Золотая тетрадь

— Что вам нужно? — спрашивает меня хозяйка.

— Я из КП, — и объясняю ситуацию.

Она говорит:

— Да, вы уже к нам приходили.

Вежливая, но безразличная. После беседы, по ходу которой оказывается крайне затруднительным заставить эту женщину с чем-то согласиться или что-то оспорить, она говорит, что ее муж всегда голосует за лейбористов, а она всегда слушается своего мужа. Когда я от них ухожу, она кричит на сына, но он уплывает прочь с компанией друзей, ухмыляясь и ничего матери не отвечая. Она начинает вопить на всю улицу. Но вся эта сцена оставляет какое-то доброе впечатление: на самом деле мать и не ждет, что сын отправится по магазинам вместо нее, но кричит на него из принципа, а он, со своей стороны, готов к ее реакции и совершенно не против того, что она на него так кричит.

В следующем доме женщина сразу же и очень настойчиво предлагает мне чашку чая, говорит, что любит выборы, «люди заходят немножко поболтать». Короче говоря, ей одиноко. Она все говорит и говорит о своих личных проблемах, голос ее звучит на какой-то щемящей, беспокойной и безысходной ноте. (Из всех домов, которые я посетила, именно здесь я почувствовала настоящую беду, настоящее горе.) Женщина поведала, что у нее трое маленьких детей, что ей все надоело, что она хочет вернуться на работу, но ей не разрешает муж. Она все говорила, говорила, говорила, с какой-то одержимостью, я провела у нее три часа и все никак не могла уйти. Когда я наконец спросила хозяйку, будет ли она голосовать за КП, она сказала:

— Да, дорогая, если вы хотите, — и я уверена, что так она отвечает всем агитаторам.

Она добавила, что ее муж всегда голосовал за лейбористов. Я заменила «сомневающихся» на «лейбористов» и пошла дальше. Около десяти вечера я вернулась в штаб-квартиру, на всех карточках, кроме трех, было написано «лейбористы». Я протянула их товарищу Биллу и сказала:

— Кое — кто из наших вербовщиков — люди весьма оптимистичные.

Он бегло, без комментариев, просмотрел карточки, разложил их по ящичкам и громко, так, чтобы его услышали вновь прибывающие предвыборные агитаторы, заявил:

— Наш политический курс находит здесь реальную поддержку, мы еще добьемся того, что наш кандидат пройдет.

Всего я занималась предвыборной агитацией три дня, два следующих я ходила не к «сомневающимся», а в те дома, которые до меня еще никто не посещал. Нашла двух избирателей — сторонников КП, оба — члены партии, все остальные — лейбористы. Пять одиноких женщин, тихо, в одиночку, сходящих с ума, несмотря на наличие мужа и детей, или, скорее — именно из-за них. Качество, присущее им всем: сомнение в себе. Чувство вины — потому что они не чувствуют себя счастливыми. Фраза, которая звучала в речи каждой из них: «Со мной, должно быть, что-то не в порядке». Вернувшись в штаб-квартиру предвыборной кампании, я рассказала о них дежурившей в тот день женщине. Она сказала:

— Да, где бы я ни занималась сбором голосов перед выборами, всегда встречаю ненормальных. В нашей стране полно женщин, которые тихо и сами по себе сходят с ума.

Она помолчала, а потом добавила, несколько агрессивно, а ведь агрессия — это оборотная сторона самосомнения, того чувства вины, что чувствовалось в женщинах, с которыми я говорила:

— Что ж, и я такой была, пока я не вступила в партию и не обрела в жизни цель.

Я думала об этом — а ведь на самом деле эти женщины интересуют меня намного больше, чем избирательная кампания. День выборов: прошли лейбористы, с меньшим, чем раньше, перевесом. Кандидат от коммунистов теряет свой вклад. Шутка. (В штаб-квартире кампании творец шуток — товарищ Билл.)

— Если бы у нас была еще пара тысяч голосов, лейбористам пришлось бы идти по лезвию бритвы. Нет худа без добра.

