Весёлый Роман

Даже многие мотоциклисты считают, что глушители в двухтактных двигателях уменьшают шум, но снижают мощность мотора. Встречаются умники, которые вытаскивают из глушителей своих «Яв» внутренние трубы. Мотоциклы у них трещат почище кроссовых, автоинспекторы расходуют на них свои книжечки с квитанциями за штраф, а скорость их мотоциклов ниже, чем у обычной «Явы».

Глушители, конечно, глушат. Потому они так и называются. Но глушат они не только звук, но и давление в выпускной системе. И это, понятное дело, помогает лучшему наполнению цилиндров.

Все это я пытался растолковать Павлу Германовичу. Но у него о двухтактных моторах представление, «як у мавпи про хрест», [17] если воспользоваться выражением моей мамы.

— А почему все спортивные мотоциклы стреляют?

— Потому что в глушители не ставят внутренних наборов и для увеличения заряда цилиндра приходится специально подбирать форму и длину глушителя.

— Вот и подбирайте.

В конце концов Павел Германович сказал, что на зрителей не произведут такого впечатления гонки по стене на обыкновенных бесшумных машинах.

В первый же день своей работы в «бочке» я стал просить Павла Германовича, чтоб он мне позволил потренироваться на стенке.

— Стенка — не кросс, — вмешался а наш разговор Андрей Джура.

Этот Андрей считается одним из лучших гонщиков по вертикальной стене. Красивый высокий парень с неправдоподобно длинными черными ресницами, он мчится под самым штрафтросом, который ограждает галерею, буквально перед лицами зрителей.

— Почему же, — возразил Павел Германович. — Обязательно нужно будет попробовать. Только со временем.

— Как бы голова не закружилась, — махнул рукой Андрей. Я проверил двигатели, долил горючее в баки, на галерею пустили публику. Очередной заезд, как всегда, начался с краткого вступительного слова Павла Германовича.

Андрея, по-видимому, раздражало, что я стою на пятачке совершенно без дела, да еще подмигиваю Тамаре на ее косынку. Тамара ему самому нравилась. Андрей пнул ногой колесо.

— Подкачай, — сказал он раздраженно.

Я проверил шины манометром. Давление было нормальным. Но я ничего не сказал, наклонился к ниппелю и сделал вид, что ртом поддуваю шину.

Сверху, над «бочкой», послышался смех. Это меня подбодрило, и, когда Андрей, раскланявшись перед зрителями, сел в седло и помчался по стене, то взмывая к штрафтросу, то опускаясь вниз, я поднял руки, словно хотел поймать его, как муху. Засмеялись еще сильней.

Павел Германович посмотрел на меня быстро, оценивающе, трезво и тоже захохотал.

После заезда, во время передышки, он сказал мне:

— Здорово это у вас. Вы делайте эту штуку каждый раз. Смех — это, как говорится, здоровье. И зрителям и нам. Пока посмеются — передышка. Как вы на это?..

— Хорошо, — согласился я. — А когда на стенку?

— Хоть завтра.

В следующем заезде я проделал все мои штучки, а, кроме того, еще изобразил, будто зубами подтягиваю гайки на мотоцикле Андрея Джуры.

— Шут, — негромко сказал Андрей.

По-видимому, это прозвище будет меня преследовать всю жизнь.

Есть в уходе за мотоциклом грязная и неприятная операция. Это когда нужно помыть и смазать цепь задней передачи.

Николай когда-то придумал свою методику, при которой можно снять, помыть, смазать и снова установить цепь, даже не запачкав рук. По его способу я и действовал. Прежде всего соединил запасную цепь с цепью мотоцикла и стал проворачивать ведущую звездочку, пока грязная цепь не легла на газеты, которыми я застелил пол. Затем, поддев цель проволочным крючком, я сунул ее в консервную банку с дырочками, а банку за дужку опустил в ведро с бензином. Она там помокла, а затем я повесил ее сушить. В другой банке я приготовил горячую смесь из солидола и графитного порошка. В этой штуке я выкупал цепь и снова тем же порядком принялся ставить ее на место.

Если не считать того, что у меня на лице появились черные графитные полосы, я ничуть не извозился.

