Шесть черных свечей

Старая Мэри с сестрами трудились на этом самом предприятии с четырнадцати лет. В описываемое время им было хорошо за двадцать, все замужем. Тоже мне предприятие — просто кусок земли, огороженный колючей проволокой. Когда-то эта земля принадлежала слесарной мастерской. Крыши там не было в помине, и они должны были работать и в дождь, и в снег, и в мороз. Работа была неквалифицированная — обдирать и сжигать изоляцию со старых медных проводов — и по-настоящему грязная — все они были черные от копоти, а машинное масло глубоко въелось им в кожу. Вкалывали они весь день как лошади. Ирландские боссы оказались такими же (если не худшими) сволочами, как и британские. На всю оставшуюся жизнь Старая Мэри запомнила поговорку: свои обдерут тебя похлеще, чем чужие.

Когда О’Рурк появлялся на предприятии, он никогда не здоровался, ничего подобного, только ругался и погонял. Если кто-то собирается бить баклуши, платить он за это не будет, орал О’Рурк.

— Хамло надутое, — бормотала про себя Лиззи.

Кроме того, Мэри (еще не Старая), Сара и Лиззи разгружали вагоны. Это надо было делать очень быстро, чтобы согреться. Ну, день-то пролетал еще быстрее.

Маррен Николь тоже работала у О’Рурков. Она собиралась замуж. У них был старинный резной стул, они ставили его на тачку, сажали на стул Маррен и возили в тачке по всему городу. Все женщины с предприятия возили. Она прибыла с гор, Маррен-то. Из Томинтула. Как и все они, Маррен была католичкой, но уж очень большая разница была между ее верой и верой ирландок — слишком серьезно она относилась к религии. И выговор у нее был забавный.

В день свадьбы Маррен все женщины Тяп-ляпа надели длинные вечерние платья. Алиса (наша матушка) специально встала на углу Тернер-стрит, чтобы поглазеть на разодетых дам.

Мэри, Алисина мама, надела длинное сиреневое платье и меховую накидку и спустилась во двор. Свадьба должна была проходить в Пай-Шопе, ярдах в ста от их дома, но Мэри взяла такси. Проезжая мимо в машине с опущенными стеклами, она кинула несколько монеток мальчишкам на перекрестке. Алиса и ее подружки стояли на углу, словно старьевщики, и Мэри кинула несколько пенни им тоже. Тут-то Алиса впервые на собственной шкуре почувствовала, в чем смысл поговорки «Свои обдерут тебя похлеще, чем чужие».

Но все-таки в тот вечер Алисе с подружками-старьевщицами удалось кое-чем поживиться. На свадьбе произошла жуткая драка, настоящее побоище. Маррен раскроили череп жестянкой с бобами, и ее срочно увезли в больницу. Больница находилась в Глазго, и до нее было девять миль. В суматохе Алиса с подружками проникли в помещение и почистили карманы гостей. Ведь перед мордобоем мужчины аккуратно повесили свои пиджаки на спинки стульев.

Бедняжка Маррен, она-то была и вовсе ни при чем. За что ей было уготовано отделение травматологии, куда она поступила вся залитая кровью и заваленная бобами, так и сыпавшимися из складок ее свадебного платья? Она явилась на свою свадьбу в Пай-Шоп такая радостная и с такой надеждой на будущее, а какая-то дурацкая банка с бобами перечеркнула лучший день в ее жизни. Когда ее несли через толпу разинувших рты детей, она делала руками такие движения, будто хотела их отпихнуть. Да не только их, а весь мир, и на ее белых ладонях виднелись несмываемые черные линии, словно ветки деревьев на заснеженной улице. В Тяп-ляпе грязь всегда с тобой. Она передается от детей к внукам и далее. Ведь у всех тут прямо на лбу написано, что если на ирландце приличный костюм, — значит, он лежит в гробу или предстал перед судом, а если на ирландке дорогое платье, — значит, она проститутка или… ну конечно проститутка, кто же еще?

Маррен с мужем переехали в комнатку в том же доме, где жила Мэри, только на первом этаже. Маррен ужасно не повезло. Старая Мэри говорила, это все из-за того, что Маррен пренебрегла разными мелкими заклятиями, зельями и примочками, которые имеются у ирландцев. Шотландские горцы не верят в колдовство. Они для этого слишком правоверные католики.

