Кольцо Либмана

Он уходит в своих легкомысленных туфлях с блестящими пряжками… Я замечаю, как консул почтительно кружит вокруг того чудака в длинном шерстяном шарфе… „Принц!“ — пронзительно кричу я. — Мой дорогой принц… Одну минуту… Всего одну минуту… Помогите мне, во имя Оранских…! Между нами много общего…» Но он уже исчез… Вошел в открытые двери под балкончиком… А это что…?

Подъехали еще машины… Дверцы раскрылись… Ба, знакомые все лица… Деятели культуры столицы, корифеи Амстердама… Да, я знаю вас… Видел по телевизору… Чинуши от искусства… Мефрау, вы, случайно, не директор театра…? Или, может быть, актриса…? Она выбирается из машины, в джинсах, в ботфортах, с неряшливой прической… Не слишком привлекательное зрелище… Мефрау, вы ведь идете во дворец…! Что за вид…! Я ведь не зря стою здесь в выходном костюме…? Дама, словно комнатная собачка, засеменила следом за свитой принца…

Толпой двинулись операторы… Отлично, я войду сразу следом за ними… Последним, почему бы и нет…? Я знаю свое место, всю жизнь… Но как только начнется прием… Это даже хорошо…! Во время официального приема я как раз и смогу поговорить с принцем… О моей проблеме…

— Do you have an invitation? [81] — Я поднял глаза… — на меня смотрел обритый наголо насупленный павиан в кожаной куртке… Челюсти его шевелились… Из уха свисала веревочка, как тогда у Смирнова…

— What? — пробормотал я.

— Invitation, please! [82] — грубо прорычал он…

Я называю свое имя… Указываю на приколотую ленточку… Я Йоханнес Либман… Подданный той же страны… Я тоже из этой группы… Наш кронпринц уже вошел… Но… кхм… Кто это тут…? Лимбуржец… Ну, сейчас все и уладится…

— Йенс! — кричу я. — Йенс!

Он поворачивает голову, словно звезда экрана… Вздергивает нос и верхнюю губу… Брезгливо, как будто до него донесся запах дерьма… Я слышу, как он что-то кричит павиану… Щелкает пальцами, нетерпеливо, как избалованная богатая баба… И в следующий миг его черный смокинг и розовый галстук-бабочка растворяются в клубящейся возле открытых дверей стае…

— Йенс, мне тоже надо войти… Погоди минутку… Я должен поговорить с принцем…

Трое цокающих каблуками офицеров охраны подходят ко мне… На плечах у них опереточные эполеты… Лица лоснятся… Но это… Э-э, но это… дубинки… Эй, ребята, прекратите… Так нельзя… Ja ne panimaju… Это недоразумение… Я немедленно подам жалобу… Ой, остановитесь… Пинать сапогом… Какая ужасная боль… Ой…! Я подам жалобу… Нет…

— Принц… О мой принц…

34

Через некоторое время солдат, нанесший мне удар по почкам, поднял меня за руки с мокрой земли. Извиняющимся тоном он начал бормотать что-то по-русски. Вся остальная дворцовая охрана разошлась, как если бы теперь, когда принц и его свита вошли внутрь, в ней больше не было необходимости. Стемнело. Площадь опустела. В небе сияла красивая полная луна, снежинки, мягко кружась, падали вниз, крошечные, как песчинки на дне птичьей клетки.

Взбучка привела меня в чувство. Я вдруг почувствовал себя абсолютно трезвым. Я отряхнул с плеч грязь и нащупал в кармане пальто бутылку водки, еще не початую наполовину. Моя оранжевая ленточка отцепилась и упала в жидкую кашу. Я поднял ее и снова приколол к лацкану пальто. В эту минуту я заметил, что ладони у меня сильно кровоточат.

