Большой пожар

— Глаза боятся, руки делают, — рассказывал Головин. — Похлопал сапогом по рукавам — полные, можно идти в атаку. Разбил окно на первом этаже высотки, оттуда дым с огнём. «Ребята, не жалейте воды!» Работали из ствола А, сбили температуру — и внутрь. К лифтовой шахте не подойти, уши трещат, но тут ещё две линии проложили и стали работать тремя стволами. Хорошо пролили водой, разогнали дым, обшарили помещения — никого. «За мной наверх!» — побежали на следующий этаж». И так далее. Могли бы застрять на двенадцатом этаже, но помогли бойцы, которые по штурмовкам раньше нас туда поднялись, бельевая там сильно горела. Однако настоящая работа началась на гостиничных этажах, они горели вовсю. Хотя в такое время приезжие обычно в номерах не сидят, но человек пятнадцать там было, не считая тех, кто успел на лоджии выбежать. Тактику применяли такую: часть бойцов оставалась сбивать огонь, остальные — наверх, по задымлённым внутренним лестницам. Рискованно, но когда знаешь, что люди могут погибнуть, когда слышишь их крики… Хотя не только крики, — Головин оживился, — ты же, Ольга, любишь нестандартные случаи, один раз мы ушам своим не поверили — музыка! Петя, расскажи, как помешал одной парочке культурно развлечься!

— Каюсь, помешал, — подхватил Баулин. — Пожарвый — он запрограммирован, как автомат, по дороге во все двери стучит, а если нет ответа, взламывает; такие, например, как Паша Говорухин или Лёша Рудаков, — плечиком, а простые смертные — «фомичом», лёгким ломом. Вдруг ко мне подбегает боец: «Товарищ майор, музыка!» Гул, треск, но подставляю ухо к двери — в самом деле, музыка! Значит, кому-то очень хорошо, если пожара не замечают. Стучусь — не открывают, бью ногой по двери — чуточку раскрывается, в щёлочку выглядывает блондин лет сорока в трусах и в майке, смотрит на меня, как на марсианина, а из магнитофона несётся: «Арлекино, арлекино!» Я ему; «Быстро на выход, пожар!», а он: «Пошёл ты…» — и хлоп дверью перед моим носом. А соседний номер горит! Ничего не поделаешь, думаю, товарищ блондин, придётся тебя слегка побеспокоить. Приказываю бойцу ковырнуть дверь «фомичом», а блондин понял, что обложили его всерьёз, снова раскрывает дверь, пиджак с лауреатским значком на майку надел — артист! — но к себе не пускает. «Безобразие! — кричит. — Генералу буду жаловаться!» И ещё что-то насчёт творческой индивидуальности, к которой я, мол, не испытываю уважения. Я сообразил, что товарищ блондин сильно навеселе и не пускает нас по той причине, что находится в номере не один и, по всей видимости, этот второй явно не его жена. В таких случаях рекомендуется не обращать внимания на творческую индивидуальность и спасать силой. Я протиснулся в дверь, взяд товарища за грудки и слегка об стенку. «Горишь, такой-сякой! Быстренько одевайтесь оба, и на выход, солдат проводит!» Тут дымом хорошо потянуло, он глаза вытаращил, мигом протрезвел: «Родные! Пожарники!» Не будь я человек интеллигентный, я бы рассказал, в каком виде выпрыгнула из постели дама» но это не имеет значения. Когда эту парочку выводили, Ваня как раз своего бульдога тащил.

