Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы

— Эта дурочка принимает жизнь всерьез.

На лице Бальдера не дрогнул ни один мускул. Словно он и не слыхал этих слов, но они больно его укололи: а разве сам он не принимает жизнь всерьез? Как знать, не скрываются ли за этими словами сомнительные поступки?

В другой раз у Зулемы вырвалось:

— Когда сеньора Лоайса прочла о вашем проекте строительства небоскребов, она сказала, что вы простая душа…

Она тотчас прикусила язык, оттого что сделала такое неловкое замечание, но так и не смогла понять, вник ли Бальдер в смысл ее слов, потому что он бесстрастно спросил ее, кивнув в сторону улицы:

— Вы обратили внимание? Там, на тротуаре, упал человек.

Ирене и Зулема посмотрели в окно — они ехали на трамвае — место происшествия осталось позади, но Бальдер запомнил сказанное Зулемой и, сочтя оскорбительным такое мнение о своей персоне, с удивлением спросил себя: «Вот как? Стало быть, в доме Ирене обо мне знают?»

Временами ему чудилось, что он попал в тенета, сотканные из тончайших, едва различимых нитей, но он тут же говорил себе, что все это фантазии, и с удивлением глядел на Ирене, которая шла рядом с ним. Ее загадочная уверенность в себе производила на него сильное впечатление — ни одна женщина никогда не держалась с ним так беспредельно доверчиво, как Ирене при каждой их встрече. Бальдер спрашивал себя: «Откуда такая уверенность? Почему Ирене держится со мной не так, как другие женщины?» Ее доверие к нему, несомненно, очень походило на доверие, возникающее между мужчиной и женщиной, когда они переступили запретную черту.

Он знал, что, если скажет ей: «Пойдем со мной в номер гостиницы», она последует за ним. В сущности, колебался Бальдер, а она была готова на все.

Меж тем это подразумеваемое согласие Ирене отдаться ему как-то умеряло, приводило в равновесие его собственные страстные порывы и тем самым увеличивало его нежность к девушке. Бальдера смущало только тайное согласие между Ирене и Зулемой.

Та всегда приезжала вместе с Ирене из Тигре и, поскольку уроки вокала у них были в одно и то же время, вместе с ней выходила из консерватории, однако она редко составляла им компанию на обратном пути, обычно прощалась с ними на углу, ссылаясь на дополнительные репетиции.

Бальдер в репетиции не верил, и это недоверие порождало в нем нездоровый интерес к мужу Зулемы, ему хотелось с ним познакомиться. Когда Зулема упоминала о муже, Эстанислао смущался, не зная, как относиться к этому человеку.

Иногда она рисовала мужа грубым и черствым эгоистом, неспособным оценить ее артистическую натуру, он-де «поднимал на нее руку, бранил за то, что она не моет полы в квартире», а в другой раз, говоря о нем, умилялась и даже как-то раз попросила Бальдера о рекомендациях для нее в экзаменационную комиссию консерватории, так как ей «обязательно нужно поступить в театр хористкой, чтобы иметь возможность помочь мужу — ведь он почти слепой».

Бальдер нисколько не сомневался в том, что Зулема обманывает своего мужа, механика по профессии. Доказательств у Бальдера не было никаких, но он был «совершенно в этом уверен».

Зато к Ирене и Бальдеру эта женщина относилась с полным сочувствием. Желала, чтобы они были счастливы и не испытали бы страданий, омрачавших ее жизнь.

Она явно считала себя несчастной.

А Бальдер видел, как над ним нависает грозная опасность.

Ирене становилась все ближе ему. Нежность его еще более возрастала от уверенности, что он потеряет девушку — заранее можно было предвидеть, как она поступит в тот день, когда узнает, что он женат.

Но, с другой стороны, он подавлял свои желания, вместо того чтобы воспользоваться временным ослеплением Ирене, готовой уступить ему по первому знаку, и он не решался ни овладеть ею, ни признаться, что женат, а без того и другого необыкновенное событие в его жизни свершиться не могло.

