Выигрыши

– Ах, не начинай перечислять свои требования, – сказал Рауль, допивая виски. – За свою жизнь ты уже испортила немало майонезов из-за того, что пересаливала их пли выжимала слишком много лимона. А потом, плевал я на то, каким тебе кажется этот Лопес и что ты намерена в нем открыть.

– Monsieur est fâché? [81]

– Нет, но ты куда благоразумней, когда рассуждаешь о литературе, а не о чувствах; с женщинами такое часто случается. Знаю, знаю, ты скажешь, что это лишь доказывает, будто я в них не разбираюсь. Но держи свое мнение при себе.

– Je ne te le fais pas dire, mon petit [82]. Может, ты и прав. Дай мне глоток этой гадости.

– Завтра у тебя весь язык обложит. Виски тебе вредно в столь поздний час и, кроме того, стоит слишком дорого, а у меня с собой всего четыре бутылки.

– Дай мне немножко,, гнусный летучий мышонок.

– Пойди возьми сама.

– Я голая.

– Ну и что?

Паула посмотрела на него с улыбкой.

– Ну и что, – повторила она, подбирая ноги и откидывая простыню. Она пошарила ногами, отыскивая тапочки, Рауль с раздражением смотрел на нее. Поднявшись рывком, она бросила простыню ему в лицо и прошла до консоли, где стояли бутылки. Спина ее четко выделялась в полумраке каюты.

– У тебя восхитительные бедра, – сказал Рауль, освобождаясь от простыни. – Пока совсем гладенькие. А ну-ка, как спереди?

– Спереди тебя заинтересует куда меньше, – сказала Паула тоном, от которого он приходил в бешенство. Она плеснула виски в большой стакан и прошла в ванную, чтобы добавить воды. Медленно вернулась назад. Рауль смотрел ей в лицо, потом опустил глаза и скользнул взглядом по груди и животу. Он знал, что произойдет, и приготовился к этому: и все же лицо его дернулось от сильной пощечины, и почти тотчас же он услышал, как Паула громко всхлипнула и глухо стукнул упавший па ковер стакан.

– Теперь всю ночь нельзя будет дышать, – сказал Рауль. – Лучше бы ты его выпила, у меня ведь есть содовые таблетки.

Он наклонился над Паулой, которая плакала, лежа ничком на постели. Погладил ее по плечу, потом по едва различимой в полумраке спине, пальцы его скользнули по ложбинке между лопатками и замерли на бедре. Он закрыл глаза и представил себе то, что хотел представить.

«…любящая тебя Нора». Она еще раз посмотрела на свою подпись, потом быстро сложила листок, надписала конверт и запечатала письмо. Сидя на кровати, Лусио пытался читать номер «Риджер'с дайджест».

– Уже очень поздно, – сказал Лусио. – Ты еще не ложишься?

Нора не ответила. Оставив письмо на столе, она взяла ночную рубашку и вошла в Ванную. Лусио казалось, что шум душа никогда не прекратится, вот почему он изо всех сил старался занять себя моральными проблемами летчика Милуоки, ставшего анабаптистом в разгаре боя. Лусио решил отказаться от своих намерений и лечь спать, но все равно надо было подождать, чтоб умыться, а может, она… Сжав зубы, он подошел к двери в ванную и подергал ручку, но тщетно.

– Ты не откроешь? – спросил он самым естественным тоном.

– Нет, не открою, – ответил Норин голос.

– Почему?

– Потому. Я сейчас выйду.

– Открой, тебе говорят.

Нора не ответила. Лусио надел пижаму, повесил свою одежду, аккуратно расставил тапочки и ботинки. Нора вышла с повязанной полотенцем головой, с раскрасневшимся лицом.

Лусио заметил, что она надела ночную рубашку. Усевшись перед зеркалом, Нора начала вытирать голову и бесконечно долго расчесывать волосы.

– Откровенно говоря, я хотел бы знать, что с тобой происходит – сказал Лусио твердым голосом. – Ты рассердилась потому, что я прошелся с этой девушкой? Ты тоже могла пойти с памп, если бы захотела.

Вверх-вниз, вверх-вниз. Норины волосы понемногу обретали блеск.

– Значит, ты так мало мне доверяешь? Или, может, вообразила, что я собрался флиртовать с пей? Ты из-за этого рассердилась? Правда? Ума не приложу, какая у тебя еще может быть причина. Но наконец, скажи, скажи, в чем дело. Тебе по понравилось, что я вышел с этой девушкой?

