Человек, которого нет (СИ)

- Да.

И они пошли туда.

Там был глубокий, очень глубокий гнев и что-то еще, чему он сразу не мог найти слова. Потом сказал: стойкость. М. сказала:

- Всё так видно на твоем лице.

Он сказал: не знаю об этом. Чувствую много внутри. А что с лицом - не знаю. Чувствую, как голова поднимается сама собой.

М. сказала, что то, что ей видно, это скорее не стойкость, это достоинство.

- Да, я думал... Это достоинство со стойкостью вместе. Стойкость в достоинстве. Они могут делать со мной все, что угодно. Они ничего не могут сделать со мной.

Это было не так долго, но это было что-то очень сильное и глубокое, так глубоко, где самое важное и самое неотменимое.

М. тихо сказала: всё изменилось, осанка, лицо... расправилось, глаза засияли. Очень, очень сильно и очень впечатляюще.

Он вдруг сказал: меня пытали. Сказал: ты знаешь, сколько времени я не мог произнести это слово? И даже написать.

Да, сказала она.

Он сказал еще раз.

Она сказала: повтори.

- А, - сказал Лу, - десенсибилизация.

- Какой умный, - сказала она. - Повтори.

- Ок, профи, - сказал Лу. - Меня пытали.

М. сказала: скажи это громко. И он понял, что говорил очень, очень тихо на самом деле.

И он стал говорить:

- Вот - это вроде бы предложение про меня, но ни подлежащее, ни сказуемое - не мои. Ни действие, ни действующее лицо - не я, не моё. И это стыдно, говорить о себе, что тебя пытали, потому что это значит, что ты был бессильный и беспомощный, и не мог ничего сделать, не мог контролировать ситуацию, и это очень стыдно. И чего только не сделаешь, лишь бы не говорить это.

М. сказала: повтори.

Лу стал говорить:

- Как удивительно наблюдать на самом себе, что происходит с жертвой, как оно разворачивается, все, как и должно быть, как по учебнику! Но это так... неожиданно. Как будто я должен был встать, отряхнуться и идти дальше, как ни в чем не бывало. Признавать себя жертвой, нуждающейся в реабилитации, вот прямо так - очень трудно. До этого даже додуматься невозможно.

Она смотрела молча, ожидая, когда он повторит.

А он чувствовал, что грудная клетка втянулась, ребра вогнулись аж до позвоночника, чтобы только он не мог сказать это громко.

Он что-то еще говорил о том, как трудно это признавать, и М. возвращала его на то же место.

И вот, вцепившись руками в край дивана, он сказал отчетливо, внятно и громко:

- Меня зовут Симон. Меня пытали.

Никогда раньше он не слышал у себя такого голоса. И М. тоже впервые слышала такой ровный, интонационно невыразительный, ровный низкий звук.

Они обнялись и так сидели... И ему стало легче дышать, потому что он понял, что может не брать на себя ответственность за то, что делали они. Потому что все это дерьмо - их работа, и это придумывали они. Он мог что-то выбирать, но только в рамках условий, которые задавали они. Он действительно не мог ничего сделать.

- Это - не про меня, - сказал он твердо. - Это - про них.

С этим трудно, почти невозможно смириться.

Но это правда.

Записки сумасшедшего: Страшный сон

Пятница, 17 мая 2013

Сегодня приснилось, когда лег подремать: от погоды сонливость, гроза ходит кругами, то солнце, то тучи с громом и дождь.

Как будто я лежу на бетонном полу, руки связаны - вот как на стену кидался, так же связаны руки, - и я лежу, и мимо проходит Ким.

Я прошу его взять меня с собой, потому что сам я не могу двигаться. Прошу, понимая, что виноват перед ним, и поэтому принимаю как должное, что он проходит мимо, только взглянув на меня очень коротко и без выражения. Он идет дальше, поднимается по какому-то бетонному пандусу, куда-то наружу. Мне тоже надо туда, но я не могу встать, а впереди, между мной и пандусом, глубокая грязная лужа шириной во весь пол. Я кое-как пытаюсь двигаться, и понимаю, что могу и сам ползти наверх, только придется через эту лужу.

