По живому (ЛП)

В углу палаты маленькое окно, там время измеряется светом. Красный сменится фиолетовым, войдет женщина в белом и со шприцем и вколет что-то в мешочек, висящий над больным. Девушка на стуле наблюдает и пытается разобраться в американских горках, виражи которых напоминают ее жизнь. Средний путь невозможен? – хочется ей знать. Что-нибудь не такое отчаянное, тяжкое и сумасшедшее. Мои визиты сюда, терпеливое сидение, ожидание – для чего?

Был сделан звонок, она это знает, потому что пришли люди и забрали окровавленного мужчину в больницу. Потом пришли другие, задавали вопросы, отдавали распоряжения, трогали нож. Она была за пределом всего этого, беспомощная, усталая, отрешенная и в забытьи. Накормила ли она кошку? Плита включена? Кого-нибудь ждала на ленч? Она приняла душ, вошла в спальню. Металлический запах. Открыла окно проветрить комнату, скинула все с кровати, протерла пол тем местом простыни, куда не попала кровь, потом швырнула ее в угол, туда же полетело платье. Ушла в кухню, взяла другой нож, тоже большой, и пыталась себя убить. Она приставляла острие к своему животу, грудной клетке, прикладывала к запястью. Ромео... Ромео... Она не смогла это сделать. Рассердившись на себя и мужчину, предавшего ее, отбросила нож и закрылась в квартире, поклявшись никогда ее не покидать. Она уморит себя голодом, накинет петлю из кушака на шею и повесится в ванной. Она обещает, она в этом клянется. Уж она найдет, как уйти из жизни.

Но ярости не хватало на столь отчаянный шаг, да и та растаяла, как только унялась буря, а вместе с ней и стремление к саморазрушению. Она не могла понять, почему так ошиблась в мужчине. Неповиновение в последний миг... хотя ее оно взбесило, было-то оно проявлением характера. Мужество, отчасти даже самоуважение. Это пробудило в ней любопытство.

Она покинула квартиру и направилась в больницу. Это было на третий день после удара ножом. Мужчина пролежал в отделении интенсивного наблюдения еще неделю. Потом его перевели в общее отделение, состояние его заметно улучшалось. Почки включились в работу, глубокая рана живота затянулась, он прибавил в весе. Приятно было слушать врачей: спасли еще одного пациента, он опять будет ходить по доброй земле. Оставалась только, говорили они, последняя часть головоломки, а именно, куда же делось сознание этого человека и когда же оно вернется.

Девушка переместилась на стуле. Девять ночей, говорила та женщина. Девять, потом – свобода. Она провела здесь три недели, считая время, бодрствуя у постели больного. Интересно, почему именно девять? Кто это придумал, по какому календарю?

Она могла уйти, уйти в любое время. Но – упорствовала. Изо дня в день приходила сюда и ждала. Что эта женщина имела в виду? Свобода ли это?

Все это время за мужчиной ухаживали, мыли, кормили. Санитары, врачи, медсестры. Все они выполняли свою работу, а девушка сидела. И ждала. Было много возможностей помочь, протянуть руку, но она ничего не делала, только приходила, садилась и ждала. Ее руки в крови этого мужчины, его руки – в ее крови. Они братья по крови. Сестры. Если б она знала колыбельную песню, то, может, сумела бы спеть.

Свет в окне стал оранжевым, она поднялась со стула. Это рассвет, ночь прошла. Желание гложет ей сердце, когда она приближается к кровати. Она должна что-то сделать, нечто такое, что разорвет этот тупик. Мужчина раскрыл свою силу. Он пытался вернуть себя. Теперь ее черед.

Он как ребенок в своем глубоком сне, спокойное лицо, губы слегка приоткрыты. Она пыталась представить, о чем он думает. Видит ли сны? Кошмары? Ожесточен ли он сейчас? Или мирный? Она убрала ему прядь волос со лба. Обнажилась кожа с капельками пота. Жар? Он страдает?

Она нашла тряпицу и окунула в кувшин с холодной водой, потом выжала и расправила по ладони. Осторожно, чтобы не задеть трубки жизнеобеспечения, она принялась вытирать мужчине вспотевший лоб.