Дневники Зевса

Ваша раса будет отнюдь не первой, что дерзким и самонадеянным невежеством навлечет на себя великие космические несчастья. И в этот раз я не уверен, что смогу удержать ваш мир от гибели.

До вас, как я уже пытался вам втолковать, было несколько человеческих рас.

Первая, о которой я говорил в начале моего рассказа, была создана непосредственно самим Ураном. Он извлек ее, как и все ныне живущие виды, из илистой плоти нашей бабки Геи и вдохнул в нее божественное Число. Именно к этой первой расе, включавшей в себя многие разновидности, принадлежали атланты. Эти люди жили до тысячи лет, не воевали, не знали старости и страха смерти, отчетливо слышали музыку сфер, что скользят по своим орбитам. Они жили в совершенном мире, в союзе со Вселенной и богами. Некоторые из них научились творить или перемещаться в небесных пространствах. Неточные и смутные воспоминания о них дошли до вас в словосочетании «золотой век» и в стойкой тоске об утраченном рае.

Однако первая раса почти целиком исчезла при гибели Атлантиды, в злосчастное правление Крона. Вторая раса образовалась из остатков предыдущей, но уже не обладала теми же способностями, теми же достоинствами и теми же благами. Человек уменьшился в росте, сократилась продолжительность его жизни, померкли способности. Он уже не мог общаться посредством мыслей и не слышал музыку сфер. Тем не менее он был еще достаточно близок к великим природным силам, чтобы отличать питательное растение от ядовитого и находить дорогу не хуже перелетных птиц. Животные не бежали от этого человека. Особое чувство предупреждало его о приближении землетрясений. Он был терпелив и ждал лучшего царствования.

Но и эта вторая раса погибла в свой черед, раздавленная, растерзанная, испарившаяся в войне титанов и богов. Когда война закончилась, из пещер вышла третья раса: несчастная, дрожащая, напуганная, удрученная жестокими болезнями, последствия которых вы еще носите в себе. Эта раса не умела прокормить себя иначе, кроме как убивая. Она потеряла связь с божественным, была отягощена слишком горькими воспоминаниями и постоянным страхом смерти. Никогда еще человечество не опускалось так низко, как в то время, когда мне пришлось взять на себя заботу о нем.

Именно для этой несчастной расы мы с Деметрой растили урожаи и стада; именно ее мы научили молоть злаки, собирать пчелиный мед, готовить на огне мясо. Она была неплоха, эта раса. Не слишком одаренная, она все же поднималась, хоть и медленно; прогресс вообще не скорое дело, новое благо задумывается в одну секунду, но требует тысячи лет, чтобы осуществиться. Однако — увы! — достигнутое за тысячу лет может быть уничтожено в мгновение ока. Подъем третьей расы был прерван войной с гигантами, которая почти целиком уничтожила человечество. От этих выживших родилась четвертая раса, начала которой переплетаются с историей Прометея.

Ах, Прометей! Сколько трагических песен вы ему посвятили, сколько поэм, где восхищаетесь им или жалеете, обвиняя меня в чрезмерной суровости! Забыв, как зовут многих других богов, его имя вы продолжаете помнить. Для вас он великодушный бунтарь, двигатель прогресса, отважный освободитель, несправедливо закованный в цепи деспотической властью. Вы сделали Прометея олицетворением разума и свободы, на меня же нацепили личину тупого тирана, мстительного и жестокого.

Но для начала, Прометей — мой двоюродный брат, и в этом, быть может, причина всего. Видя меня на престоле, он думал: «Почему не я?» Ну да! В самом деле, почему не он? Он сын титана Иапета, как я сын титана Крона. Что же он сам не возглавил восстание против наших отцов, вместо того чтобы оставить мне и опасность, и славу? Все же не стоит забывать, что первым и подлинным освободителем был я.

Во время моей битвы Прометей довольно долго выжидал, не принимая ничью сторону, и присоединился ко мне, заявив о своей поддержке, лишь после того, как победа решительно склонилась на мою сторону. Это осмотрительное поведение уберегло его от кары, постигшей прочую родню, и обеспечило ему прекрасное место среди сотрапезников Олимпа. При распределении вселенских полномочий ему было поручено представлять человечество в высшем совете. Прометей стал богом людей.

