Плотские повести

17. ЛЕДЫШКА

Утром, когда я зашел в ее комнату, Катерина старательно зашивала мою разодранную рубашку, выброшенную вечером в мусорное ведерко.

- Прости меня! - еле слышно проговорила она.

- Никогда. Дай сюда иголку!

- Зачем?

- Дай!

Она нагнулась, перекусила нитку и протянула иголку. Я взял теплое жальце, попробовал пальцем острие и выкинул в окно.

- Почему? - удивилась она.

- Не твое дело. Когда-нибудь поймешь.

- Я понимаю: мы расстаемся. Ты меня теперь обязательно выгонишь. Аристов для тебя важнее. Но я хочу, чтобы мы расстались друзьями. Конечно, я много о тебе знаю, но ты можешь быть абсолютно спокоен…

- А я и так абсолютно спокоен. Это ты теперь переживай и оглядывайся!

- Зачем ты меня пугаешь? Я виновата перед тобой. Я сорвалась. Наверное, это какая-то болезнь, вроде наркомании. Я тебе никогда не рассказывала, но у меня это давно. Я даже пыталась разобраться, когда это началось. Если бы надо мной в детстве кто-нибудь издевался или растлевал, тогда все было бы просто и понятно. Но с меня все пылинки сдували. Даже на злого учителя ничего не свалишь: учителя меня обожали! Я долго копалась в себе, даже к врачу ходила - и вспомнила, когда это началось. В восьмом классе. Отца отозвали из Парижа в Москву - и я стала ходить в школу рядом с домом. Мы тогда жили в самом конце Ленинского проспекта. Понимаешь, в Париже у меня было очень много школьных друзей…

- Антуан, например…

- И Антуан, и много еще… А тут я попала в совершенно незнакомый, злой, живущий по своим законам и не принимающий меня детский мирок. Наверное, я и сама виновата, потому что с глупой гордостью к месту и не к месту демонстрировала свой французский и фыркала, когда другие мямлили у доски. В классе были две девочки, которые мне сразу понравились,- Валя Обиход и Нина Назарова. Подружки. Они даже на переменах под ручку ходили. И знаешь, поначалу они меня как будто приняли… Но потом был новогодний вечер - и я вырядилась, как дура, во все лучшее… Мне, конечно, мать должна была подсказать, что так нельзя, что это воспримут как вызов (в магазинах-то тогда ничего не было!), но моя мамочка в ту пору крутила роман с одним синхронистом, и ей было не до меня. В общем, я вырядилась… Учительши потом еще месяц мои парижские тряпки обсуждали. А он весь вечер танцевал только со мной!

- Кто - он?

- Ван Вей. Он был по отцу китайцем и учился в десятом. Родители его работали в цирке - жонглировали, - и он после школы собирался в цирковое училище. Это было в нем самое интересное, потому что выглядел он совершенно невзрачно - щуплый и желтый. Но именно в него влюбилась до потери сознания Валя Обиход. Нина Назарова была у нее поверенной и даже своего рода парламентером - выясняла у Ван Вея, как он к Вале относится. Обычные среднешкольные глупости. В этом возрасте, сам помнишь, все в кого-то влюблены…

- А ты?

- Я - нет. Не успела. В тот новогодний вечер Нина отправилась выяснять, почему Ван Вей не приглашает танцевать Валю, а он сказал какую-то гадость и снова пригласил меня. Так я стала врагом. У Вали оказались хорошие организаторские способности - и скоро весь класс стал относиться ко мне уже не равнодушно, а враждебно… Ты знаешь, что это такое, когда ты входишь в комнату и на тебя устремляются тридцать пар ненавидящих глаз? Тогда я решила наказать ее. Ван Веем… Напросилась как-то к нему домой - и это было отвратительно. Даже по моим нынешним представлениям, он был очень испорченный мальчик. К тому же у него были плохие зубы… Не менее отвратительным оказался и язык - он обо всем рассказал приятелям. И старшеклассники специально заглядывали, чтобы посмотреть на меня. К счастью, отца вскоре отправили в Брюссель - и мы уехали. Но перед отъездом я отомстила. Я написала любовную записку Нине Назаровой от его имени, подделала почерк и подложила на перемене так, чтобы нашла бумажку Валя. И они пoccopились. Страшно. Как умеют ссориться только лучшие подруги или лесбиянки. Даже подрались! И знаешь, когда они, визжа, на глазах у всего класса таскали друг друга за волосы, я вдруг почувствовала ледяное искрящееся счастье вот тут, в этом месте!.. (Катерина положила руку на живот.) Потом счастье погасло, а лед остался… Даже не лед, а ледяной истуканчик, требующий постоянных жертв… С этого все и началось…

- А зачем ты мне все это рассказываешь?

