Оскорбление нравственности

— Если возникнет необходимость, не стесняйтесь, звоните мне в любое время, — сказала на прощание врачиха.

Коммандант покинул больницу, страстно молясь в душе, чтобы такая необходимость никогда у него не возникла. Лейтенант Веркрамп продолжал бесноваться в своей палате. В этот день он впервые в жизни попробовал ЛСД. [66]

Глава тринадцатая

Если посещение клиники для душевнобольных в Форт-Рэйпире дало комманданту Ван Хеердену возможность заглянуть в иррациональные глубины человеческой психики — что стало для него новым и жутковатым открытием, — то последующие встречи укрепили его во мнении, что за время его отсутствия все в Пьембурге изменилось в худшую сторону. Тридцать шесть человек, что с трудом выползли из камер и теперь выслушивали глубочайшие извинения и искренние сожаления комманданта, уже не производили впечатления выдающихся, внушающих уважение к себе общественных деятелей, какими они были всего две недели тому назад. Первым делом коммандант решил поговорить с глазу на глаз с мэром города, однако глаза у мэра настолько почернели и заплыли, что он ничего не видел. Как объяснил сержант из службы безопасности, произошло это потому, что мэр бился головой о дверь камеры и ударился о дверную ручку. Поскольку, однако, на дверях камер не было изнутри никаких ручек, такое объяснение представлялось маловероятным. Да и вообще мэр был далеко не в лучшем состоянии. На протяжении восьми дней ему не давали садиться, заставляя стоять с надетым на голову мешком, и не давали отправлять ни общественные обязанности, ни личные надобности. В результате он распространял вокруг себя своеобразные запахи, а кроме того, пребывал в заблуждении, будто председательствует на каком-то официальном банкете.

— Я крайне сожалею, что так получилось, — начал коммандант и поднес к носу платок.

— Для меня большая честь присутствовать на этом собрании, — вяло пробормотал мэр.

— Я хотел бы принести мои… — продолжил коммандант.

— Самые искренние поздравления по… — перебил его мэр.

— По поводу этого прискорбного случая, — сказал коммандант.

— Не каждому из нас достается честь…

— Когда вас посадили под замок…

— Послужить общественному благу наилучшим образом…

— Подобное больше не повторится.

— Я искренне надеюсь…

— О, черт… — коммандант окончательно запутался и замолк. В конце концов с помощью трех охранников мэр подписал заявление, что не имеет жалоб по поводу обращения с ним, — заявление, которое он не мог ни прочесть, ни даже просто увидеть, — и выразил благодарность полиции, предоставившей ему на эти дни свою защиту. После чего мэра вынесли в уже поджидавшую «скорую» и отпустили домой.

Другие заключенные не проявили, однако, такого же здравомыслия, а один или два приняли комманданта за нового, еще более изощренного следователя.

— Знаю, чего вы от меня хотите, заявил управляющий «Барклайз бзнк», когда его ввели в кабинет комманданта. — Хорошо, признаюсь. Я — член англиканской церкви и коммунист.

Коммандант испытывал некоторую неловкость, глядя на управляющего. Лицо у того было все в ссадинах и кровоподтеках, колени непрерывно сводило судорогой от долгого стояния.

— В самом деле? — с сомнением в голосе переспросил коммандант.

— Нет, конечно, — ответил управляющий, вдохновленный этой ноткой сомнения. — Я практически почти не хожу в церковь. Только вместе с женой, когда она на этом настаивает, а она у меня баптистка.

— Понимаю, — сказал коммандант. — Но вы — коммунист?

— О Боже, — простонал управляющий, — разве мог бы я возглавить банк, если бы был коммунистом?

Коммандант пододвинул ему бланк расписки, снимающей с полиции всяческие претензии.

— Распишитесь, и мне будет безразлично, кто вы, — раздраженно буркнул он. — Если не подпишете, я вам предъявлю обвинения в подрывной деятельности.

— В подрывной деятельности? — ужаснулся управляющий. — Но я же не совершил ничего противозаконного.

