Свирепые калеки

Пока Свиттерс помогал Сюзи с сочинением, попутно отряхивая от пыли и смазывая свои скрипучие академические рефлексы, он преисполнился убеждения, что диссертацию, отделяющую его от научной степени доктора философии – сам курс как таковой он прослушал давным-давно, – написать окажется вовсе не настолько мучительно сложно.

– Как тебе понравится называть меня доктором Свиттерсом? – полюбопытствовал он.

– Черт, я, чего доброго, собьюсь и стану звать тебя доктором Сеуссом, [141] – не задержался с ответом Бобби.

– Твое счастье, что я не зову тебя Симпомпончиком, – отрезала Маэстра.

Бобби, ненадолго заглянувший к ним на День Благодарения, вежливо слушал, как Свиттерс соловьем разливался о будущем мира при «киберкультуре».

– Со времен изобретения алфавита, если не ранее, любые технологии брали начало в языке, но в киберпространстве мы не столько видим и слышим информацию, сколько ее чувствуем. Похоже, что технология наконец-то опережает язык, не просто выпархивает из гнезда, но еще и родительницу приканчивает, фигурально выражаясь. Видишь ли, на самом-то деле мы не видим ни тьмы, ни даже света – мы лишь неврологически ощущаем их воздействие на окружающие поверхности. Система двоичного исчисления – Братец Единица, Сестрица Нол, – благодаря которой стали возможны компьютеры, – сама по себе некое взаимодействие света и тьмы, а когда вводишь электрон, а не слово, в качестве первичного информационного звена между мозгом и внешним миром…

И так далее, и тому подобное. У Бобби осталось впечатление, что Свиттерс вовсе не считает, будто язык как таковой обречен; нет, скорее он трансформируется, как при изобретении финикийского алфавита; обретет свободу, как при изобретении греческого алфавита, и, наконец, будет прославлен и превознесен, как с приходом латиницы; однако ж Кейса не оставляло подозрение, что тот тем не менее склонен защищать слова – причем желательно те, что постраннее, поархаичнее, – видя в них ключи к некоему утраченному сокровищу. Все это в основе своей страшно интересно, но Свиттерс, стоило ему «включиться», обычно так и несся сломя голову вниз по склону – и на полной скорости опрокидывался в кювет. Например: «А на самом-то деле наша космология – тоже двоичная система, нет? Господь равен единице, Сатана равен нулю. Или наоборот? Как бы то ни было, мы используем только эту пару цифр – воздерживаясь от чисел с двух до девяти включительно, – и бесчисленные комбинации таковых, – просчитывая смысл жизни и нашу конечную судьбу. Ах, но ведь в начале было слово. Еще до деления, до…»

– Эге, друган, ты точно сварганишь чертовски клевый диссер из этого маслица; однако ж на главной твоей конфорке полагается шкворчать совсем иному блюду, а именно – как бы тебя снова на ноги поставить, и я не имею в виду, в финансовом плане. Передай-ка горошку.

– Аминь, – включилась Маэстра. – Еще капелюшечку соуса, капитан Кейс? Мне страшно жаль, что он не острый томатный, но поставщик, видно, жил жизнью затворника и понятия не имел, о чем это я.

После десерта, пока мужчины курили в гостиной под бдительным взглядом обнаженной женщины Матисса, сине-сизой, как сигаретный дым, Бобби впервые затронул тему Сюзи.

– Позабудь на минуточку про киберпространство. Ты вот все отмалчиваешься насчет делишек в Сакраменто, что твой картофель «Стеле». А ну давай выкладывай. Ты лишил-таки девственности «здоровое юное животное», или я тебя отговорил?

– Боюсь, я сам себя отговорил. При помощи собственного раздвоенного языка.

– Боже ты мой, Боже. А кто сказал, разговоры разговаривать – это раз плюнуть?

– Какой-нибудь немногословный человек действия, полагаю, сильная, молчаливая натура, которым восхищаются прочие представители сильного пола и которого женщины втайне считают придурком, если не болваном. – Он выпустил пляшущий пончик дыма. Как любое дымовое колечко – как дым в общем и целом, – он так и запрыгал в воздухе, точно незаконнорожденное дитя химии и мультипликации. – Не знаю, насколько это применимо к данной ситуации и применимо ли вообще, но поэт Андрей Кодреску [142] написал однажды, что «физическая близость – только прием, с помощью которого открываются шлюзы того, что действительно важно: шлюзы слов».

