Большая перемена (сборник)

А женщин он избегал, они были опасны, требовали от мужчин безумств, чтобы те ради них совершали глупости и непременно рисковали собой. И потому Пётр Николаевич все эти годы держался от прекрасного пола подальше. Правда, однажды ему будто бы сказочно повезло — Фаянсов встретил единомышленницу, а поскольку она была ещё и ко всему довольно симпатичной, он счёл везение двойным. Озорное, почти мальчишеское лицо, вздёрнутый носик, веснушки, в глазах бесёнок, и при сём разумнейшая осторожность — Пётр Николаевич был этим покорён. И не поставь он к тому времени предохранитель на сердце, влюбиться бы ему без ума. А пока Фаянсов был лишь очарован, но очень осторожно.

Случилось это с ним ещё в начале его новой обособленной жизни. Тогда он хоть и очень редко, но хаживал в гости. Так и на этот раз один бывший приятель, встретив его на улице, чуть ли не силком затащил на свой день рождения. Мол, старик, как тебе не стыдно? К счастью, компания собралась небольшая, хозяин представил его гостям, Фаянсов пожал протянутые руки, когда черёд дошёл до незнакомой девушки и та вдруг простодушно отказала:

— Я руки не подаю. Не обижайтесь, не только вам, всем не подаю! Рукопожатие негигиенично. Ведь вы сейчас по дороге хватались бог знает за что, правда?

— Абсолютная правда, — улыбнувшись, подтвердил Фаянсов. — В троллейбусе держался за поручни, потом открывал разные двери. И, как видите, ещё не успел вымыть руки, хозяева сразу принялись знакомить с гостями.

— Слана богу, вы меня поняли. Обычно все дуются, принимают на свой счёт, — сказала девушка, сама розовая, отмытая, словно только что вышедшая из ванны, где долго отмокала и оттирала себя щёткой и шампунем.

За столом их, его холостого и её незамужнюю, то ли нарочно, то ли случайно посадили рядом. Катя, как звали чистюлю, тотчас взяла свой прибор и отправилась мыть на кухню. Фаянсов ждал скандала. Но, видно, Катины повадки здесь были не в новость, хозяева, ничуть не обидясь, вместе со всеми стали на все лады подтрунивать над его щепетильной соседкой.

— Они всегда надо мной смеются. Ну и пусть смеются, — вернувшись, сказала Фаянсову Катя. — Зато бережённого бережёт не только бог, но и все санэпидстанции мира. И я должна вас предупредить: за едой молчу. Можно подавиться. А вы, если вам охота, говорите, сколько угодно. Только не считайте меня сухой и высокомерной. Ладно?

— Считать не буду! Я вас понимаю. И более того, в знак солидарности тоже не произнесу ни слова, — как бы шутливо, а на самом деле серьёзно поклялся Фаянсов. К тому же он и в пору своего легкомыслия не умел развлекать дам.

— Спасибо. Вы меня поняли во второй раз, — сказала Катя, прежде чем сосредоточиться на еде.

Они пришлись друг другу по душе, и после застолья Фаянсов вызвался проводить Катю домой. На улице он согнул локоть калачиком и было галантно подставил даме — «прошу!» — но та очень естественно попросила этого никогда — запомните, никогда! — не делать, даже ласковое сжатие и оно препятствует току крови. По дороге выяснилось, что общего у них гораздо больше, чем можно было предположить, даже сказку они с детства любили одну и ту же — «Колобка».

— Я иногда перечитываю и сейчас. И рыдаю. Трагическое произведение, — призналась Катя. Она сама, по её словам, однажды неосмотрительно — была тоже самоуверенна, — вышла замуж и едва не пропала, супруг оказался форменным лисом.

Она жила в тихих переулках, где в поздние часы было безлюдно, как в дремучем лесу. Когда же впереди послышались чьи-то тяжёлые шаги, Катя сама схватила Фаянсова под локоть и увлекла в какой-то тёмный двор. Там из-под ног бесшумно брызнули чёрные, наверно, кошачьи тени. Дама прижала своего кавалера к шершавой стене, рядом с мусорным ящиком, запечатала ему ладонью рот, прикрыв заодно и ноздри. Задыхаясь, Фаянсов ощущал тепло её мягкой ладони, запах дивного крема для рук. Наконец, кто-то, видимо, для неё очень страшный прошагал мимо подворотни, и вдали умолк перестук его каблуков. Тогда Катя обессиленно уронила руки, вернув ему свободу дышать и дар речи.

