Голова в облаках

Сеня поднялся с пола, отряхнул штаны.

— За что отвечать? — удивился он. — За машинные действия непредвиденности? Или за плохую эксплуатацию действия? Но машину создавал в единоличном одиночестве я, эксплуатацию ее против людей проводили вы.

— Вот он, гужеед, убивец народа! — завопила Антиповна, увидев Рогова-Запыряева. — Он мово старика под машину подвел, один он! Толя, заступник наш, выручай, в больницу повезли мово Михеича…

Рогов-Запыряев дал ей мужественный отпор:

— Я не могу принять вину на себя, гражданка. Меры предосторожности и техника безопасности были учтены, рычаг обтянут резиновым шлангом. Виноват сам старик — слаб для нашей машины. Видите, она какая?

— Видим, — сказал Куржак. — Только зачем вы ее сюда приволокли?

— На ремонт. После поражения Михеича перестала срабатывать, а у вас свои мастерские, Сеня… Переставьте сюда, товарищи, вот сюда.

Служащие и милиционер подвинули машину поближе к стене, Рогов-Запыряев размотал шнур со штепселем, сунул в розетку.

Куржак, глядя на машину, радостно улыбнулся и поманил пальцем Федьку Черта и Ивана Рыжих.

— Что, ребята, потянет эта машина по весу за наши мясорубки?

— Должна, — сказал Черт. — И даже с походом. Вон она какая дарданелла.

Чайкин с радостным криком вскочил с пола, потрясая пиджаком Ручьева: за подкладкой он обнаружил проклятый кружочек, который оказался комбинатской печатью:

— За подкладкой была, карман прохудился! — ликовал он. — И как это я прежде не догадался всю подкладку прощупать. Под карманом проверил, и ладно, а она аж за спину откатилась!

Пришли обеспокоенные Илиади и его медсестра, потребовали, чтобы Ручьев пошел с ними в отдельную комнату, но он уже вскочил и мимо охранительной машины кинулся к Чайкину. Машина неожиданно сработала, ослепила толпу и с торжествующим ревом сирены стукнула Ручьева — он упал. На несколько секунд установилась испуганная тишина. В этой тишине раздался звонкий голос лектора, который вышел, вытирая платком потное лицо, из кабинета директора:

— Я кончил. Кто мне отметит путевку?

— Исправная! — обрадовался Рогов-Запыряев.

— Уби-или! Кто же мне даст письменное разрешение? — возмутилась Смолькова.

— Безобразие, понимаешь, акт не подписан…

— Батюшки, опять смертоубийство!.. Толя, родимый…

— Сделайте снимок для приобщения к делу, — приказал милиционер Мухину.

Тот раскрыл футляр камеры, прицелился и только шагнул к машине, как она опять заревела, но Куржак поднял с пола шнур и вырвал его из розетки.

— Федька, Иван, чего стоите, быстрей! На дворе грузовик — отвезем к пристани и мясорубки выручим…

Рогов-Запыряев загородил собой свое детище:

— Не дам, не позволю! Товарищи, несите ее обратно в банк.

Между банковскими служащими и рыбаками завязалась борьба, Куржак оттаскивал от машины Рогова-Запыряева, а Чайкин и Нина с помощью медсестры тормошили Ручьева, поливали его водой из графина, делали искусственное дыхание…

— Пропало мясо! — вздохнул Чернов, думая о своем.

Ручьеву дали понюхать нашатырного спирта, он очнулся и сел на полу. Чайкин протянул ему синий кружочек печати.

— Нашлась, моя маленькая, нашлась, стервоза! — Ручьев с идиотской пристальностью разглядывал печать, мял ее, нюхал, пробовал на зуб. — Ах ты, негодница подлая!..

Его враждебно обступили ожидающие. Куржак и Рогов-Запыряев продолжали борьбу за машину, но безуспешно: перевязанные банковские служащие отступили, а Федька Черт и Иван Рыжих присоединились к толпе, окружившей директора.