Сомнения

Он вздыхает, кресло скрипит, когда он оборачивается к переборкам, будто спаянным из толстых листов слюды, и, облокотившись на стол, кладет голову на руки. Он обдумывает свое признание.

«Надо сказать ей правду. Так дальше нельзя. Это означало бы обманывать ее. Не имею права. Она невинна. Правда, девичья невинность — это буржуазный предрассудок, но раз она живет в буржуазной среде, я не имею права калечить ей жизнь. Допустим, я скрыл бы от нее правду. И вечно терзался бы угрызениями совести, они не дали бы мне насладиться счастьем, которое я могу испытывать с нею рядом. Я без конца спрашивал бы себя: „Полюбила бы она меня, если бы знала, что я женат?“ Овладеть ею, а потом уж сказать было бы величайшей подлостью. Она стала бы глубоко презирать меня.

Какое невезение! Разве я не был бы счастливее, если бы до меня она принадлежала другому? А смог бы я простить это Ирене? Да, конечно. Почему бы ей не уступить своим желаниям? Однако… Впрочем, нет… Прочь сомнения! Она поклялась, что невинна. Смешно! Невинность для женщины — все равно что аттестат о хорошем поведении. Но для меня невинность Ирене ничего не значит… Когда я спросил ее, девушка она или нет, я сделал это не для себя, а для нее. Так или иначе, если я скажу ей правду, я поставлю на карту свою судьбу, по это лучше, чем обман. Она порвет со мной? Ну, допустим, что порвет. Неважно. Ирене обязательно подумает: „Этот человек знал, что я готова отдаться ему, и все же не побоялся сказать мне правду. Как он благороден!“ И волей-неволей будет восхищаться мной — кто же может остаться равнодушным к душевной красоте?»

Как мы видим, Бальдер был весьма высокого мнения о себе. Он продолжал рассуждения.

«Существуют две возможности. Первая — она меня отвергнет, вторая — будет моей. Кроме того, я не мог бы любить женщину, которую больше всего волнует, женат я или нет».

Тут его собственный дух справедливости задал ему такой вопрос: «Как бы ты повел себя с этой девушкой, если бы предвидел, что, узнав правду, она тебя покинет?» — «Сказал бы правду». — «А если эта женщина — притворщица, которая сделает вид, что любит тебя, хотя ты и женат, чтобы ты влюбился в нее окончательно и бросил бы жену?» — «Мне все равно, притворщица она или нет. Всякий, кто притворяется, действует по рассудку, без которого никакая игра невозможна. Какая разница, искренна Ирене или нет? Ведь я хочу переделать свою жизнь с помощью той силы, которую придает страсть. А страсть может быть лишь абсолютно искренней, иначе это не страсть».

Тут он немного отступил:

«Да и зачем думать, что Ирене играет комедию? Зачем всегда предполагать дурное? С первого момента нашего знакомства я только и делаю, что воображаю худшее. Может быть, это подсознательная тактика — думать о ком-то дурное, чтобы оправдать себя за то зло, которое мы можем причинить этому человеку? Во всяком случае, пока что еще не поздно все забыть».

Бальдер тогда не понимал, что, раз ступив на какой-то путь, надо пройти его до конца. Впоследствии он познал этот грозный закон, с которым почти все люди рано или поздно сталкиваются. Закон, согласно которому всегда надо идти до конца.

Признание

Они не слышат ни сухого лязганья буферов, ни непременных свистков маневрирующих локомотивов. Бальдер рассеянно смотрит туда, где кончается стеклянная крыша, на залитую солнцем платформу. Он думает о том, как избежать ненужных сантиментов, прощальных слов при расставанье навсегда.

У платформы плавно тормозит и останавливается поезд на Тигре.

— Садимся, — говорит Ирене.

— А?.. Нет… Понимаешь, сегодня я не могу тебя проводить. Зато я написал письмо, чтобы ты в дороге не соскучилась.