Через два года муж Маррен уже умирал. Он работал в шахте, и его легкие оказались забиты. Обычно легкие у шахтеров оказываются забиты, когда им уже за пятьдесят, а ему еще не было тридцати, но все равно легкие у него стали как два бумажных пакета.

В тот вечер, когда муж Маррен лежал в своей откидной кровати под лестницей, Маррен примчалась к Старой Мэри. Та топила печь. Темнело, и отсветы пламени плясали на потолке и усыпляли Мэри. Но слова Маррен она помнит по сей день.

— Мэри, Мэри, на что похож дьявол? На что похож дьявол?

— Во имя Господа, о чем это ты, женщина? — только и сказала Мэри. Она никак не могла привыкнуть к ее горно-шотландскому выговору.

— Дьявол? Какой он? — повторила свой вопрос Маррен, вся дрожа от возбуждения.

— Ах, черт?

— Ну черт, черт!

— Ты знаешь… он может принять различный облик, — сказала Мэри и уже собралась начать свои обычные разглагольствования насчет дьявола, как Маррен перебила ее:

— Я видела его! Я видела его!

Мэри перекрестилась. Ее примеру последовала Алиса, которая притаилась в уголке и слышала все до последнего слова.

— Что ты видела, милочка? — спросила Мэри.

— Я видела, как какая-то большая блестящая черная штука проскользнула под дверь.

— Ой, это все твое воображение, Маррен, — сказала Мэри, но по ее лицу видно было: она сама не верит тому, что говорит. Ко всему, что касалось дьявола, Мэри относилась крайне серьезно.

Мэри спустилась по лестнице вслед за Маррен к ее комнатке. Какое-то время было тихо, затем раздался крик. Муж Маррен умер.

Вскоре после смерти мужа Маррен родила сына, и Мэри присматривала за ним. Года через три Маррен опять влюбилась и собралась замуж во второй раз.

Ее мужчину звали Эйбрахам. Мамаша Эйбрахама отличалась по-настоящему тяжелым нравом. К тому же пресвитерианка. И хотя Маррен была добрейшей души женщина, которая и мухи не обидит, мамаша Эйбрахама все равно невзлюбила ее. Ведь Маррен была католичка. По правде говоря, горно-шотландские католики и пресвитерианцы — два сапога пара. Кроме своей церкви, они ничего не признают и воспринимают мир слишком серьезно. Но все-таки Маррен вышла замуж за Эйбрахама. Красивый был мужик, с пышной бородой, как и полагается Эйбрахаму — Аврааму.

Маррен и свекровь все время были на ножах. Жили они вместе в большой двухкомнатной квартире у самого Тяп-ляпа, и Маррен забегала к своим ирландским подружкам каждый божий день. Жизнь у Маррен была не сахар, старая карга шпыняла ее при каждом удобном случае. Маррен обо всем рассказывала Мэри, а Мэри, ни слова не говоря Маррен, наложила на мать Эйбрахама заклятие Шести Черных Свечей.

Старуха занемогла и вскоре была уже при смерти. Когда она отходила, в комнату зашла Маррен. Дело в том, что Маррен так твердо и не решила, дьявола она видела, когда умирал ее первый муж, или нет. А может, это был ангел-хранитель или сам Господь Бог. Но в одном Маррен не сомневалась: старая Мэгги, ее свекровь, отправится прямиком в ад. Если эту мерзкую сволочь не заберут черти, тогда все прочие: убийцы, воры, полицейские и адвокаты — уж точно попадут на небо. Маррен рассчитывала, что в смертный час свекрови явится дьявол и Маррен выспросит у старухи, какой он из себя. Если окажется, что дьявол совсем не похож на ту штуку, которая проскользнула под дверь к смертному одру ее мужа, значит, можно надеяться, что ее муж — мир праху его — пребывает в раю.

Значит, старуха кончается, семья стоит у смертного одра, и тут врывается Маррен, расталкивает родственников и задает свой вопрос:

— Мэгги! Мэгги! Каков из себя дьявол? На что он похож?

Говорят, старуха умерла с гримасой ужаса на лице. В комнату внесли гроб, ждавший своего часа во дворе. В своем стремлении увидеть сатану и успокоить свое сердце Маррен вызвалась сидеть у гроба всю ночь. Она хотела узнать, какой из себя дьявол. Она любила своего первого мужа и надеялась, что он на небесах. А когда дьявол проскользнет под дверь, чтобы забрать душу Мэгги, Маррен все узнает наверняка.