошли с ним на прогулку.

На следующую ночь в ход пошли чулки Элис. Оба чулка. Тут до меня начало доходить, что значит быть владельцем Глупого щепка.

Он мешал мне ухаживать за Элис. У нее я всегда ассоциировался со щенком. Она обращалась ко мне только так: «Вы и Глупый щенок». Ни разу не сказала просто «вы». Без Глупого щенка она меня просто не мыслила.

И все же я ничего не мог с собой поделать — щенок мне нравился. Он был такой забавный! Любил, например, спать вместе с индюками. Такой уж он был оригинал.

Однажды все мы отправились на охоту. Взгромоздились на подводу и поехали в лес, а собаки бежали за нами. Утро полнилось солнечным светом, шелестом деревьев и пением птиц… Элис все время глубоко вдыхала воздух и твердила:

— Понюхайте, как пахнет земля. Разве не чудесно?

Чудесно. Все было чудесно в это утро.

Миновав лес, мы выехали в долину, поросшую высокой травой, и встали во весь рост на подводе, с нетерпением высматривая кенгуру.

Три страуса эму выскочили из кустарника. Изгородь преграждала им дорогу. В испуге они стали бегать взад-вперед вдоль изгороди. Тут их заметили наши собаки и с громким лаем кинулись к ним. Позади всех бежал Глупый щенок, с каждым прыжком отставая от остальных все больше и больше. Но зато лаял он громче всех. Страусы остановились. Они стояли в нерешительности, вытянув длинные шеи, и с беспокойством смотрели в нашу сторону, потом немного потолкали друг друга и снова принялись бегать. Но они все еще не знали, что им предпринять.