За моей работой внимательно наблюдал Андрей Джура.

— Прежде перед моим выходом, — грустно говорил он мне, — крутили пластинку и изо всех динамиков Георг Отс пел: «Цветы роняют лепестки на песок, никто не знает, как мой путь одинок». А ты, Ромка, все это переделал в клоунаду.

Я подружился с Андреем Джурой. Оказалось, просто хороший парень. Я и прежде замечал, что среди мотогонщиков, циркачей, работающих на трапециях под куполом, да, наверное, и среди других людей, занятых профессиями, связанными с риском, редко попадаются завистливые, брехливые или жадные ребята. Им не до этого. Андрей меня и вывел на стенку, и радовался тому, что у меня получается, и показывал, и подбадривал.

Огорчился он только, когда Павел Германович согласился с моим предложением устроить комические гонки по стене. Чтоб я изображал милиционера и гнался за Андреем, а потом внизу делал вид, что беру с него штраф за недозволенное превышение скорости. Я привел Андрея Ливня из заводского конструкторского бюро, и он асфальтовым лаком изобразил на стенках «бочки» как бы свернутый в трубку Крещатик.

Наш номер был в конце программы. Сначала Андрей Джура делал свои «горки», затем мчался по стене, стоя на мотоцикле. Тут я уже в костюме милиционера свистел, вскакивал на мотоцикл и мчался за ним. У нас все было рассчитано: когда он взлетал вверх, я спускался вниз, когда он вниз — я вверх. Теперь и я время от времени отпускал руль и делал вид, что хочу схватить его руками прямо на ходу.

На днях у нас побывала комиссия из Главного управления цирками из Москвы. Возглавлял ее высокий, очень старый дяденька с трясущейся головой, по фамилии Артуро, как мне сказали, знаменитый цирковой режиссер.

Он нам хлопал, а после выступления предложил мне перейти на другую работу. Создан новый «Цирк на льду», и там нужен клоун-мотоциклист, который мог бы устраивать трюки на катке.

Павел Германович забеспокоился:

— Как же так? Человек только освоился, приобрел серьезную цирковую квалификацию… А вы его сразу хотите забрать?

Я сказал, что подумаю.

У нас тут, конечно, неплохо платили, но этот Артуро предлагал уж слишком соблазнительную ставку. Как министру.

«Женщина, если ты когда-нибудь встретишься с богом, спроси у него: любил ли тебя кто-нибудь сильнее, чем я».

Я не могу отвязаться от этой мелодии. «Женщина, если ты встретишься с бегом…»

Но что значит любить? Кого мы любим? Какой должна быть эта женщина? Красивой?.. Вера была очень красивой. Она приехала из Москвы и говорила, что специально для того, чтоб увидеться со мной. Вот и увиделись. Никого из нас не обрадовала эта встреча.

— А ведь ты прежде был таким веселым, — сказала Bepa. — Самым веселым человеком из всех, кого я знала.

Я отшутился маминой пословицей, что горе только рака красит. Она тоже изменилась, но я ей ничего не сказал об этом. Нет, она не то чтоб постарела, она еще лучше, чем прежде, выглядела, и, когда мы шли по улице, на нее оглядывались. Правда, это теперь уже не щекотало мне нервов и я не присматривался к тому, кто на нее оглядывается. У нее изменились руки. Вот руки у нее теперь совсем не подходят к ее лицу и фигуре. Они у нее почему-то стали такими, как у моей мамы. Руками пожилой женщины. Они словно старше ее. Странно это. А в общем, говорить нам было не о чем.

— Ты жалеешь, что мы расстались? — спросила она.

— Очень жалею, — ответил я, стараясь сказать это поубедительней, чтоб не обидеть ее. На самом деле я не жалел.

…Красивой?.. Федина Света очень красивая. И добрая, и веселая, и любит ее Федя без ума. Теперь, когда я живу у них, мне это стало еще видней. Но мне стало видней и то, как Федя краснеет и отводит глаза, когда она разговаривает с кем-нибудь из его товарищей или из его аспирантов, — они все время приходят в дом. Ревнует он ее, что ли? И почему он ей не доверяет? Ведь во всем остальном он очень доверчивый человек, мой старший брат Федя.