Новый Мир ( № 2 2011)

Так и произошло. Именно так они и сказали.

Но когда на трибуну попросили пройти полярного исследователя Шмидта, недавно вернувшегося из экспедиции на «Челюскине», и он с трибуны разразился пламенными изъяснениями в любви к пути, указанному Сталиным, захотелось ущипнуть себя за руку.

Атмосфера становилась весьма неприятной. Иностранные гости ерзали на своих местах. Редактор нью-йоркской газеты записывал что-то в блокнот. Хольгер Тидман не отставал. Комментарии, разумеется, были излишними, но почему бы не отвлечься от неловкости возникшего момента, найдя себе подходящее занятие? Неловкость испытывали, совершенно очевидно, и переводчики. С грустным выражением на лицах, словно прося прощения, они подыскивали английские эквиваленты этому раболепному убожеству, но в конце концов их попытки хоть как-то разнообразить перевод потерпели фиаско. У них закончились запасы синонимов, и они замолкли.

— Эти заключительные фразы о великом вожде Сталине можете больше не переводить, — сказал Хольгер. — Я их уже знаю по-русски.

Переводчик погрустнел, почувствовал себя обиженным — и в то же время вздохнул с облегчением.

В программу съезда входили разнообразные экскурсии. Посещали заводы, больницы, детские сады. Побывали мы и в исправительной тюрьме, построенной в стиле функционализма, довольно чистом учреждении для принудительных работ в сельской местности. Заключенные пользовались относительной свободой, имели право беспрепятственно перемещаться в границах определенной зоны. Тюрьма располагала столярной мастерской, где изготавливались, среди прочего, теннисные ракетки.

Никаких замечаний по поводу показанного не возникало, пока ты видел материал, поверхность и оформление. Вообще, управление чисто материальными ресурсами было на высоте. Действительность была выстроена окончательно, до удушающих пределов.

В один из дней гостей съезда привезли в небольшой степной город. Он был известен, в частности, благодаря имевшемуся там музею игрушек. Располагался музей в сводчатом подвале крохотного местного кремля. Вдоль продольной стены помещения были выставлены игрушки детей царской аристократии. На противоположной стороне — деревянные лошадки и куклы русской бедноты, сделанные из торфяного мха. Судя по всему, эти игрушки привезли из северных лесных областей, поскольку в степной местности торфяного мха нет.

Учительница как раз в это время объясняла своим ученикам, каким образом следует видеть и воспринимать контраст между экспонатами в обеих витринах. Она была обычной учительницей, и любая учительница вела бы себя практически так же, проводя экскурсию для своего класса, скажем, в Оружейной палате. Сначала она обратила внимание детей на размер игрушек: у дворянских детей большие, а у детей простолюдинов — совсем крошечные. Насчет размеров она не ошибалась, это школьники видели. Дворянские дети развлекались огромными пушками, настолько громадными, что для того, чтобы тащить их по газонам имения, требовалось наверняка не менее двух слуг. Их лошадки отличались непомерной величиной, были больше, чем живые пони. Заводные собачки, издававшие устрашающий лай, были размером с обычного фокстерьера. Завершали картину кивающие головками куклы, набитые всякими механическими чудесами, и музыкальные шкатулки величиной с корыто. Все это учительница демонстрировала своим подопечным, то и дело объясняя, как следует понимать подобное положение вещей. К этому нельзя относиться легкомысленно. Но поскольку дети, как только их подталкивают в нужном направлении, становятся самыми что ни на есть ярыми адептами материализма, они охотно смотрели во все глаза, смотрели так, как им велела учительница.

Потом она перешла к другой витрине. Она фыркала от ужаса, показывая на куколок из торфяного мха и деревянных лошадок, которых вырезали где-то в муромских лесах давно умершие люди. То, что эти трогательные игрушки когда-то означали и, благодаря детской фантазии, дарили более подлинную и человечную радость от игры, чем громадные игрушки дворянских отпрысков, ей не приходило в голову. Ее мировосприятие целиком и полностью определялось внешними материальными контрастами. Что такое перегруппировка и распределение материи, она знала назубок. Что такое счастье творческого фантазийного общения с помощью ограниченного количества вещей, она не ведала. Она была во власти тунгусского материализма.

