Дальний приход (сборник)

— Вот ты и выдал себя, товарищ Луков! — сказал он, криво усмехаясь, и вдруг закричал истошно и тонко: — Снимай нашу буденовку, гад!

Красноармеец Луков стащил с головы буденовку со звездой и перекрестился.

А товарищ Фогельсон, выхватив у него буденовку из рук, выстрелил.

Но так получилось — то ли это дед поддерживал Лукова, то ли еще что, — красноармеец продолжал стоять и после того, как расстрелян был весь барабан, и упал с обрыва, только когда Фогельсон столкнул его в овраг.

Сам он, тяжело дыша, повернулся к товарищу Петерсу.

— Кончайте всех! — приказал он.

— А этого? — кивая на отца, спросил товарищ Петерс.

— Этого? — переспросил товарищ Фогельсон, глядя на отца. — Нет, товарищ Петерс! Этот мальчик помог нам разоблачить опасного врага! Мы наградим его! Получай, юный пролетарский герой!

И он нахлобучил на голову отца луковскую буденовку со звездой.

Отец только услышал, как прогремел залп…

Когда он стащил закрывшую ему глаза буденовку, никого уже не было на краю оврага, а чекисты, не спеша, как люди, сделавшие свое дело, уходили к дороге.

Отец Андрей замолчал.

— Это здесь было? — тихо спросила наша спутница.

— Нет… — сказал отец Андрей. — Отец в детдоме рос, а когда вырос и поехал в село, уже и села не нашел, не то что оврага… Хотя и в этом овраге тоже, наверно, кого-то расстреливали…

— Наверное… — согласился я, наблюдая, как заполыхал на дне оврага запутавшийся луч заходящего солнца. — По всей Руси это было…

Стало тихо.

Только звенели в траве кузнечики, да солнце стремительно заливало закатною кровяной краснотой овраг.

Пасха на Руси (Лучший рассказ А. П. Чехова)

Погода вначале была хорошая, тихая.

Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку…

Так начинается рассказ А. П. Чехова «Студент», который сам Антон Павлович считал своим лучшим рассказом…

Герой его, студент духовной академии Иван Великопольский, возвращаясь с охоты на вальдшнепов, идет в сгущающихся сумерках по заливному лугу. У него закоченели пальцы и разгорелось от ветра лицо. Ему кажется, что этот внезапно наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие, что самой природе жутко, и оттого вечерние потемки сгустились быстрей, чем надо…

И пейзаж, и настроение «Студента» созвучны «Пасхальным вестям» Якова Полонского:

В рассказе А. П. Чехова так же пронзительно и проникновенно описано русское переживание Страстной пятницы, когда от тяжести невообразимого горя сжимается сердце и весь мир, еще несколько часов назад наполненный звуками весны и человеческими голосами, становится пустым.

«Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Только на вдовьих огородах около реки светился огонь; далеко же кругом и там, где была деревня, версты за четыре, все сплошь утопало в холодной вечерней мгле. Студент вспомнил, что, когда он уходил из дому, его мать, сидя в сенях на полу, босая, чистила самовар, а отец лежал на печи и кашлял; по случаю Страстной пятницы дома ничего не варили и мучительно хотелось есть. И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему не хотелось домой».

Стремясь укрыться от пустоты, ледяным холодом заползающей в сердце, герой рассказа А. П. Чехова сворачивает к костру на вдовьих огородах, далеко кругом освещающему своим жарким пламенем вспаханную землю.

У костра две женщины.

Вдова Василиса, женщина бывалая, служившая когда-то у господ в мамках, а потом няньках, выражалась деликатно, и с лица ее все время не сходила мягкая, степенная улыбка; дочь же ее Лукерья, деревенская баба, забитая мужем, только щурилась на студента и молчала, и выражение у нее было странное, как у глухонемой.

— Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр, — говорит студент, протягивая к огню руки. — Значит, и тогда было холодно. Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь!

Помню, впервые я прочитал этот рассказ возле дома-музея Чехова в Ялте, где он и был написан, и показалось, что тяжелое ялтинское солнце уже не так безжалостно давит на землю — предпасхальным холодком повеяло от книжных страниц.

«Студента» Чехов написал в 1894 году и всегда потом вспоминал о нем как о своей удаче.

Рассказ очень простой.

Он как бы нарочито разделен на три абсолютно равные части.

Вначале — среднерусский пейзаж, внезапно подувший холодный ветер… Пейзаж среднерусской полосы выписан сурово, точно и как-то щемяще нежно. То ли в предощущении этого рассказа, то ли уже после, под влиянием им же самим созданного шедевра Чехов писал в тот год в письме Лике Мизиновой из Ялты: «Север все-таки лучше русского юга, по крайней мере, весной».

Во второй части приводится рассказ студента об отречении апостола Петра, той страшной ночью. А в третьей, заключительной, — рассказывается о том, что думает студент, возвращаясь домой.

Рассказ занял всего 195 строк «Русских ведомостей», кстати сказать, скрупулезно подсчитанных самим Чеховым в записной книжке: «без заголовка и без подписи».

Рассказ поразительно краток, если учесть, как много остается после него в памяти. И мать студента, которая «сидя на полу босая чистила самовар», и отец, кашлявший на печи; и высокая пухлая старуха Василиса, и ее дочка Лукерья, и мужики, то пропадающие в темноте у реки, то снова возникающие, бородатые и молчаливые, в свете костра…

А еще — и это, конечно, главное! — остается тревожное ощущение Страстной пятницы, соединяющее не только героев рассказа, не только нас, читателей, с этими героями, но и всех нас…

И тех, кто жил раньше, и тех, кто будет жить после…

Герой рассказа посмотрел кругом на потемки, судорожно встряхнул головой и спросил:

— Небось, была на двенадцати евангелиях?

— Была, — ответила Василиса.

— Если помнишь, во время Тайной вечери Петр сказал Иисусу: «С тобою я готов и в темницу, и на смерть». А Господь ему на это: «Говорю тебе, Петр, не пропоет сегодня петел, то есть петух, как ты трижды отречешься, что не знаешь меня». После вечери Иисус смертельно тосковал в саду и молился, а бедный Петр истомился душой, ослабел, веки у него отяжелели, и он никак не мог побороть сна. Спал. Потом, ты слышала, Иуда в ту же ночь поцеловал Иисуса и предал его мучителям. Его, связанного, вели к первосвященнику и били, а Петр, изнеможенный, замученный тоской и тревогой, понимаешь ли, не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдет что-то ужасное, шел вслед… Он страстно, без памяти любил Иисуса и теперь видел издали, как его били…