Размышления о чудовищах

(— Нет, не так.)

(— Так мне больно.)

(И так далее.)

В конце концов, полагаю, Мария получила пару оргазмов, или что-то вроде того, потому что несомненно одно: остатки экстази поддерживали мой член в возбужденном состоянии, хотя одновременно он был весьма нечувствительным, словно это был каучуковый протез, и я хотел только покончить с этим и заснуть, потому что бывают случаи, когда Морфей (сын Гипноза) пару раз бьет Эроса (сына Афродиты) ногой по губам, и тот вырубается.

Когда мы закончили, я пожалел о том, что предложил Марии прийти ко мне домой, потому что главная проблема появления кого-либо в твоем доме — это что ты не знаешь, когда он уйдет, и начинаешь испытывать страх, что он никогда не уйдет, и умоляешь настоящее превратиться в прошедшее как можно раньше, чтоб оно немедленно потекло в направлении забвения, ведь Шопенгауэр уже увидел, как оно бывает: «Единственная форма реальности — это настоящее», а настоящее в тот миг было таковым: голая женщина в моей постели, рассказывающая непонятные мне происшествия из своей жизни, с душой, смягченной MDMA, и с двадцатью семью родинками на спине. (Таково было настоящее и, следовательно, реальность.)

— Время, беги, — шептал я, но Мария продолжала лежать в моей постели, как будто это была ее постель. Звезда на глазу стерлась и испачкала краской наволочку; было уже половина одиннадцатого, и я хотел спать, но Мария хотела говорить и ушла только около трех, и то лишь благодаря тому, что ей нужно было кормить собак, приговоренных к смерти.

Я смертельно хотел спать, но мне нужно было произвести расчет: если я засну в три, значит, проснусь самое позднее в семь вечера и проведу ночь без сна, а без четверти восемь мне нужно идти на работу, потому что комиссар не прощает опозданий в понедельник: они кажутся ему слишком подозрительными, и он читает тебе нотации, а никто в понедельник не расположен выслушивать нотации. Так что я начертил для себя следующий план: принять полторы дозы миоластана (вещество на основе бензодиазепина, действующее как мышечное расслабляющее, погружающее в изумительный сон), который кроме того что наполовину парализует меня, но еще и избавит от боли в ступне, ведь в «Оксисе» мне наступили на ногу, и, когда прекратилось действие экстази, она стала довольно сильно болеть, потому что тело вернулось в тело после своего пребывания на планете, восставшей против законов Ньютона, так сказать. Я рассчитал, что с этим смогу проспать часов семь, а это значит, что проснусь я около десяти вечера.

— А потом?

Очень просто: на ночном столике у меня стоит стакан воды, порция в один миллиграмм рогипнола (это родственник миоластана по ветке бензодиазепинов), и я приму его, едва только проснусь, — я просчитал, что так смогу проспать до шести часов утра. Я встану отупевший, превратившийся в голема, с головой, плотной, как магма, но все можно будет уладить парой чашек кофе, теплым душем и тремя или четырьмя капсулами гуараны, этого концентрированного кофеина, что продают в гомеопатических аптеках: доза в три единицы соответствует полной бадейке кофе.

В общем, все это я и проделал. И предусмотренное расписание более или менее исполнилось. (Не думаю, чтоб такая домашняя алхимия была слишком хороша для тела в целом.) (Но как-то мне придется сосуществовать с организмом, немного укротить его, не так ли?) (Потому что иногда ты — это одно, а твое тело — совсем другое.) (Хотя Критий, софист, считал, что душа — это кровь, — этого только нам и не хватало услышать.)

Тот, Кто Был И Кто Уже Не Есть продолжал пользоваться положением звезды Ледяного Павильона (Пещеры Идей). Однажды он объявил беседу о «Сексуальности согласно Зигмунду Фрейду (Подсознание и извращение)», и зал заполнился людьми: больше ста человек, большинству из которых пришлось стоять, потому что там было самое большее тридцать стульев, все от разных гарнитуров, а Молекула не был намерен вкладывать деньги в мебель, учитывая исключительный характер этих сборищ.