Тем не менее он таил горечь. Этот великий смельчак никак не мог утешиться, что ему не хватило отваги в важный момент и что он, великий разумник, показал себя всего лишь хитрецом. Он из тех богов, что не умеют полностью оправдать собственную репутацию.

Но вы и сами такие же, как Прометей, и так же, как он, вечно твердите: «Почему не я, почему не мы?» Вы не можете смириться с тем, что вы не цари, а всего лишь родственники царей...

В общем, этот трибун, заседая у меня в совете, постоянно старался извинить ваши ошибки и раздуть мои, вечно вас защищал и требовал для вас преимуществ. Чего я только не выслушал от него после войты с гигантами!

— Потише, потише, братец! — восклицал я. — Проявляя излишнюю мягкость, я шел навстречу твоим пожеланиям. Ты ведь сам поощрял человеческих дев к соитию с гигантами, думая увеличить людскую силу. Если кто-то и виноват, то мы оба... Так не будем же взваливать друг на друга ответственность, которая на самом деле принадлежит одним лишь Судьбам; лучше оцени мои усилия, предпринятые ради четвертой расы. Я породил сыновей, которые трудятся исключительно на благо людей. Гефест готовит им металлы и орудия; Аполлон учит видеть красоту мира и воспевать ее; Гермес без устали подбрасывает новые изобретения и открывает незримое.

Но так ли уж был доволен Прометей, видя, как вами занимаются другие боги?

— Люди несчастны, — настаивал он. — Ничто из того, что ты и твои сыновья им даете, не избавляет их от недугов тела и души, которыми они удручены, от бремени тяжкого труда, от страхов, растерянности, от старческой немощи. Уран создал их для совершенного счастья. И ты, когда взял власть, обязался возродить творение Урана. Пора сдержать слово.

Тут он меня задевал за живое. Умел пересыпать свои упреки хвалебными словами. Просьбы льстеца настораживают. Но как благосклонно не прислушаться к тому, кто нас бранит, что мы отрекаемся от собственного величия и недооцениваем свое могущество?

— Ладно, — сказал я в конце концов. — Я исполню твои пожелания.

У врат Олимпа, по обеим сторонам входа в мой дворец, стоят два сосуда: один, из белого мрамора, содержит все хорошее, другой, из черного, — все плохое.

Каждое утро Мойры ждут меня на пороге, чтобы сообщить о жизнях, которым предстоит родиться в этот день, — о жизнях нищих, царей, городов и народов. Тогда я запускаю руку поочередно в оба кувшина, достаю что-либо и передаю Мойрам. А они из этого прядут ваши судьбы.

Некоторые вам говорят, что я, бывает, достаю только из сосуда с добром и тогда судьба получается целиком хорошей, а в другой раз достаю только из сосуда со злом и тогда судьба выстраивается исключительно неудачно. Нет, дети мои, ничего подобного. Вопреки этому мнению, хорошее и дурное, несчастное и счастливое всегда уравновешиваются на весах ваших дней, и нить Мойр для каждого из вас одинаково свита из белой и черной шерсти. Вам ведь неведомы горести человека, который кажется щедро одаренным; он один знает, сколько ему выпало страданий. Так же вы не знаете, какие светлые радости озаряют самые убогие, на ваш взгляд, жизни. Богач, потерявший три драхмы, может испытывать тысячи мук, а бедняк, получивший осьмушку обола, — наслаждаться счастьем. Живущий во дворце, что инкрустирован слоновой костью, эбеновым деревом и перламутром, задергивает занавеси, чтобы солнце не испортило его сокровища, и лишает себя тем самым ласки света. Наслаждение не обязательно обитает на ложе самых красивых женщин. Одна изводит себя печалью, потому что бездетна; другая тоже изводит себя, потому что у нее непутевый, или неблагодарный, или глупый сын. Даже уродливый, даже больной человек может испытывать временами от одного того лишь, что живет, счастье, ускользающее от тех, чье тело здорово и всегда служит желаниям. Прежде чем завидовать кому-либо из себе подобных, дождитесь, чтобы он окончил свои дни, или же разузнайте, каким было его детство! За счастье неизбежно надо платить, или до, или после.