Как потерять друзей & заставить всех тебя ненавидеть

В «Пиадину» я прибыл в 20.25, за пять минут до условленного с Дженнифер времени, и занял самый лучший столик. Заказав бутылку хорошего вина и наполнив свой бокал, я закинул ноги на стоящий напротив стул и напустил на себя равнодушный и скучающий вид. Я был готов к схватке.

В 21.10, когда она так и не появилась, я проверил свою голосовую почту. «Новых сообщений не было», — последовал ответ. (Я подумал, что задумай Нора Эфрон снять романтическую комедию обо мне, она бы называлась «Вам писем нет». [148]) С раздражением я вспомнил, что не захватил номер ее телефона и потому не мог ей позвонить. И в то же время я не решался поехать за ним домой — а вдруг она все-таки появится. Мне ничего не осталось, как ждать.

В 21.45 я снова проверил свою голосовую почту. Ничего. Я прождал ее до 22.30 — к тому времени я успел осушить бутылку вина и заканчивал второй бокал «Черной метки на камнях». Никаких сомнений — меня «кинули».

Я позвонил Дженнифер несколькими днями позже, но она поклялась, что пришла в «Пиадину» ровно в 20.30, прождала 15 минут и ушла домой. Ну да, как же, подумал я. Скорее всего подошла к ресторану, заглянула сквозь его витрину и, рассмотрев меня хорошенько, решила перенести встречу до лучших времен. Я оказался прав. Все сводилось к первым 15 секундам!

Но почему она отвергла меня, когда я был одет как «победитель»? Я позвонил в агентство консультанту по стилю Грэгу Левайну и спросил, где же я ошибся? «Обычно я советую клиентам избегать спортивно-джинсового стиля, — сказал он, отправив на свалку всю мою философию мужской одежды, — это слишком отдает "Сейнфилдом"». [149]

На следующей неделе я прочитал в «Виллидж Войс», что порнозвезда по имени Хьюстон ищет 400 добровольцев, чтобы побить мировой рекорд по групповому сексу. Я подумал, а не позвонить ли мне ее менеджеру, но отказался от этой идеи. С моей удачей в таких делах она, возможно, только взглянет на меня и прокричит: «СЛЕДУЮЩИЙ!»

25

«Мне жаль, сэр, но эта кредитка недействительна»

Тем временем на моем карьерном фронте события развивались не самым лучшим образом. Мой контракт с «Вэнити фэр» закончился 1 апреля 1997 года, и Грейдон, как и обещал, возобновил его, но лишь на три месяца вместо привычных шести. До 1 июля мое имя будет сохранено в выходных данных журнала, но я лишился офиса и мое жалованье сократилось с 5000 до 1000 долларов. Этого мне бы не хватило даже заплатить за квартиру. К счастью, у меня оставалась колонка в «Ивнинг стандарт», но даже в этом случае мне следовало приступить к поиску другой работы.

Я решил начать с самой верхушки и отправил письмо Хоуэллу Рейнсу, бывшему в то время ответственным за редакционную страницу «Нью-Йорк таймс». Сейчас Рейнс — ответственный редактор «Нью-Йорк таймс», это самый высокий пост в газете. В среде американских журналистов страница с обзорными статьями «Таймс» считается наиболее престижной нишей в их бизнесе. Жалованье маленькое — ожидалось, что за честь работать там вы согласитесь это делать за 150 долларов, — но она имела свои дополнительные бонусы, такие как контракты на книги, договоры на написание других вещей и, что самое важное, приглашения выступить на телевидении, которые ценились на вес золота. Я узнал, что Рейнс ищет ведущего юмористической колонки, и вложил в письмо полдюжины своих коротких заметок в надежде, что он посчитает мою кандидатуру подходящей для этой работы. Запечатав все в конверт «Вэнити фэр», по крайней мере так я был уверен, что оно окажется среди его входящих документов, я отправил письмо через почтовую службу «Конде наст».

