Мёртвое море памяти

– Куда ты? – испуганно вскрикнула Алла. – Что я сделала не так?

– Ты знаешь, куда. Ты должна была знать. – Процедил я, обернувшись, и полоснул её по лицу полным презрения взглядом, словно острым кухонным ножом, на котором застыли хлебные крошки. Я сам не понимал, что со мной творится.

– Ну, постой же! – Она тянула у меня из рук куртку, которую я собирался одеть.

– Алла, мне правда пора. Спасибо за кофе. – Сказал я уже спокойнее. Мягко забрав из её рук куртку, я надел её, не застегнув. Потом положил руки ей на плечи, наклонился к самому лицу, изобразил улыбку.

– Пока.

И вышел вон.

Мне представилось, как рушится дом. Как взрывает грохотом ночную тишину. Как выбегают на улицу люди из соседних подъездов, как сигналят машины скорой помощи, как облака пыли оседают на землю.

Страница 86

Никогда не было

Слова застывали внутри меня. Время лежало у моих ног грязной лужей с множеством отражений. Память беззвучно смеялась оттуда мне в лицо.

Теперь я знаю, что Аллы вовсе не существует, и задыхаюсь как рыба, не умеющая плавать. Слова душили меня изнутри, как изнуряющая астма. Когда-то я звал её, но она не приходила. Незаметно для самого себя, я перешел на крик. Ко мне стали сбегаться люди. Они стали задавать мне вопросы и заглядывать мне в лицо, которое не выражало ни одной эмоции, только несколько слов, не имеющих значения ни для кого, кроме меня. На нижнем веке левого глаза застыла подобием не скатившейся слезы самая безнадежная и важная фраза. «Никогда не было».

Никогда не было ни Аллы, ни меня, ни даже человека с моим именем, я только неудачная выдумка, гротеск самого себя. Никогда она не слышала моего голоса, а я никогда не говорил, не ухмылялся в лицо памяти, не звал её, не молчал, я просто задыхался в своем собственном безвоздушном мире, который придумал только для того, чтобы совершить в нем медленное самоубийство мыслью, что в стократ мучительней короткой смерти тела. Чтобы задохнуться словами, которые жгли меня изнутри лавой всего несказанного, зная, что снаружи их будут внимательно слушать, но услышать всё-таки не смогут. Никогда не смогут. Сколько бы я ни кричал, сколько бы ни умирал за далеким горизонтом, растворившись в воздухе эхом собственного крика. Но почему?

ПОЧЕМУ?

Страница 87

То, что не должно было случиться, но случилось

Лучше всего я запомнил звук закрывающейся двери. Это он, не Алла, досказал мне правду. В конце концов, я просто шел, не разбирая улиц, и слушал, как умирает дождь, хлынувший с небес как будто только для того, чтобы разбиться об асфальт.

Я всё понимал неправильно. Прикосновения рук ровным счетом ничего не значат, если тот, кто прикасается, не придает значения своему жесту, – да кто теперь придает этому значение? Мои знакомые, с которыми я когда-то проводил досуг, могли проводить каждую ночь с новой девушкой, вовсе не чувствуя беззащитности от стертых границ, от бесцельной растраты себя.

Прикосновения слов ощутимы лишь для тонко чувствующих душ. Слова кажутся значимыми, потому что облачаются в звуки родного голоса или знакомый почерк, где чёрточки над «т» напоминают знак бесконечности. Им больше не обмануть меня. Я все понимал неправильно. Я все выдумал. Как мог я позволить себе жить среди придуманных людей, дышать выдумками, искать слов, чтобы о них написать?

Как мог я?..

Я медленно шел по тротуару, неуверенно встречая и провожая глазами каждый свой шаг. Неторопливое скольжение в никуда по случайной траектории. Мне хотелось остановить это скольжение. Я нуждался в направлении. Я нуждался в правде, я хотел увидеть оголенные провода реальности.

Я снял на ночь квартиру, ту самую, где несколько лет назад мы говорили на балконе и пили чай, и курили. Я сделал это отнюдь не из сентиментальной прихоти. Просто, чтобы не тратить время на поиски. По крайней мере, хотелось бы так думать.

Я занавесил шторы, запер двери и сел на диван, еле прикрытый простыней, забыв подумать о том, что на нём засыпали и просыпались тысячи людей, что у каждого из них была своя история, которая могла бы лежать в моём печальном архиве чужих трагедий. Не зажигая света, я разделся, сложил вещи аккуратной стопкой на краю постели, как ребенок сложил бы шаткую кирпичную кладку на месте развалин, и погрузился в прохладные волны белой простыни.