Нора положила щетку на комод. Лусио она показалась страшно усталой, не способной произнести ни слова.

– Может, ты плохо себя чувствуешь, – сказал он, меняя тон и стараясь найти лазейку. – Ты па меня не сердишься, правда? Ты сама видела, я сейчас же вернулся. И что тут, в конце концов, плохого?

– Похоже, и в самом дело было что-то плохое, – сказала Нора тихим голосом. – Ты так оправдываешься…

– Я просто хочу, чтобы ты поняла, что с этой девушкой…

– Оставь в покое эту девушку; сразу видно, что она бесстыжая.

– Тогда почему ты па меня рассердилась?

– Потому, что ты мне лжешь, – резко сказала Нора. – И потому, что вечером говорил такие вещи, от которых мне противно стало.

Лусио отшвырнул сигарету и приблизился к Норе. В зеркале его лицо выглядело почти комично, ни дать пи взять актер в роли возмущенного и оскорбленного мужа.

– А что я такого сказал? Выходит, ты тоже, как и остальные, вбила себе в голову эту чепуху. Хочешь, чтобы все полетело вверх тормашками?

– Я ничего не хочу. Мне обидно, что ты умолчал о вашем дневном походе.

– Я просто забыл, вот и все. По-моему, идиотство разыгрывать из себя заговорщиков, когда для этого нет никаких причин. Вот увидишь, они испортят все путешествие. Все погубят своими дурацкими выходками.

– Ты мог бы выбрать другие выражения.

– Ах да, я совсем забыл, что сеньора не терпит грубостей.

– Я не выношу вульгарности и лжи.

– Разве я тебе солгал?

– Ты умолчал о случившемся, а это равносильно лжи. Если только ты не считаешь меня достаточно взрослой, чтобы посвящать в свои похождения.

– Но, дорогая, это же пустячное дело. Дурацкая выдумка Лопеса и остальных; втянули меня в авантюру, которая мне вовсе не интересна, и я прямо сказал им об этом.

– По-моему, не очень-то прямо. Прямо говорят они, и мне стало страшно. Так же как тебе, только я не скрываю этого.

– Мне страшно? Если ты имеешь в виду этот двести какой-то тиф… Да, я считаю, что надо оставаться в этой части парохода и не лезть ни в какую заваруху.

– Они не верят, что там тиф, – сказала Нора, – и все же они беспокоятся и не скрывают этого, как ты. По крайней мере выкладывают все карты па стол, пытаются что-то предпринять.

Лусио облегченно вздохнул. В таком случае все его опасения рассеивались, теряли свою салу и значимость. Он положил руку на Норино плечо и наклонился, чтобы поцеловать ее в голову.

– Какая ты глупышка, какая красивая и какая глупышка, – сказал он. – Я так стараюсь не огорчать тебя…

– Уж не потому ли ты промолчал о сегодняшнем походе.

– Именно потому. А почему же еще?

– Да потому, что тебе было стыдно, – сказала Нора, вставая и направляясь к своей постели. – И сейчас тебе тоже стыдно, и в баре ты не знал, куда деваться. Да, стыдно.

Значит, не так-то легко будет ее сломить. Лусио пожалел о том, что приласкал и поцеловал ее. Нора решительно повернулась к нему спиной; тело ее, прикрытое простыней, стало маленькой враждебной преградой, чьи неровности, впадины и выпуклости завершались копной мокрых волос на подушке. Настоящая стена между ним и ею. Молчаливая и неподвижная стена.

Когда он вернулся из ванной, распространяя запах зубной насты, Нора уже погасила свет, но продолжала лежать в прежней позе. Лусио подошел, стал коленом на край постели и отдернул простыню. Нора резко села.

– Я не хочу, иди к себе. Дай мне спать.

– Ну что ты, – сказал он, беря ее за плечо.

– Оставь меня, слышишь. Я хочу спать.

– Хорошо, спи себе, но рядом со мною.

– Нет, мне жарко. Я хочу остаться одна, одна!

– Ты так рассердилась? – спросил он тоном, каким обычно говорят с детьми. – Так сильно рассердилась эта глупенькая девочка?

– Да, – ответила Нора, закрывая глаза, словно хотела отделаться от него. – Дай мне спать.