Хуже всего было на 15-м, — продолжал Головин — там люксы и полулюксы, сплошные ковры, мягкая мебель с поролоном и прочее. Температура адова, дымище — ничего не видно, двери дубовые, хорошо пригнанные — это людей в номерах и спасало на первых порах. Работа была обычная, ничем не отличалась от того, что приходилось делать на этажах главного здания, даже, честно скажу, полегче, чего там, особенно если вспомнить шахматный клуб. Но о нем тебе много рассказывали, не буду повторяться, тем более что и на 15-м очень даже было нелегко. Знаю, что у тебя намечена встреча с полковником, он тебе добавит, а про себя скажу, что начиная с этого этажа мне сильно не везло с КИПом. Врываюсь в один номер, на полу женщина хрипит, задыхается. Отдаю ей свой загубник, она хватает его, дышит, а я на выдохе: «Отдай, по очереди будем!» А она дышит и слышать меня не хочет. Мне уже самому дышать нечем, в голове звенит, схватил её на руки, топаю к лоджии, задыхаюсь, слезы текут… Хорошо, что лоджия близко была, в десяти шагах, там её ребята с цепочки приняли… И ещё с КИПом история… Взломали дверь в другой номер, а там две женщины, обе без сознания; одну боец подхватил, другую я, понесли на лоджию — и вдруг чувствую, что нет доступа кислорода, снова слезы и шарики в глазах, ну, думаю, КИП из строя вышел, не дойду. Тут один боец увидел, что я вырубаюсь, принял из моих рук женщину — и в загубник сразу же пошёл кислород! Оказывается, она своим телом дыхательный шланг придавила, но я-то этого не видел… Там ещё много всякого было, лучше я тебе расскажу о той, первой, которая мой загубник присвоила. Через несколько дней явилась в УПО, в мой кабинет и спрашивает: «Меня из номера один пожарник вынес, свой противогаз отдал, уж не знаю, как он сам дышал, не можете меня с ним познакомить? Я солистка Московской филармонии, хочу лично поблагодарить». Посмотрел я на неё, чрезвычайно миловидная особа лет тридцати, был бы помоложе и холостой — не отказался бы от заслуженной награды. Повздыхал я про себя, посокрушался и говорю: «Вас, насколько я помню, спас майор Баулин, вот его домашний телефон, звоните, майор сейчас дома». Я-то знаю, что Петя три минуты назад от меня вышел и дома его никак не может быть, но зато дома Ксенечка, самая сердечная и отзывчивая из всех жён. Звонит, трубку, конечно, снимает Ксенечка, а голосок у неё звонкий, слышу каждое слово: «Его нет, а что вы хотели?.. Ах, артиска, увидеть и поблагодарить? А совесть у тебя естьза чужими мужьями гоняться? Я тебе так его поблагодарю, что ты…» Петя, у тебя есть что добавить?

— Хорошо, что напомнил, Ваня, — Баулин расплылся в улыбке, — в долгу не останусь!

— Возвратишь как-нибудь, — благодушно сказал Головин. — На этом, однако, мои неприятности с КИПом не закончились. Уже потом, когда 15-й начали тушить, оставил я на нем Баулина и со звеном пошёл наверх. На один марш поднялся, чувствую, что задыхаюсь, посмотрел на манометр — почти на нуле, я без кислорода! Бежать вниз перезаряжать КИП — времени жалко, вышиб на лестничной клетке окно, отдышался и бегом к следующему окну, бац по нему — снова отдышался. И так, от окна к окну, добирался до верхних этажей…

5. ПУТЬ НАВЕРХ ПЕРВОЙ ТРОПКИ

Начиная с 13-го этажа цепочек уже стало две: по одну сторону лоджий поднимались Николай Клевцов и Юрий Кожухов, а по другую, отделённую от первой перегородками из стеклоблоков, начали вязать свою цепочку Володя Никулькин и старший сержант Рожков.

Когда порывы ветра усиливались, люди на штурмовках замирали; Кожухов-старший рассказывал, что когда в такие моменты кто-нибудь из окон выбрасывал чемодан или саквояж, все на крыше цепенели: что падает, вещь или человек?

С 14-го этажа и выше лоджии были переполнены.

— Главным образом артисты, — вспоминал Николай. — Вскоре у них гастроли начинались, у одних в филармонии, у других в цирке и в театре, и кое-кто оказался в номерах, репетировали. Большинство успело выйти на лоджии.

— С циркачами было легко, — продолжал Юрий, — не хуже нас по штурмовкам лазали. С одним только толстяком конферансье горя хлебнули, на штурмовку даже смотреть боялся, два бойца специально поднялись его на «кресле» спускать. Деньги ещё совал, сукин сын! А вот клоун — помнишь, Коля? — оказался забавный: полез на штурмовку с сумкой через плечо, а там что-то звякает. Я ему: «Брось, равновесие потеряешь!», а он: «Как у тебя язык поворачивается, это же шампанское для вас, для пожарных!» Так и опустился — с сумкой, отец говорил, что на крыше норовил угощать: «Пей, братва, из горла!» Хотя нет, ты его, Коля, не видел, ты в это время у артиста брал интервью.

И мне была рассказана история, о которой я до сих пор звала понаслышке и не очень в неё верила.

Кто-то из спасённых на 14-м вспомнил, что из третьего от лоджии номера слышались какие-то стуки, будто конопатили дверь. Хотя полковник приказал заниматься спасением только с лоджий, Николай решил, что это случай особый, включился в КИП, вошёл в задымлённый коридор и ощупью нашёл третью дверь. В коридоре уже горели обои и ковровая дорожка, огонь вот-вот мог подойти, поэтому Николай не стал стучать, взломал дверь. Несмотря на то, что дверь действительно была законопачена всяким тряпьём, в номере оказалось полно дыма и, натыкаясь в темноте на мебель, Николай стал искать человека ощупью — неблагодарная и не очень эффективная работа. И вдруг услышал голос… кто-то зовёт… нет, напевает! Сосредоточившись, Николай услышал плеск воды и, уже не сомневаясь, пошёл на звуки. В ванной кто-то был, из дверных щелей торчала простыня: видно, этот «кто-то» твёрдо решил переждать пожар в номере.