Через шесть недель мое послание вернулось. Адрес Хоуэлла Рейнса был замаран, чьей-то небрежной рукой было написано «Вернуть отправителю» и нарисована стрелка, указывающая на мой адрес в верхнем левом углу. Разорвав конверт, я обнаружил в нем только свое письмо и шесть статей, сложенных в том же порядке, в каком я отправил их. Не было ни сопроводительного письма, ни даже уведомления об отказе. Но, судя по сделанным красным фломастером исправлениям каждой грамматической ошибки, материал все-таки читали. Выходит, я не подходил для «Таймс».

Я решил отправить Грейдону мою последнюю служебную записку. В конце концов, исполнить последнее желание осужденного — традиция. Может, он разрешит написать мне статью из 1000 слов для «Тщеславия» в качестве моей последней лебединой песни. Стоило попробовать.

Уважаемый Грейдон.

В Лос-Анджелесе мне довелось случайно познакомиться с парнем по имени Абдул, который предлагает довольно необычную услугу мужчинам, отправляющимся на первое свидание. За 300 долларов он делает вид, будто затевает с вами ссору, и позволяет вам его побить. Почему бы мне не позвонить в «Плейбой», и не притвориться, что я хочу написать одну из тех затасканных статей, в которой я должен пойти на свидание с «Подружкой года», и нанять Абдула?

Только я попрошу его напасть на меня не один, а несколько раз. Он будет переодеваться, чтобы его не узнали. Естественно, каждая наша стычка будет заканчиваться тем, что я надираю ему задницу. (Думаю, это обойдется нам больше 300 долларов, но, возможно, он согласится на скидку за оптовый заказ.) Интересно, сколько времени потребуется «Подружке года», чтобы понять, что происходит забавное? Полагаю, довольно много.

Неудивительно, что эта записка не вернулась ко мне с резолюцией «Надо обсудить». К тому времени Грейдон окончательно умыл руки на мой счет. «Тоби похож на жвачку, — сказал он журналисту из «Нью-Йорк таймс» три года спустя. — Он приклеивается к вашей подошве, и от него очень сложно избавиться».

Поскольку моя карьера неумолимо катилась под уклон и на горизонте не предвиделось ни одной подружки, я поступил как каждый уважающий себя англичанин, оказавшийся в подобных обстоятельствах, — утопил свои проблемы в алкоголе. Я никогда не умел быть сдержанным в выпивке, но до сих пор мне удавалось ограничиваться уик-эндами. А теперь, когда мне не было нужды ходить в редакцию каждый день, я начал напиваться и в будни. Медленно, но верно я превращался в запойного алкоголика.

Одним из наиболее тревожных симптомов приближающегося алкоголизма было то, что я все чаще не мог вспомнить произошедшее накануне. К моменту пробуждения, что, как правило, случалось в полдень, на голосовой почте меня обязательно ожидало сообщение от одного из моих собутыльников — обычно Энтони Хейдена-Геста, — интересующегося, все ли со мной в порядке. Когда я ему перезванивал, наши разговоры мало чем отличались один от другого.

Я. А почему со мной должно быть что-то не так?

Энтони. Ты не помнишь?

Я. Не помню что?

Энтони [гогоча]. Ха-ха-ха.

Плохой знак.

Однажды Энтони позвонил мне рассказать, как прошлой ночью меня нашли в кабинке туалета «Вокс», в ультрашикарном ночном клубе в Сохо. Владелец клуба, закрываясь, обнаружил меня лежащим без сознания со спущенными до лодыжек штанами. Бедняге пришлось натягивать их на меня, а потом, взвалив на плечо, тащить меня до такси. Энтони узнал об этом, потому что владелец позвонил ему в пять утра, чтобы узнать у него мой адрес. Понятно, почему я не мог ничего вспомнить, я был слишком пьян.

Я начал понимать, что ситуация выходит из-под контроля, когда однажды мне неожиданно позвонила Молли Джонг-Фаст, 19-летняя дочь Эрики Джонг. [150] «Мне рассказывали, что вы ктото вроде легендарного алкоголика». Она сразу перешла к делу. Оказалось, наш «общий друг» нашептал ей, что я «в общем-то неплохой парень», мне только нужно бросить пить. Не хотелось бы мне вместе с ней посетить «собрание»?

— Что за собрание?

— Собрание в Обществе анонимных алкоголиков.

Боже, только не это, подумал я. В конце концов случилось… Кто-то решил мной заняться.