Клан – моё государство 2.

– Без азиатских и кавказских?

– Примерно. Тех брать, кто владеет русским, как родным.

– Допустим, мы определили каким-то счётом предел и что?

– Ничего. Я леммингов, как пример, привёл. Нельзя же зверька, живущего инстинктами, в чистом виде переносить на человека разумного.

– Согласен, нельзя. Задурил ты меня совсем этими мохнатыми,- произнёс Гунько.

– Значит, духовность,- Левко вздохнул.- Ну, вот та, непознанная миром.

– Кто её знает?

– Мне такой вариант больше нравится.

– А мне не очень.

– Почему?

– Так уровень духовности, как и уровень рождаемости, в этой стране – падает. И весьма.

– И дойдёт до критической отметки и то, и другое. Комплексно надо брать, наверное.

– Тогда прёмся мы прямо в гражданскую войну,- выразил свою мысль Гунько.- А гражданская война – не лучший способ решения проблем. Любая война всегда плохо.

– Странно от вас такое слышать.

– От того, что я в погонах?

– Да нет. Войны ведут военные, но начинают политики. Потом судят армейских, а истинные козлы в стороне, они снова на чужом огороде капусту жрут.

– Вот это правда. Только расплачивается всегда простой народ.

Встал и потянулся Жух. Гунько и Левко переглянулись, но он их успокоил:

– Вы беседуйте, я не помешаю. Мне ужин пора готовить, раз сам напросился,- и он пошёл к реке, прихватив казаны и ящик с картошкой.

Уход Жуха прервал разговор. Повернулся Сашка и лёг на спину, сладко зевнув, спросил:

– Что примолкли? Выговорились?

– Как-то само собой прекратилось. А вы слушали?- Гунько сел, сложив ноги по-татарски.

– Вполуха, но не вникал. Задремал немного.

– Мы тут о многом поговорили, и выводы неутешительные. Особенно, по части науки. Пришли к тому, что ей в Союзе конец придёт,- Гунько цыкнул языком и одновременно щёлкнул пальцами.

– Самородки на Руси всегда появлялись, независимо от государственного строя и общественного влияния,- ответил Сашка.- Патриотов тоже было число несметное. Раньше не оскудели и теперь выживут. У нас считают, что учёный и его разум – достояние национальное и государственное. На развитом Западе другой подход: человек и его разум – интеллектуальная собственность, да, ко всему прочему, это ещё и товар, который человек имеет право продать тому, кому хочет.

– Секретных разработок в военной области это не касается и у них,- не согласился Курский.

– Их тоже касается. Назовите мне хоть одно направление, где бы они засекретили разработки так, чтобы те не стали известны мировой интеллигенции от науки?

– Бактериологическое оружие,- привел пример Курский.

– Так что они такого там имеют, о чём бы не знал химико-биологический мир?- настаивал Сашка.

– Но ведь не в полном объёме,- упрямо не соглашался с ним Курский.

– Так для иного аборигена с индонезийских островов или амазонской сельвы нож стальной и принцип обращения с ним – тайна за сто печатями. Не делайте опрометчивых выводов. Вот вы наш патрон разобрали, а ведь вещь отлично сработана была, имею в виду механизм подрыва вещества. Это что – новость для вас?

– Да нет, в общем-то. Схема собрана уникально и всё,- ответил Курский.

– И про такое вещество вы знали по теоретическим разработкам. Только получить не умели. Ведь так?

– Так, конечно,- кивнул Курский.

– Где же тут секретность?- Сашка привстал.

– Технология изготовления,- Курский вывел в воздухе рукой знак вопроса.

– Японцы делают прекрасную бумагу, рецепт держат в тайне с древних времён. Маленькая монополия. Бумагу продают, а секрет – нет. Это их собственность, которая кормит.

– Это ведь бумага, а у вас взрывчатка,- отметил разницу Курский.

– Вот вы куда,- Сашка усмехнулся.- Теперь вы знаете, что её можно в земных условиях синтезировать, так работайте, ускоряйте темпы поиска и разработки технологий. Открой мы её секрет и что? Если раньше, чтобы сделать терракт, надо было десять тонн в грузовике притащить, что сильно приметно; теперь войдут в обиход маленькие бомбы, и иди его лови, этого бандита. Он приехал в Москву, дал очередь по Кремлю – и остались одни руины, ну, или по Белому дому в Вашингтоне.