С этим сном, кажется, все прозрачно и понятно насквозь.

Его убили вскоре.

Записки сумасшедшего: "Я тут побуду"

27 мая 2013

"Если бы кто-то смог пройти это со мной, помогая мне словами, если бы кто-то..."

Я сам так и не смог назвать словами то, что произошло там. Я не смог рассказать об этом прямо ни М., ни кому другому.

Но я не один.

Любимый мой, мой партнер, держа меня за руки, глядя мне в затылок - смотреть на него прямо у меня не было сил, - произнес за меня все слова.

Слышать телом, как развязываются узлы, как расправляется спина, разворачиваются легкие. И телом же слышать, как связываются другие, правильные связи. Одинокий мальчик в пустой холодной комнате и мечта спасти мир, колыбельная из кино:

And now you are sleeping

and now you are sleeping

But if you need me you will find me here -

и все мои книги, мальчик Ким и то, как я заботился о нем и тщетно пытался защитить, любовь и жизнь, как всегда, любовь и смерть. Как будто прочные блоки вдвигаются на свои места, заполняя и упрочняя. Дыхание все полнее, все легче спина.

Чудовища должны быть названы вслух. Даже если не мной самим. Спасибо, любимый.

Я ничего не боюсь, но мне бывает страшно. Побудь со мной.

Харонавтика: "Говорить об этом" (фрагменты)

Сессия N18, среда, 29 мая 2013

<...>

Среди прочего он объяснял, что останавливает себя и не говорит еще и потому, что ему стыдно перед партнером. "Я занимаюсь своим, и мне оно на пользу несомненно, и я получаю свой процесс, а ему достается всё это гнусное и жестокое содержание, и есть сильное желание оставить всё это при себе..."

М. предложила ему вывернуться из этого положения и посмотреть, что было бы, если бы к нему пришел клиент с похожим рисунком, с желанием защитить партнера и оставить все страшное себе. Лу захотелось закрыться, набычиться очень тяжело и упрямо. Но параллельно он осмыслил ситуацию и - деваться некуда - был вынужден констатировать: он постарался бы внятно сообщить клиенту, что молчание наносит гораздо больше вреда партнеру, чем открытый разговор.

- Но страшно и тяжело рассказывать любимому человеку о том, как меня насиловали.

Он сказал это вслух. Он просто взял и сказал это вслух. Не зря они так тяжело работали все эти месяцы. Не зря его партнер провел его за руку по этой дороге. Теперь он сказал это сам, и ничего не случилось. Он не умер на месте, не развалился на части, у него даже дыхание не перехватило.

Еще в воскресенье у него немели руки и перехватывало горло, когда он пытался об этом говорить. Еще в воскресенье его партнеру пришлось сказать это за него. Еще сегодня утром он не мог бы представить, что скажет это так просто и спокойно.

- Надеюсь, - сказал он, - что довольно скоро все это перейдет в область опыта, и значения я буду назначать уже сам.

Терапия рулит, радовался Лу. Удивительно и сладостно наблюдать на себе самом действие работы, которую ты выбрал своей профессией - пусть метод другой, но главное остается тем же самым. Это удивительно, радостно и вдохновляет.

<...>

- Слушай... Насколько нормально, что я все время возвращаюсь к этим событиям, к пыткам и насилию, мысленно и эмоционально? Я знаю, что для травмы это как раз нормально. Но тут я сам в этом... Хотелось бы получить внешний ориентир тоже.

- Конечно, это естественно, - ответила М. - Так и будет. Мы же постоянно поднимаем эти воспоминания, делаем их более доступными. Надо все это перерабатывать. Без твоего участия это невозможно.

- Ладно, - морщась, улыбнулся Лу. - Придется участвовать в процессе.