— По вашему собственному признанию, вы мочились с плотины Хлуэдэм. По закону 1962 года это является подрывным актом.

— Помочиться с плотины?

— Загрязнение общественных источников водоснабжения. По закону за это полагается смертная казнь.

Управляющий поставил свою подпись на бланке, и его проводили к выходу.

Когда коммандант закончил аналогичные процедуры со всеми задержанными, был уже поздний вечер. У него, однако, так и не сложилось представления, что могло послужить причиной потрясших город взрывов. Правда, после того как взорвались страусы, повредя попутно немало общественных мест, новых взрывов в городе больше не было. Но общественность обрела бы полную уверенность в своей безопасности лишь после того, как были бы задержаны виновники прежних взрывов. Коммандант вышел из тюремного здания, уселся в машину и приказал Элсу ехать в полицейское управление.

Поднимаясь по лестнице и проходя мимо стола дежурного, где сейчас один из полицейских опрашивал человека, у которого угнали машину, коммандант внезапно понял всю сложность положения, в котором он оказался. Ему предстояло поддерживать порядок и безопасность в городе, где вся полиция была полностью деморализована. Он должен был бороться против неизвестных заговорщиков, обладавших столь отлаженной организацией, что они располагали возможностью делать свои бомбы из взрывчатки, украденной в самой же полиции. Кроме того, за исключением трупа, обнаруженного в туалете кинотеатра. «Мажестик», они не оставили ни единого следа. Справиться с подобными задачами в таких условиях не смог бы и самый выдающийся полицейский. Коммандант Ван Хеерден не страдал иллюзиями и знал, что сам он — не выдающийся.

Он распорядился, чтобы ему принесли ужин из греческого ресторана и приказал вызвать сержанта Брейтенбаха.

— Веркрамп постоянно говорил о каких-то секретных агентах, — спросил коммандант, когда сержант прибыл. — Что вам о них известно?

— Мне кажется, он потерял с ними всякий контакт, — ответил сержант.

— Ну, он потерял всякий контакт не только с ними, это уж точно, — с чувством заметил коммандант, у которого перед глазами все еще стоял тот Веркрамп, кого он видел в больнице. — А кто-нибудь еще хоть что-то знает об этих агентах?

— Никак нет, сэр.

— Должны же быть какие-то записи, — настаивал коммандант.

— Они сожжены, сэр.

— Сожжены? Кем?

— Веркрамп сам сжег их, когда свихнулся.

— Что, абсолютно все записи?

Сержант Брейтенбах утвердительно кивнул.

У него было досье, которое называлось «Операция „Красный мятеж“». Я никогда не заглядывал в это досье, но знаю, что он сжег его в ту ночь, когда стали взрываться страусы. На него это очень сильно подействовало, сэр. Я имею в виду взрывающихся страусов. После того как один из них взорвался на улице прямо напротив нашего здания, сэр, лейтенант мгновенно переменился.

— Н-да, тут у нас с информацией не густо, — сказал коммандант, заканчивая ужин и вытирая рот. — А знаете, — продолжал он, откидываясь в кресле, — мне все время не давал покоя один вопрос: зачем понадобилось коммунистам устанавливать микрофоны в моем доме? Веркрамп считал, что они надеялись до быть нечто, компрометирующее меня. Вряд ли. Я ни чего такого не делаю.

— Так точно, сэр, — ответил сержант. Он нервно оглядел кабинет. — А как вы думаете, сэр, лейтенант Веркрамп когда-нибудь поправится?

Коммандант Ван Хеерден заверил его, что не имеет на этот счет никаких сомнений.

— У него нет ни малейших шансов выбраться оттуда. Вот нистолечки, — жизнерадостно заявил он.

Сержант Брейтенбах вздохнул с явным облегчением.

— В таком случае, полагаю, вы должны знать: эти микрофоны установили там вовсе не коммунисты, сэр. — Сержант выдержал паузу, чтобы смысл сказанного лучше дошел до начальника.

— Вы хотите сказать… — начал коммандант, на глазах багровея.

— Это Веркрамп, сэр, — поспешно вставил сержант.