Джин Баркер. Жена мелкого партийного чиновника. Тридцать четыре года. Маленькая, темненькая, пухленькая. Довольно некрасивая. Муж относится к ней снисходительно. На ее лице постоянно выражение напряженной добродушной любознательности. Ходит и собирает партийные взносы. Прирожденная говорунья, говорит без умолку, но являет собой весьма интересный тип болтуна — она никогда не знает, что скажет, до тех самых пор, пока слова уже не сорвались с ее губ, поэтому Джин то и дело вспыхивает, резко обрывает саму себя на полуслове, поясняет, что она имела в виду, или же нервно смеется. Или же останавливается посреди предложения, изумленно хмурится и словно говорит: «Но конечно же, я так не думаю?» Поэтому, когда она говорит, у нее такой вид, будто она слушает. Джин начала писать роман и жалуется, что ей не хватает времени, чтобы его закончить. Я ни разу не встречала ни одного члена партии, который бы не написал, не писал или же не собирался бы написать роман, рассказ или пьесу. Я нахожу это обстоятельство совершенно экстраординарным, хотя и не понимаю, в чем тут причина. Из-за присущего Джин «словесного недержания», которое или шокирует людей, или вызывает у них смех, она постепенно превращается в клоуна, или же — в штатного юмориста. У нее полностью отсутствует чувство юмора. Но когда Джин слышит что-то, что она только что произнесла сама и что у нее же самой вызывает удивление, она из опыта знает, что люди или рассмеются, или расстроятся, поэтому она смеется сама, нервно и удивленно, а потом поспешно продолжает свой рассказ. У нее трое детей. И она, и ее муж имеют немалые амбиции, связанные с будущим детей, они следят за тем, чтобы дети хорошо учились в школе, чтобы потом они смогли получить стипендии для продолжения образования. Дома детям тщательно разъясняют особенности политического курса партии, рассказывают о положении в России, и так далее. С незнакомцами дети занимают оборонительную позицию, держатся замкнуто, как это делают люди, понимающие, что они — в меньшинстве. Общаясь с коммунистами, ребятишки хвастливо демонстрируют свое партийное ноу-хау, а родители в это время горделиво ими любуются.

Джин работает администратором в столовой. Длинные многочасовые смены. Содержит дом, детей и саму себя в безупречном порядке. Секретарь местного отделения партии. Она собой недовольна.

— Я делаю недостаточно, я имею в виду — одной партии мало, мне это надоедает, бумажная работа, как в офисе, это ничего не дает.

Нервно смеется.

— Джордж — (ее муж) — говорит, что это неправильный подход, но я не понимаю, почему я всегда должна себя ограничивать. Я имею в виду, ведь они часто не правы, да?

Смеется.

— Я решила для разнообразия заняться чем-то стоящим.

Смеется.

— Я имею в виду, чем-то другим. В конце концов, даже наши вожди говорят о сектантстве, разве нет… ну, конечно, именно вожди должны быть первыми, кто заговорит об этом вслух…

Смеется.

— Хотя, похоже, так происходит не всегда… в любом случае, я решила для разнообразия заняться чем-нибудь полезным.

Смеется.

— Я имею в виду, чем-нибудь другим. И вот теперь по субботам я занимаюсь с классом умственно отсталых детей. Я же, вы знаете, раньше была учительницей. Я их учу. Нет, это не дети членов партии, просто обычные ребятишки.

Смеется.

— Их пятнадцать человек. Нелегкая работа. Джордж говорит, что лучше бы мне заняться подготовкой новых членов партии, но мне захотелось сделать что-нибудь по-настоящему полезное…

И так далее.

В значительной степени коммунистическая партия состоит из людей, которых политика не особенно интересует, но они испытывают мощную потребность в служении обществу. И еще есть одинокие, для которых партия — это семья. Поэт по имени Пол, напившись на прошлой неделе, сказал, что партия ему противна, что его от нее тошнит, но он вступил в нее в 1935 году, и если он выйдет оттуда, то он уйдет «из всей своей жизни».

Желтая тетрадь выглядела как рукопись романа, потому что она называлась «Тень третьей». Она, безусловно, и начиналась как роман.