Несмотря на всё случившееся, в эти минуты во мне не было бунта, никто не кричал во мне, призывая сбежать. Всё во мне молчало, весь мир молчал. Единственный вопрос – и что теперь? – искал для себя короткой логической цепочки ответа, чтобы позволить мне уснуть.

Последние несколько месяцев день возвращения всё время маячил впереди радужным горизонтом и каждый раз внезапно уплывал, проворно снимаясь с якоря, в бледную сизую даль.

Глядя в потолок, я вспомнил, как однажды, проснувшись в чужом городе с мокрыми от слез глазами, невольно искал по углам комнаты трагедии, но спустя минуту понял, что просто видел сон. Трагедия осталась непроизошедшей, притаившись на время в приятной неизвестности. Я предчувствовал её, и мои сны тоже способны воплощаться в жизнь. Во сне за окном плыли облака, плыли чёрные грачи, которые запоздало взяли курс на юг…

Этот день наступил блистательным опозданием на 361 день, которые я провел в вакууме собственных мыслей.

…В моём сне белый вихрь неслучившегося опустошал комнату, унося прочь коробку с тетрадями, недописанные и неотправленные письма, стол, светильник с перегоревшей лампой, комод, мятый хаос постели, горящий зелёный циферблат часов, близкий рассвет. Грачи закричали. За окном погрохатывал поезд, пустая комната и во сне привычно сузилась до синего экрана компьютера, где разыгрывали драму чужие, неизменно чужие лица. Телефон лениво изображал самого себя, прикрыв пылью разрезанный до последней доли миллиметра провод…

Я представлял себе, как ранним утром возвращения проснусь от того, что по подоконнику застучит дождь, ожидая пригласительного жеста открытого окна, чтобы пройтись по письменному столу мелкими каплями. Я представлял себе нечаянное событие, ничтожное, как разбившаяся кружка из-под кофе, но завершающее широкий план обстоятельств, мягким изгибом параболы устремляя движение вверх. Но подоконник молчал, логарифм воображаемого по основанию реального был мёртвой неразрешимой зоной, а событие, ничтожное событие… Трупы под обломками, мемориальная доска, пустой клочок земли.

В моём сне стены дома робко посыпались кирпичной крошкой, по потолку побежали извилистые трещины. Из глубины коридора звонил сломанный телефон, до тех пор, пока на него не упал кусок стены. Последнее, что я слышал, как с треском упала входная дверь. И снова вокруг была прежняя привычная ночь, словно утро никогда не наступало.

Теперь все сны разгаданы. Все стены упали, не дождавшись моего возвращения, чтобы забрать меня с собой.

Где-то на середине мысли в дверь позвонили. «Ошиблись квартирой» – подумал я. В дверь позвонили ещё раз. «Я не открою» – произнес я раздраженным шепотом и, раскрыв глаза, обратил их к весомой немоте стены. Но в дверь позвонили снова. Не включая свет, я надел джинсы и открыл эту ненавистную дверь. За дверью стояла Алла, моя незабвенная и потерявшая всякий смысл Алла. Я оглядел её с ног до головы и спросил, зачем она пришла.

– Я хочу поговорить с тобой.

– Когда-то я тоже этого хотел. – Произнес я, словно это было много лет назад. Пальцы изо всех сил сжимали дверную ручку. Я изо всех сил сдерживал бешеный смех.

– Давай поговорим.

Зачем нам говорить? В голове по-прежнему звучал тот единственный вопрос. И что – что – теперь? Пока я медлил с ответом, Алла сняла обувь и села на белую простыню, словно была уверена, что её здесь ждут. Она поняла, что я здесь, – ещё утром это показалось бы мне знаком взаимной близости, – но теперь, увы… Я смотрел сверху на её колени, прижатые друг к другу, на её пальцы, и мои ладони ощутили ослепительное тактильное воспоминание об их прикосновениях. Чтобы спасти свои руки от теней прошлого, я спрятал их в карманы. Прошлое пропало, рассыпалось обломками некогда прочной стены. Что я хотел найти в этом городе? Я искал воспоминание об Алле, но не Аллу. Воскрешать воспоминания, бешено трясти за плечи мёртвое тело, храня внутри безумную веру в то, что труп откроет глаза, – всё это только сопротивление правде. Шахматист мёртв. Все стёкла разбиты. Черная кровь вытекает из трещины в черепе, и никогда, никогда не устремится обратно.