Не повторяется такое никогда!

Кроме того, Андрею необходимо было заняться рутинной работой — составить графики работы кочегаров, довести их до сведения и развесить во всех котельных на специальных стендах, где постоянно висели документы по служебным обязанностям кочегаров, правилам техники безопасности и прочее. Некоторые из этих документов нужно было обновить. Копии графиков работы кочегаров должны были быть у майора Лукшина, да и у него самого — он должен был постоянно знать, кто из его подчинённых сейчас на смене. Эту работу Андрей начал делать ещё с наступлением осени, когда переформировал бригады кочегаров, но многое ещё осталось недоделанным. Обновляя документацию, ему приходилось через Лукшина обращаться в канцелярию к машинистке, поскольку ни у кого в службах пишущих машинок не было. Такими вот выдались последние дни перед 15 октября. Это ещё хорошо, что тёплой выдалась осень, и не довелось начинать отопительный сезон раньше. Ведь отопительный сезон пришлось бы начинать и раньше, если бы среднесуточная температура за последние 5 суток не превышала + 8 °C. Но осень, слава Богу, не подвела Андрея — ему не пришлось ничего делать в авральном порядке. А дни, действительно, стояли тёплые, грибные.

В один из таких дней в обеденный перерыв Андрей подсел к группе своих подчинённых, расположившихся на лавочках. Он достал сигареты, закурил и вполуха слушал разные анекдоты и байки, которыми они потчевали друг друга. Кроме того, они подобно старушкам в союзных дворах на таких же лавочках, комментировали действия каждого проходящего или же того самого.

— Куда это, интересно, "220" потопал? — протянул после очередного анекдота один из слесарей, увидев вышедшего из общежития и направившегося в сторону штаба Горшкова. Почему начальника электрохозяйства нарекли именно таким прозвищем, было, конечно же, всем понятно.

— Куда-куда, наверное, к Альхену или отцу Фёдору, — предположил, улыбнувшись, Николай Кравченко.

— А всё же Ильф и Петров классные писатели, — произнёс Анатолий Громов. — Хорошие у них персонажи книг. И у нас здесь есть почти все основные действующие лица их книг — Балаганов, Тихон, Корейко, Паниковский, Козлевич.

Начальник теплохозяйства улыбнулся, слушая трёп своих подчинённых. Язык у одесситов, действительно, был без костей, да и глаз острый — они подмечали все тонкости и моментально давали человеку кличку, которая потом надолго прилипала к нему. Кроме прозвища братьям Батуриным ("братья Карамазовы"), одесситы нарекли различными псевдонимами-кличками многих служащих, а также некоторых военнослужащих городка, как того же фельдшера Васю. Например, сварщика Александра Колыванова одесситы прозвали Шурой Балагановым — кроме имени и созвучной фамилии тот, и в самом деле, внешним видом и своей наивностью несколько напоминал популярного персонажа книги "Двенадцати стульев". Кирзонян был для них миллионером "Корейко", Андрей Александров невинным "Айболитом". Лукича они как раз и прозывали "Альхен" — по аналогии с застенчивым ворюгой, завхозом одного из домов "Старсобеса", который обкрадывал беспомощных старушек в богадельне. Вячеслав Пампушко почему-то был водителем Козлевичем из "Золотого телёнка" — вероятно потому, что постоянно возил тачку с газосварочным аппаратом (как, впрочем, и Колыванов). Одесситам вообще очень нравились произведения их знаменитых земляков Ильфа и Петрова. Они постоянно цитировали героев их книг, а порой спорили между собой: например, в доме под каким номером на такой-то улице проживал один их героев — номер шесть или восемь. У них ещё несколько человек ассоциировались с персонажами "Двенадцати стульев". Так, например, Афанасий Шмелёв был дворником Тихоном (тоже было определённое сходство), прапорщик Пинчук — "нэпманом Кислярским", а вот майор Лукшин и значился отцом Фёдором. Они, памятуя о прошедшей накануне планёрке начальников служб у Лукшина, часто спрашивали Андрея по утрам: "Ну, на какие дела нас сегодня благословил отец Фёдор?". Перечислить все их выдумки было непросто. Из произнесённых Громовым кличек Морозевич почти всех их обладателей знал. Кроме одного — кто скрывается под кличкой "Паниковский"? Этого Андрей не знал.