— Кто… это был? — спросил Фаянсов, переводя дух.

— Не знаю, — невинно ответила Катя.

— То есть как?.. Зачем мы тогда… сюда?

— А вдруг это был хулиган?

— Ну уж как-нибудь я бы вас защитил, — он произнёс то, что в таких случаях произносят все мужчины.

— Верю. Вы смелый. А если у него автомат? Вас бы он тут же убил, а меня изнасиловал. Зверски!

Лично он об этом не подумал, а вот она, точно шахматист, всё просчитала на два хода вперёд.

Расставаясь, Фаянсов пригласил Катю на субботу в кино, а затем они и вовсе стали встречаться, гуляли в городском парке или ходили в театр.

После четвёртого или пятого свидания небогатый опыт и мужское чутьё подсказали Петру Николаевичу, что пробил час для первого поцелуя. Как тут же выяснилось, их мнения совпали и в этом. Когда он, прощаясь, потянулся к её щеке, Катя подставила губы. И вдруг, отпрянув, сказала:

— Нет, нет. Это антисанитарно! Ах, если бы у нас была марля, — произнесла она в отчаянии. — Впрочем…

Катя оказалась находчивой, порывшись в сумочке, она достала носовой платок и приложила к своим устам, и он поцеловал! Через этот лоскут пахнущего духами батиста. Именно так он впервые поцеловал женщину! Когда же страсть бросила их в одну постель… Впрочем, лучше не вспоминать об этом кошмаре.

Через полгода они пришли к общему мнению, что ради здоровья и прочих выгод им следует соединить свои судьбы, и подали заявление в загс. Тогда Фаянсову казалось, будто без семьи и детей ему не обойтись, а коли так, то лучше Кати жены не сыскать.

Истина, к счастью, выявилась за два дня до регистрации брака. С утра они шастали по магазинам, искали двуспальную тахту, а где-то после обеда Катя посмотрела на часы и будто бы спохватилась, вспомнила, мол, у неё есть друг, наперсник с детских лет, который прямо-таки мечтает о знакомстве с её женихом и который будто бы ждёт их прямо сейчас, наверное, от нетерпения никак не найдёт себе места, мечется по квартире. Она обещала…

Друг ждал их и впрямь, даже слегка Катю пожурил:

— Милочка, вы опоздали на десять минут.

Проявил он интерес и к нему, Фаянсову, да только несколько странный, следил за каждым шагом и словом, точно кот за пойманной мышью. Когда Фаянсов, прежде чем опуститься на предложенный стул, опробовал его прочность и сел на другой, Катин друг оживлённо потёр руки и ни к селу пи к городу пробормотал: де, этого и следовало ожидать. При сём он пытал гостя такими вопросами, из-за которых смотрины шибко смахивали на приём у врача. Скажите, интересовался друг, а в детстве не случалось с вами того-то и того-то? А родители ваши не страдали тем-то и тем-то? Не случалось и не страдали, недоумевая отвечал Фаянсов. И ещё он заметил, да это само бросалось в глаза: не было между ними, его невестой и так называемым другом её детства, той теплоты, что проявляется между близкими людьми. Катя отстранённо сидела на отшибе, у дверей.

Фаянсову не нравилось всё это, и то, как проходили смотрины, и сам равнодушный к подруге и не в меру любознательный к нему хозяин, его бесцеремонная деловитость и беспокойство на лице невесты, словно от выводов друга зависело, быть или не быть им женой и мужем. Но, к счастью, экзамен, как и всё на свете, имел пределы. Друг детства поднялся из кресла и, протянув Фаянсову ладонь, молвил:

— Пётр Николаевич, был рад знакомству. Возникнут проблемы, заходите, — и протянул визитную карточку.

Фаянсов с благодарностью принял визитку и, не глядя, сунул в карман пиджака. На улице Катя хватилась, всплеснула руками: ой, забыла сумку! А сумочку-то прихватил он, жених, заметил сиротливо лежащую на столе, и Фаянсов сказал об этом Кате. Да куда там! «Всё равно забыла…» — отмахнулась невеста и, ничего более не слушая, кинулась назад, в дом. «Зонтик? Да вот же он!.. Катя, у меня зонтик. Погоди!» — говоря это, Пётр Николаевич последовал за рассеянной женщиной, чтобы она и её друг зря не тратили время, не искали то, чего там нет.