Цвета дня

За последнее время Гарантье очень постарел. Он неимоверно много занимается искусством – разумеется, абстрактным. Главным образом он интересуется мебелью: тяжелый, по-грубому назойливый – словом, ощутимыйхарактер мебели, даже самой современной, все больше и больше бьет по его одиночеству. «В подобной обстановке никогда не удается по-настоящему вкусить одиночество, – часто поясняет он дочери. – Следовало бы разработать менее заметную, более сдержанную, более воздушную мебель. Единственное, о чем напоминает сегодня стул, кресло, это о том, что здесь кого-то нет.Мы, так сказать, никогда не бываем одни, если ты следишь за моей мыслью. Так что в конце концов все эти отсутствия, о которых нам таким образом постоянно твердят, превращаются в одно грубое – а следовательно, тяжелое – отсутствие, то есть в присутствие. Я сейчас занят тем, что создаю чертежи мебели, которая очень естественно вписывается в наше время, соответствуя его устремлениям, его потребностям: это абстрактная мебель. Несколько геометрических линий, очень строгих, очень чистых – тонких, как проволока, благодаря специальным маркам стали, – и много стекла. Конечно же, материальный комфорт – но в то же время и комфорт духовный. Общее отступление реальности по всем фронтам». Он часто показывает ей свои макеты, по которым Энн взялась сделать на заказ мебель. Гарантье живет в Голливуде, где продолжает работать Энн: у нее теперь есть сын, которого нужно растить, и она разрывается между двумя чувствами: радостью от того, что видит, что он уже походит на своего отца, и страхом, как бы он не был таким же, как он. Ее обида велика, но проявляется она довольно своеобразным способом – в сюжетах фильмов, в которых она соглашается играть и которые Росс, а с ним и многие другие рассматривают как умышленное и непонятное растранжиривание ее таланта. Похоже, она действительно испытывает горькое наслаждение от того, что соглашается на роли исключительно в этих больших цветных исторических фильмах, наполненных героизмом, папье-маше, самопожертвованиями, статистами, крестовыми походами, клятвами и расставаниями и которые в конечном счете смешны из-за своей претенциозности. Ее поведения не понимает никто – у одного лишь отца, похоже, есть этому свое объяснение. Энн родила сына в ноябре 1951 года. Мальчик очень красив, много улыбается, и в его взгляде уже есть некий блеск, который волнует Энн и заставляет ее опасаться самого худшего: как будто вам подмигивает горизонт. Она нарекла его именами Жак-Ренье.

Он пал в Индокитае, подорвавшись на мине, когда направлялся в обществе одного из товарищей на таинственную встречу, точная цель которой так никогда и не была прояснена. Похоже, он довольно долго бродил между окопами, но никто так никогда и не узнал, стал ли он жертвой ошибки, засады или какой-то иллюзии, и те, кто всегда немного остерегались его как человека левых взглядов, даже напрямик заподозрили его в том, что он сохранил контакты с врагом. Лишь по страницам записной книжки, оставленной им в палатке, удалось более-менее восстановить некоторые из мотивов, которыми он, видимо, руководствовался. Он узнал о присутствии во вражеском лагере нескольких своих товарищей по Испании и подполью, один или двое из них занимали очень высокие посты. Очевидно, он стремился установить с ними контакт, чтобы заполучить некоторое число вещей, о которых, впрочем, он так и не высказывался ясно в своих записях и которые, наверно, весьма смутно вырисовывались в его мозгу, – похоже, он больше слушался сердца, чем разума, – но среди них фигурировало намерение добиться предоставления Международному Красному Кресту разрешения заниматься пленными и, в более широком плане, надежда, что удастся вернуться к более человечным, более благородным, более братским, если можно так выразиться, отношениям между противниками. В общем, по выражению одного из его товарищей, «это походило как две капли воды на сентиментальную прогулку». Именно во время этой миссии, которую можно объяснить также деморализующей обстановкой, его проводники, вероятно случайно, завели его на минное поле.

Трудно не отметить здесь довольно неожиданную и странную сторону этого несчастного случая.

Минное поле было устроено в самом центре тропического леса и проходило через узкую тропинку, проложенную между деревьями, и те, кто обнаружил Ренье, констатировали, что по особой случайности его рука сжимала хвост обезьяны, которая была убита взрывом. Обезьяна выглядела ужасно удивленной. Ла Марн упал рядом с другом, уцепившись за его рукав. На его лице было то выражение мрачного удовлетворения человека, который всегда повторял вам, что так оно и кончится. Товарищи Ренье крайне удивились, когда нашли в его карманах фотографию одной кинозвезды и прочли на форзаце его записной книжки начало цитаты из Горького, – так он в конце концов открыл, сам того не зная, если не полный текст, так по крайней мере точный смысл: «. В цирке, где гуманисты и примиренцы играют роль лирических клоунов… Нет. На трагической арене, где гуманисты и примиренцы исполняют свой номер лирических клоунов… Нет. Нужно будет проверить это».

В скором времени его тело должно быть привезено во Францию.