— А Паниковский — это кто у нас такой? — спросил он.

Повисла гробовая тишина. Все наклонили головы и закрыли рты. Некоторые, правда, тихонько улыбались, а другие еле сдерживались, чтобы не расхохотаться. По этой тишине и улыбкам Андрей всё понял.

— Вот это да! — изумлённо нарушил он тишину. — Значит, это я? Ничего не пойму — чем же это я так похож на Михаила Самуэлевича? Гусей я не ворую, в чёрных очках не хожу, на пересечении Прорезной и Крещатика никогда карманы не обчищал. Так в чём же дело?

— Вы прихрамываете, как Паниковский, точнее немного ногу тяните, — спустя некоторое время виновато и тихо произнёс Громов.

— Час от часу не легче, — уже с улыбкой произнёс Морозевич-Паниковский. — За тридцать лет впервые это слышу. Ну и глаз у вас! — уважительно протянул он.

У него, действительно с самого младенческого возраста левая нога была немного короче правой — из рассказов родителей он знал, что ему не было ещё и года, когда мама упала с ним на лестничном марше и сломала малышу ногу. Кости ноги сложили сначала неправильно и, когда сняли гипс, её пришлось вновь ломать и сращивать заново. Срослась она хорошо, но всё же осталась короче — правда, совсем уж чуть-чуть, абсолютно незаметно. Он сам никогда не ощущал какого-либо дискомфорта при ходьбе, при беге (активно занимаясь спортом) и никто никогда не замечал, чтобы он прихрамывал. Кроме того, если в футболе у него ударная нога была правая, то в других видах спорта, например, в прыжках в высоту или длину опорной ногой была уже именно левая. Он вообще нагружал её больше, нежели правую, надавливая на лопату при посадке и уборке картофеля. И никаких при этом неприятных ощущений у него не было. Да и опытные врачи на медкомиссиях ничего не обнаруживали. А здесь какие-то неопытные сосунки-одесситы приметили. Это же просто невероятно!

— Вы только не обижайтесь, — старался оправдаться Громов. — Мы же не со зла, так — шутя.

— Да, ладно, ерунда. С чего это я буду обижаться. Паниковский, так Паниковский. Хорошо ещё, что не Элочка-людоедка, — пошутил он. — Так что, проехали.

На Элочку-людоедку компания отреагировала уже облегчённым хохотом.

— Да, кстати, — продолжил Андрей. — А Киса у нас есть?

— Увы, пока что на Кису Воробьянинова кандидатуры нет, — смеясь, ответил присутствовавший здесь и Владислав Пивовар. — Но, может быть, ещё появится.

Сами же одесситы, каждый из них, вероятно, видел себя этаким "великим комбинатором" Остапом Бендером, а работу на территории ГСВГ неуёмная троица вполне могла считать для себя всего лишь прекрасным развлечением (как в Рио-да-Женейро — под пальмами "в белых штанах") и полем применения своих, как они полагали, незаурядных способностей.

— Так, — взглянув на часы, уже серьёзным голосом молвил начальник теплохозяйства, — как говориться, делу время — потехе час. Пора уже направляться на рабочие места.

Все потихоньку начали подниматься и небольшими группками расходиться.

Но вот наступило и 15 октября — тяжеловатая выдалась пятница. Но хорошо ещё, что этот день не выпал на выходные, хотя для кочегаров теперь не будет привычных выходных — они будут работать посменно по графикам и, нередко, в праздничные дни. Ничего не поделаешь — не могут котельные закрываться на праздники. В общем-то, ничего такого сложного в этот день не происходило. Самым долгим и неприятным было разведение огня в топках котлов. Это уже тогда, когда они будут работать постоянно, у кочегаров будет две основные тяжёлые физические работы — подбрасывать уголь (точнее брикет) в топку и выгребать и выносить наружу из котельной золу. Конечно, выносили золу не лопатами или вёдрами. Для такой цели в каждой котельной было предусмотрено место, где кочегар наполнял золой специальную цилиндрическую бадью, а затем её специальным коловоротом (как ведро из колодезя) периодически поднимал на поверхность и высыпал в кучу. Но всё это приходилось делать вручную, и труд этот лёгким нельзя было назвать. Далее уже солдаты (тоже периодически) по распоряжению Лукшина грузили золу на машину и отвозили.