- Чтобы ты понял… Знаешь, иногда мне казалось, что ты именно тот, кто меня вылечит. Я это почувствовала, когда мы начали прыгать с тобой вместе… Я ждала, что вот сейчас эта ледышка внутри меня растает. Навсегда. И я стану как все - верной, доброй, покорной, рожу тебе ребенка. И буду любить ребенка - за тебя, а тебя - за ребенка… Думаешь, легко ненавидеть всех, кто…

- Всех?

- Всех, кроме тебя.

- А меня, значит, ты любила?

- Нет.

- Почти любила?

- Нет. Почти не ненавидела… С тобой мне было лучше, чем с другими…

- Спасибо за откровенность. Ты улетаешь сегодня?

- Нет.

- У тебя здесь дела? Ты еще не всех стравила и рассорила?

- Нет, просто я перед отъездом хочу прыгнуть с парашютом. Брайен нашел замечательный аэродромчик, прямо посреди кукурузного поля…

- Прыгнуть? А потом с кем - с толстожопым Брайеном? Тебе же все равно, кого потом ненавидеть… На, возьми на всякий случай! - Я вынул из кармана и протянул ей носовой платок.

- Если ты не хочешь со мной прыгать, тогда все равно… - пожала она плечами. - Можно обратиться к тебе с последней просьбой?

- Можно.

- Выстирай, пожалуйста, наш «гербарий»… Нет, все-таки в Катьке был, был особый бабский гений! Она знала, какой-то влагалищной интуицией чувствовала, что я захочу в последний раз прыгнуть с ней и в последний раз приземлиться в постель. В последний раз - это я себе обещал твердо! Она все рассчитала совершенно точно. А что она теряла? Ничего. Зато надежда, пусть маленькая, брезжила. Надежда на то, что я снова прощу ее, как прощал всегда… Как простил ей взорвавшиеся МИГи, Любимого Помощника, сынка министра, как простил ей Гошу с Тенгизиком, по-братски сгоревших через несколько месяцев в одном БМВ прямо на Садовом кольце…

«Не прощу!» - твердо сказал я себе, а вслух произнес:

- Хорошо, я подумаю. Но ответь мне еще на один вопрос - зачем ты устроила эту подлянку Аристову?

- Это не я - это мой ледяной истуканчик.

- А он почему?

- Он не выносит счастливых пар.

Внизу засигналили. Я выглянул в окно: в открытом «джипе» сидел легкий на помине Брайен с двумя молодыми парнями. Он приветливо помахал мне огромной волосатой, похожей на кабаний окорок рукой. Два раздвинутых толстых пальца могли означать с одинаковой вероятностью и викторию, и обещанную ему двойную цену.

- Ну и что ты решаешь? - Катерина посмотрела на меня с мольбой.

- В последний раз, - ответил я.

- Ты умница, Зайчуган!

18. КУКУРУЗА

Парней в «джипе» звали Грант и Стив, им было лет по двадцать пять. Первый, темноволосый, оказался пилотом, второй, рыжий, - инструктором по парашютной акробатике. У обоих были мужественные скуластые лица салунных драчунов периода завоевания Дикого Запада. Я подумал о том, что американки во время беременности, наверное, смотрят по телевизору слишком много вестернов - и дети рождаются похожими на одних и тех же кинозвезд. У нас, в России, скоро все дети будут похожи на Пугачеву с Киркоровым.

Я сел рядом с Брайеном, а Катерина устроилась на заднем сиденье между парнями. Мы помчались на аэродром, предупредительно останавливаясь перед каждым пешим ротозеем, вознамерившимся пересечь улицу.

- Where is Gena? - Брайен подозрительно покосился на мой подбитый глаз.

- In Moscow, - ответил я.

- Why?

- Business, - объяснил я.

- I see! - кивнул он.

Рассказывать правду было бессмысленно - Брайен ни за что не поверил бы.

Катерина всю дорогу весело болтала с рыжим Стивом на кашеобразном английском, мне совершенно непонятном, хохотала, щупала его мускулы и показывала свои. Казалось, они знакомы много лет - что-то вроде любовников, расставшихся друзьями, а теперь вот встретившихся. Грант участия в разговоре не принимал, он жевал резинку в суровой задумчивости. Американцы подарили человечеству новый способ выражения своих чувств и мыслей - с помощью жующих резинку челюстей. Наверное, есть такие, которые вообще никогда не говорят, а общаются исключительно чмокая, чавкая, убыстряя или замедляя шевеление челюстей, а в особых случаях выщелкивая изо рта резиновый пузырь.