Бобби глядел скептически.

– По-моему, попахивает сублимацией. И вообще мне казалось, что словоблудие должно давать толчок в нужную сторону, не наоборот. В гребаном начале было гребаное слово.

– Так сообщает нам Библия. А вот о чем преподло умалчивает – никогда ей этого упущения не прощу, – так о том, что было раньше: слово «курица» или слово «яйцо».

На Рождество Бобби вырваться не удалось – его крохотное секретное подразделение U2 вроде как подняли по тревоге, но в канун Рождества он позвонил в особняк Маэстры и, умаслив старушку льстивыми комплиментами, позвал к телефону Свиттерса. Из разговора стало ясно, что последний к перспективе написания диссертации слегка приостыл, хотя по-прежнему вполне мог «завестись» с пол-оборота насчет тематических возможностей, в ней заложенных, – мог и, к слову сказать, «заводился».

– Роль компьютера в литературе сводится к услугам вахтера, помноженного на уборщицу. Упрощается поиск информации, убыстряется редактура – при том, что качество того и другого остается на прежнем уровне. Где компьютер и впрямь выступает двигателем прогресса и подлинного новаторства – так это в графике: воспроизведение фотографий, дизайн, анимация и все такое. Эти области развиваются на диво стремительно. Но для чего?

– Усовершенствование рекламных роликов?

– Exactement! [143] Маркетинг. Продажи. Процесс все более усложняется, искушению противиться все труднее. Ида, это всего лишь кричащая современная версия рабства по принципу «хлеб и зрелища», вот только хлебушек сегодня выпекают транснациональные корпорации, а зрелища приходят прямо на дом. Ну что ж, культуру всегда до известной степени двигал рынок. Всегда. Просто сегодня рынок настолько наводнил все укромные уголки и закоулки нашей личной жизни, что целиком и полностью культуру вытесняет; рынок уже стал нашей культурой. И тем не менее…

– Ага, – вклинился Бобби, – и безбашенные парни вроде нас с тобой, чего доброго, стали последним оплотом против корпоративного тоталитаризма и такого вот пакостного дерьма. Вот поэтому так важно, чтобы ты… Я знаю доподлинно, что контора сей же миг восстановит тебя в должности, если только ты…

– А я рассказывал, что Мэйфлауэр прислал ко мне разбираться парочку угрюмых громил-консервоукупорщиков? В аккурат после Рождества. Застали меня врасплох – приперлись в шесть утра. Чертовски непорядочно с их стороны, ибо был я немощен и слаб после трудов и тягот предыдущего вечера. Однако ж здорово им пришлось попотеть, прежде чем я позволил им забрать часть их игрушек. Я умудрился сохранить свой лэптоп, «беретту» и своего верного крокодильчика, хотя пистолет – это вопрос спорный: есть у меня основания полагать, что ко мне «хвост» приставили.

– Многообещающая развлекаловка.

– Возможно. Но это как раз к делу не относится. К чему я минуту назад вел, так лишь к тому, что настоящее шоу разворачивается позади шатра, и ни торговцы вразнос, ни инспекторы манежа насчет него – вообще ни сном ни духом. Позабудь про экзерсисы с графикой. На самом деле в киберкультуре происходит вот что: язык не сжимается, язык расширяется. Расширяется! Распространяется за пределы тела. За пределы языка в прямом смысле, за пределы гортани, за пределы затылочной доли и гиппокампа, за пределы пера и страницы и даже за пределы экрана и принтера. Вовне, во вселенную. Спаиваясь с физической реальностью, насыщая ее и даже узурпируя. Я сейчас все объясню.

– Блин! Свит? Эй! Как-нибудь в другой раз, ладно? Эта твоя «мозговая атака» мне обходится в праздничные тарифы MCI, [144] a тебе пожирает последние жалкие остатки мозгов – не удивлюсь, если так. Ну, то есть если ты не планируешь писать свой гребаный диссер, так в чем дело-то?… Главное – то, что ты по-прежнему втиснут в этот свой «феррари» для слабоногих, сынок, – уже седьмая неделя пошла или даже восьмая. Господи ты Боже мой! Надо тебе разобраться с этой проблемкой, раз и навсегда с ней покончить любой ценой. Если для этого нужно тащиться обратно на Амазонку – да будет так. Ты ли туда попрешься, я ли, или мы оба. Так что уж будь так добр, нацелься на эту мишень, а? Пали по цели под названием: «выздороветь-освободиться»! Боже праведный!