Три версты с гаком. Я спешу за счастьем

Они выпили и поставили рюмки на стол. Закусив огурцом, стали тыкать вилками в черную сковороду.

— Как ты попал — то туда? — спросил Артём. — Ну, где я ткнулся башкой в дерево?

— Деда решил проведать… Мой дед — то, Григорий, лесник. От заводского посёлка напрямки через лес пять километров всего и будет — то до его сторожки. Идти — то на лыжах можно через Потерянную рощу иль мимо Горбатого карьера. Ну, я пошёл через карьер. Тебя — то, может, и не заметил бы — прошёл мимо, — да захотелось с горы разок скатиться. Сперва — то я лыжу внизу увидел. Думаю — бросил кто — нибудь. Бывает, сломается одна — другую тоже выкинут… Стал подниматься на гору — то, гляжу, что — то чернеет в снегу, будто рукавица меховая… А это твоя борода торчит. Сначала думал, сыграл ты, парень, в ящик — голова в кровище, и волосы уж смёрзлись…

— Из — за какого — то проклятого сучка чуть было жизни не лишился, — сказал Артём.

— Интересно же бывает… — заулыбался Володя. — Сам вдребезги, а галошам хоть бы что… Это я про лыжи. Как в одном анекдоте…

— Про анекдот я слышал, — сказал Артём. — Ну а дальше?

— Дотащил до сторожки, потом за лыжами сходил, а там ты уже и очухался.

Выпили ещё. Глаза у обоих заблестели. Яичница со сковородки исчезла, и они вычистили её хлебным мякишем. Володя вдруг загрустил. Хмуро посмотрев на Артёма, сказал:

— Стравил, борода, ты хорошую девку… Где теперь она?

— Если бы я знал, — ответил Артём, которому тоже было невесело.

— Как не знаешь? — удивился Володя. — Она тебе ничего не сказала?

— И даже письма не написала. До сих пор.

— Выходит, стравил девку и бросил?

— Она меня бросила, — сказал Артём.

— Я готов был прибить тебя…

— Камнем в окно? — усмехнулся Артём.

— Что же ты не пожаловался милиционеру Юрке?

— Зачем?

— Дали бы мне пятнадцать суток…

— Не пойму я тебя, — сказал Артём, — то ты готов был прибить меня, то вот от верной смерти спас…

— Валяется человек на снегу без сознания… Так и бросить его там? Пускай замерзает? — удивился Володя. — А ты бы разве прошёл мимо?

— Не прошёл бы.

— Так чего тогда спрашиваешь?

— Ладно, хватит об этом… Ну а ты как?

— Чего я?

— Ведь тоже её любил?

Володя налил себе, чокнулся с рюмкой Артёма, стоявшей на столе, и выпил. Задумчиво поглядел на огурец, но закусывать не стал.

— Я, Артём, — он в первый раз назвал его по имени, — свою любовь с тем камнем в твоё окно зашвырнул… Не любит — не надо. Как говорится, насильно мил не будешь. Да потом я не из тех, которые сохнут из — за бабы… Что, в посёлке девчонок мало? Да только свистни — любая моя. А с Татьянкой у меня счастья все одно не было бы… Это уж точно! Говорю — говорю ей что — нибудь и чувствую: не воспринимает она меня, хоть убей! Ходим бывало рядом, чего — то говорим, а вот не понимаем друг дружку. Как по телефону: я в одном городе, а она в другом, и слышимость плохая…

Володя замолчал и стал жевать хлеб с салом.

— У тебя тоже так? — немного погодя спросил он.

— Мы понимали друг друга, — сказал Артём.

— Поэтому она и сбежала от тебя к черту на кулички, — подковырнул Володя.

— Я сам виноват… Видишь ли…

— Ты лучше сам разбирайся в своих чувствах, — перебил Володя и поднялся. — Я тебе в этом деле хреновый помощник…

— Может, ещё сбегать за бутылкой? — спросил Артём.

— Меня тут ждёт одна… зазноба, — взглянув на часы, сказал Володя. — Чего на танцы не приходишь?

— Да как — то не хочется.

— Может, опасаешься… этого конфликта? Забудь, что было…

— Я и не помню, — сказал Артём.

— Спасибо за угощенье, — поблагодарил Володя. Оделся и, помешкав, неловко протянул широкую ладонь, а потом ушёл, стуча по половицам своими крепкими бурками.

2

В деревянном сундуке Андрея Ивановича Абрамова среди десятка других книг Артём обнаружил толстый том стихов Сергея Есенина. Вот уж не думал он, что дед его любил стихи. В книжке многие страницы загнуты. Наверное, в такие же зимние вьюжные вечера Андрей Иванович раскрывал том и, нацепив очки, читал прекрасные строки великого русского поэта.

Стихи Есенина, будто волшебная музыка, льются под вой метели. Спасибо, дед, за эту чудесную книжку! Конечно, все это Артём читал когда — то, но, наверное, для того, чтобы на всю жизнь полюбить Есенина, нужно вот так одному у потрескивающей печки, под гул метели белой ещё раз прочитать его стихи…

Отложив книгу в сторону, Артём задумался. И мысли снова о Тане…

Сколько раз заводила она разговоры о его жизни в городе, о знакомых, о родителях. А он почему — то всегда отделывался шуткой. Даже тогда, когда чувствовал, что это её обижает. Почему он уходил от этих разговоров? Наверное, просто не было настроения вдаваться в воспоминания. А она могла подумать, что он что — то скрывает от неё, утаивает. И приезд Нины окончательно убедил её в этом…

День его в то время был наполнен до краёв. Рано утром они вместе шли в Голыши. На глазах природа совершала свои великие таинства: изменялся, готовился к зиме лес, высоко в небе потянулись косяки птиц на юг. После занятий Артём шел в бор, раскладывал этюдник и рисовал, рисовал… Вернувшись домой, с азартом принимался помогать плотничать Гаврилычу… А вечером снова прогулка с Таней к семафору. И засыпал с радостным чувством, что завтра снова будет утро, опять такой же светлый день… И ему снились красивые, цветные сны. Сейчас — то он припоминает, когда она оставалась у него, ещё ни разу не было так, чтобы она заснула раньше его. Всегда первым засыпал он. И утром, просыпаясь, он видел её тёплые большие глаза, в которых, казалось, отражался грядущий день… Иногда в её глазах мелькала тень, немой вопрос, но он был слишком счастлив, чтобы замечать это… Он был счастлив, наверное, поэтому казалось, что и она должна быть счастлива, Ей было хорошо с ним, это он чувствовал, но вот счастлива ли она была? В этом теперь он сомневался. Больше того, после её возвращения из Москвы он больше не заводил разговора о женитьбе: считал, что это само собой разумеется. Когда Таня избегала его, он при каждой встрече повторял, что хочет жениться на ней, а когда девушка после долгих колебаний и сомнений наконец пришла к нему, он больше ни разу даже и не заикнулся о женитьбе. Конечно, у него в душе и тени сомнения не было на этот счёт. Он просто уже считал Таню своей женой. А так как она теперь была рядом, все формальности отступили на задний план. Он, этакий болван, просто — напросто забыл, что нужно было идти в загс. А Таня не из тех девушек, чтобы напоминать об этом…

А за окном все бушевала пурга. Брякали стекла в оконных рамах, протяжно и жутко завывало в трубе… Артём подбросил дров в печь и снова раскрыл Есенина.

3

Как — то по пути на дежурство завернул Гаврилыч. Вот уж несколько дней, как он не работает у Артёма. Внутри избы все сделали, а снаружи мороз не даёт. Отложили они окончательную доделку дома до весны.