Строго говоря, совершенно все равно, какой идеи ты придерживаешься, если техника является определяющим фактором твоего жизненного поведения.

А дело дошло именно до этого. Хольгер Тидман получал подтверждение этому ежечасно.

Делегатов съезда пригласили на грандиозную демонстрацию авиационной техники. Более миллиона человек приехало на колоссальный аэродром в пустынной местности, расположенной к востоку от Москвы. Движение между городом и аэродромом было настолько интенсивным, что его пришлось регулировать с привязанного аэростата. С этого аэростата, поднятого на двухсотметровую высоту, свисал гигантский портрет Сталина, хорошо видимый шагавшей в пыли миллионной толпе.

Гостей съезда усадили на почетную трибуну, казалось немного выдвинутую вперед из людского моря. Постепенно над аэродромом появились новые портреты Сталина, их несли самолеты и воздушные шары, похожие на те, что участвовали в гонках ГордонаБеннета. Портреты, подвешенные на воздушных шарах, долго висели над аэродромом, после чего они стали постепенно подниматься все выше и выше. Очевидно, им было предназначено добраться до самых отдаленных уголков гигантской державы, дабы утешать народ конкретным изображением святого конкретного. Как только правители, дипкорпус и гости съезда заняли свои места на трибуне, началось авиашоу. К тому моменту ветру удалось рассеять самые грозные тучи из сталинских портретов, и бомбардировщики наконец-то смогли, почтительно маневрируя среди еще оставшихся исполинских изображений божества, начать показывать свои воздушные трюки. Множество поразительно умелых летчиков с грохотом взмывало в небо. Они выполняли фигуры высшего пилотажа — бочки, мертвые петли, пике и головокружительные погони. Они исчезли за горизонтом, их сменили другие самолеты: с гулом, на невероятной скорости и на совсем небольшой высоте пронеслись юркие истребители. Но вот они напоминали каких-то дьявольски увеличенных перепончатокрылых. Высоко в небе над ними летел гигантский агитационный самолет «Максим Горький», предназначенный для агитации в дальних районах и имевший на борту целую типографию. Кроме того, на нем была установлена такая мощная система громкоговорителей, что ее звук перекрывал громоподобный грохот двигателей и был слышен на расстоянии нескольких десятков километров. С помощью этой системы самолет имел возможность обращаться к изнасилованным и новообращенным крестьянам, где бы он, грохоча, ни появлялся. Он говорил с людьми, внезапно обретшими веру в машинную цивилизацию.

После «Максима Горького», чьи крылья были размером чуть ли не с крышу, над огромными трибунами стадиона появился агитсамолет «Правда», тоже имевший на борту типографию и систему громкоговорителей. Он чуть не столкнулся с портретом Сталина, свисавшим с края облака, но в последний момент увернулся и с гулом пронесся слева от святого. Пилоты тем самым, очевидно, с облегчением избежали мучительной растерянности, которая в противном случае возникла бы у миллионной толпы внизу, на земле.

Тем временем с «Максима Горького» спрыгнуло полсотни парашютистов, вероятно, целый клуб в полном составе. «Правда» не собиралась отставать, и с нее спрыгнуло парашютистов тридцать — наверное, клуб поменьше. У миллиона зрителей перехватило дыхание, люди зашумели. Но как только публика загалдела, над летным полем появилось звено самолетов АНТ-14, и началась настоящая оргия парашютистов, которая вызвала у присутствовавших на зрелище американских журналистов приступ нервной икоты, после чего они от имени прессы Херста в восторге завыли. Здесь — почему бы и нет? — можно было сделать карьеру репортера. Все великие американцы, как известно, прославились благодаря своим душераздирающим, шокирующим репортажам.