Тот, Кто Был явился совершенно пьяным, хотя и с твердым языком: «Согласно Фрейду, сексуальные извращения бывают двух типов, и это большая удача, потому что представьте себе, что было бы, если б их было пятьдесят типов… Так вот, эти два типа суть следующие извращения: а) анатомические нарушения областей тела, предназначенных для сексуального соития, то есть главным образом стремлении вставлять в задницу и брать в рот, и б) распространение сексуальности на окружающие предметы, или же готовность находить полное удовлетворение в том, что нюхаешь ношеное белье или кончаешь в туфлю, например. Дело в том, что сексуальность отвечает инстинкту, продолжению рода, да, но этот инстинкт похеривается из-за двух сукиных сынов, а именно детства и подсознания. В общих чертах, детство, для Фрейда, — это гнездо психологических бактерий, которые с течением времени превращаются в толстых и здоровых психотических червяков. Ребенком тебе хочется спать с отцом или с матерью, чтобы заявить о себе, тебе хочется убить свою старшую сестру за то, что она заняла место матери, или ты влюбляешься в своего маленького братика, потому что он напоминает тебе тебя самого, гнусный нарцисс. Детство — это целый узел, или что-то вроде. Кроме того, дети обладают тем, что Фрейд называет извращенной полиморфической предрасположенностью, а это действительно плохо пахнет. Я прочту вам фразу, поясняющую данный вопрос, фразу самого Фрейда: „Очень интересно убеждаться в том, что под влиянием соблазна ребенок может сделаться полиморфически извращенным, то есть способен преступать любые сексуальные границы“. Вы хорошо расслышали: любые сексуальные границы преступает на своем пути карамельный человечек."

(В этот момент я остановился взглядом на Молекуле, кивавшем из-за барной стойки, возведенной им в боковой части помещения, в защитной тени бюста Ленина, на голову которого он напялил шляпу.

— Чтобы закамуфлировать большевика, — так он сказал.)

— …Фрейд объясняет это сексуальное бесчинство, в которое могут впадать дети, нехваткой душевных плотин в отношении этих преступлений. Эти плотины суть целомудрие, отвращение и мораль, столпы взрослого сознания, интеллектуальной конструкции, основанной на соглашениях и предрассудках. Вы следите за моей мыслью?

(И Молекула снова кивнул.)

— Однако что думал Фрейд о феллации? По его мнению, отвращение к гениталиям противоположного пола связано с истерией, особенно у женщин, так что, если кто-нибудь из вас скажет женщине, что она истеричка, потому что не хочет отсосать у вас, пусть совесть его будет спокойна, ведь он не ошибается в диагнозе, совсем наоборот: это диагноз, за который поручился лично Фрейд.

(В этот момент две женщины встали и демонстративно ушли.)

— Итак, прежде чем продолжить, есть ли у кого-нибудь вопросы?

Хуп поднял руку:

— Я хотел бы, чтоб ты объяснил нам, приятель, теорию Фрейда о бисексуальности, если она у него была.

И Тот, Кто Был стал ворошить бумаги, которые принес с собой.

— Да, а как же. Согласно терминологии Фрейда, существуют амфигенные гомосексуалисты, также называемые психосексуальными гермафродитами, хотя в жизни мы их знаем скорее под именем педиков…

(И так далее.)

Тот, Кто Был вызывал у меня смешанное чувство притяжения и отвращения, хотя процентное соотношение обоих этих ингредиентов менялось день ото дня, с тенденцией к увеличению дозы второго из них. Меня привлекали его фокусы и игры с мышлением, его герменевтические буффонады, его блудное красноречие, но меня отталкивало его метафизическое фанфаронство, его стремление сводить всякий вопрос на почву кабацких шуток, в том числе вопрос о Зигмунде Фрейде. Мне хотелось бы увидеть его ауру, чтобы таким образом получить информацию о его внутренней сущности, отгородившись от удивительных историй, которые он рассказывал нам о себе, и отгородившись от его философских подделок, но аура Того, Кто Был оставалась для меня невидимой, а это у меня часто происходит с аурами: на протяжении всей своей жизни я видел их не более ста, и в большинстве случаев смутно и мимолетно: стремительная цветная галлюцинация, неожиданная вспышка в мозгу, оглушительное мгновение, в которое я ощущал в глазах укол тающей краски. (Или что-то вроде.)