– В этом вы правы, выпускать такое вещество – безумие. Вы его засекретили, а я вам о том и говорю, что секретность необходима,- Курский посмотрел на Сашку внимательно.

– Да не засекретили мы ничего. Мы его получили и храним, но раз мы его получили, это уже не секрет. Это природа держит в секрете. Ну-ка, возьми за грудки термояд, вы его тут упоминали вроде,- Сашка глянул на Гунько.- Пока не достигли результата – это секрет, а пустят эту махину в работу – всё, нет секрета.

– Если брать с этой стороны, тогда конечно,- сказал Курский, понимающе качая головой.

– Рано или поздно, но наше вещество начнут производить в мире и другие, и тоже тайно. Так же, как ядерное. Психология разумного потом запретит и его, если начнут применять, хоть это сделать и много сложнее, чем в отношении ядерного. Вы возьмите химическое или бактериологическое, которое упомянули сами: сейчас в лабораториях такую гадость синтезируют, что несколько грамм могут убить всё живое в мире. Секретность необходима в одном единственном случае: исключить применение против человечества со стороны одного лица, к примеру, маньяка.

– Вы правы, правы,- Курский встал.- Наверное, пора собирать сушняк на ночь?

– Лучше теперь,- сказал Левко, вскакивая.- Чтобы потом Жуху не мешать кашеварить, а то ругаться начнёт, что шныряем под ногами.

Поднялись все и гуртом двинулись, прихватив топоры и пилу, к большому стволу, лежащему метрах в тридцати. Это была сосна, вывернутая ледоходом с корнем. Пилили, по очереди сменяя друг друга. Таскали чурки к стоянке. Потапов стал было их рубить, но Жух ему сказал, что не надо, а то быстро сгорать станут, подкладывать потом замучаешься, не печь ведь – костёр, и тот бросил это занятие. Уже когда стемнело, закончили заготовку. Собрались у костра ужинать. Жух не обманул, приготовленное им варево все поглощали с удовольствием. Ближе к ночи вдруг сильно похолодало.

– Мороз идёт градусов на десять, не меньше,- потягивая воздух ноздрями, сказал Жух.- Надо сделать из брезента навесную стенку, а то к утру покроемся льдом.

Час ставили растяжки и укрепляли конструкцию, готовили подстилку из веток стланика и сухих листьев, чтобы было мягче лежать. Желание пройтись уже никто не выражал, все тянулись к теплу. Стали укладываться, выбирая себе места.

– Теперь не околеем?- спросил Панфилов у Жуха, глядя, как тот снимает сапоги и разматывает портянки.

– Мы даже зимой так гнездимся. Главное, чтобы с низу не дуло, не морозило, а сверху костёр даёт жар, не сомневайтесь, практикой проверено,- Жух забрался в спальный мешок, застегнулся до половины и прикурил папиросу, последнюю перед сном.

– Раз такое дело – и я полезу на боковую,- Панфилов скинул сапоги и полез в свой мешок.

Вскоре все лежали и дымили сигаретами и папиросами, наблюдая, как огонь проворно пожирает дрова. Лампу погасили, свет уже был не нужен. Под навес немного тянуло гарью.

– Прокоптимся до утра прилично,- сделал вывод Панфилов.

– Выветрится, пока ехать будете,- ответил ему Левко.- Хуже соляркой провоняться в танкетке. У неё более устойчивый дух.

– Вот успокоил,- хохотнул Гунько.- Нам ещё в самолёте лететь до Москвы.

– Сменное надо возить с собой, знали ведь куда едите,- назидательно произнёс Левко.

– Дружище!- мягко заметил Гунько.- Нам пятизвёздочных номеров не бронируют, мы большей частью по гостиницам военных городков обитаем, и я не помню, чтобы в них не было тараканов и клопов, даже вошь постельная водится частенько. При нашей поганой работе брать с собой фраки не рекомендуется. Но форма военная наша хоть и не в чести ныне, однако генеральская.

– А тож,- буркнул Левко.- А ещё о безопасности печётесь. Через вошь можно пол-армии списать в три дня, тем ограничив расход боеприпасов.

– Эта гадость имеется во всех армиях мира,- сказал Панфилов.- От неё спасу нет.