— Без денег оставил, р-р-руководитель! — кричал Черт.

— У меня жена в больнице, сын народился…

— Товарищи, я весь день за ним бегаю, а он не дает!

— А я целый день жду! — вторила Смольковой Серебрянская. — Мы бы» теперь еще два концерта дали, в Ивановке платный можно…

— Я начал писать фельетон, почти закончил…

— Почему «я» — «мы»! Вдвоем написали фельетон, мы сделали гвоздевой материал, и теперь его, выходит, в корзину?!

— Значит, свадьба опять откладывается?

— Какая свадьба, понимаешь! Да я вам… я вас… Акт не подписан, а им свадьба, понимаешь!

— Толя, что же ты наделал, милый!

— Лучше бы уж съел. Теперь все пойдет сначала…

— Сначала? — испугался Ручьев, сидя на полу и в отчаянии озираясь вокруг. — Зачем сначала?

— Затем, что нас тоже обманул. Стыдно, молодой человек! Симулировал недомогание, требовал справку о съедении, а не съел. Стыдно! Нормальный, гармонический человек.

— Спрятал печать, а за мясо, значит, отвечай Чернов? Испортилось ведь мясо, я нюхал…

В открытое окно донесся отдаленный гудок баржи. — Снялась! — горестно помотал головой Куржак. — Пропали мясорубки!

— Хорошего человека убило, а он жив, антихрист… и машина не берет, столько людей мучит!

Ручьев, запрокинув голову, затравленно глядел то на одного, то на другого и чуть не плакал:

— Я виноват, вы не кричите, я понимаю… Один я виноват. Я сейчас… Я все сделаю… — Он сложил кружочек пополам, сжал его зубами, проглотил и показал синий язык: — Все! Теперь все, товарищи!

Толпа взорвалась от возмущения: «Вы видели, видели, понимаешь! Это, извини-подвинься, вредительство!» — «…у меня сын народился, а он…» — «Кто же мне отметит путевку?» — «Школьники не виноваты, и я не виновата, я требовала бумагу, вы видели!» — «Загубить гвоздевой материал, такой материал!» — «Свадьбу сорвал, а еще друг…» — «Ах ты, антихрист… жулик ты февральский». — «Человек, я имею в виду нормального человека, состоит из трех частей…»

XVII

Вот такая была в Хмелевке история. Окончилась она так же, как и началась — совещанием по «закрытым» проводам радиотелефонной линии.

Утром следующего дня работники пищекомбината собрались в зале заседаний на внеочередное совещание, за председательский стол сел заметно смущенный Сергей Николаевич Межов, радист установил на трибуне динамик.

В зале шептались, высказывая разные предположения о будущих кандидатурах на пост директора. Называли экономиста-бухгалтера Чайкина, говорили о восстановлении Башмакова, но большинство сходилось на том, что пришлют «варяга». О недавнем любимце Ручьеве даже не вспомнили, будто стыдились за вчерашние события.

После радионастройки областной оператор объявил, что сейчас выступит начальник областного управления товарищ Дерябин.

На этот раз товарищ Дерябин сразу начал с Хме-левского района.

— Сегодня, — сказал он, — мы должны разобрать позорный случай, случившийся в Хмелевке, и сделать из него соответствующие выводы. По нашему мнению, в этом районе плохо поставлено дело с подбором кадров, товарищи. Только этим можно объяснить, что вместе бюрократа Башмакова был назначен человек, который в первый же день не только дезорганизовал производство, но и съел печать своего пищекомбината. Это ли не бюрократизм! Это ли не безответственность!

Товарищи! Перед нами стоят большие и ответственные задачи, которые касаются каждого из нас, и все присутствующие на этом совещании должны серьезно подумать… — Речь товарища Дерябина продолжалась два часа.

Директором пищекомбината прислали «варяга».