Отпив из горлышка глоток, я заметил, что солдат с нависающим крючком носом смотрит на меня умоляюще. Я передал ему бутылку, и он сразу же к ней припал. Скулы у меня саднило так, как будто они были обожжены солнцем. «Вам больно?» — на языке жестов спросил меня солдат. Я отрицательно покачал головой, забирая у него из рук бутылку. Послышались звуки собачьего концерта — лай и тявканье. В своре было не меньше двадцати псов: большие, маленькие и средние бродячие четвероногие перебежали площадь, просеменили трусцой мимо обелиска, и скрылись на черной, как ночь, улице.

Солдат еще раз пристально огляделся вокруг, икнул и… вдруг заговорил со мной на поразительно чистом английском. Оказалось, что его отец был крестьянином из Подмосковья, пишущим стихи, мать умерла, сам он мечтал заняться живописью. Писать пейзажи, бабочек, композиции из дичи и фруктов. Но вначале ему предстояло благополучно отбыть военную службу в этой чертовой стране. Держась подальше от войны.

«Этот пинок, только что вами полученный, — это ведь по приказу, вы понимаете? Нести службу здесь в Санкт-Петербурге — это ничего, пустяки… Можно мне еще глоточек…?»

Что это вдруг со мной случилось…? Я снова поднес к губам бутылку… Несколько минут кажущегося спокойствия на самом деле оказались блефом… Все мое существо снова забурлило, заклокотало, забушевало… Передо мной вновь предстали мои самоуверенные соотечественники… Дома изображать из себя богему, а тут… Здесь они, черт побери, носятся за ним, как комнатные собачонки… Да-да, чуть ли не на брюхе вползли вслед за кронпринцем в нору… Смотреть противно…!

«Это не честно», — думал я, ощутив во рту горький вкус желчи, словно разжевал капсулу с ядом… На меня навалилось безмерное отчаяние, космическая печаль, пропитавшая насквозь все мое существо подобно эфиру, я понял, что все кончено… Никогда, нет, никогда не отыскать мне это кольцо… Это была иллюзия… А мой принц… Даже если бы я с ним… Нет, и от него ждать было нечего…

«О, Эва», — думал я, с болью в пояснице ковыляя прочь от солдата… «Теперь ничто уже меня не спасет… Человек знает, когда приходит его срок… Это в коде самой жизни записано… В партитуре вселенной, на клочке, на котором Бог ежедневно пишет все что ни пожелает, а потом все рвет на мелкие кусочки… Пятьдесят четыре года… Я просто захотел еще раз испытать любовь… Вкусить доброе, прекрасное… Всего один раз, прежде чем сойду в могилу… Разве я слишком многого просил…? Почему ты довела меня до такого состояния? Ладно, хватит, где там это кольцо…? Может быть, еще не слишком поздно… Почему, Эва, почему ты… Почему все вы такие жестокие и злые?»

«Злые…? Это ты сам должен знать…» — зазвенело у меня в голове.

Нет, уважаемые члены психиатрической лиги, это не в голове у меня зазвенело, а прямо над ней. Вы меня слышите? Мне знакома всякая там психическая экзотика, но я не сумасшедший…! Это был глас с небес, понимаете?

— Это ты, Эва? — воскликнул я, взлетая по склону покатой площади, словно выделывая пируэты. — Наконец-то ты вернулась… Почему ты заставила так долго себя ждать?

— Долго? Смотря что считать долгим, — отозвалась Эва тем же холодным, безразличным тоном, каким однажды сообщила мне: «Эдвард… О да, вот еще… Твоя дочурка мертва… Задохнулась в собственной блевотине…» — Ты нашел наконец мое обручальное кольцо…?

— Нет, — простонал я, — в том-то все и дело… Сюда прибыл кронпринц… И я подумал… Вот если бы вдруг через него, через его влияние…

Два человека-енота, мужчина и женщина, бодро шли через площадь в мою сторону; они увлеченно беседовали, похохатывая и выпуская густые облака молочно-белого пара. Едва взглянув на меня, они прошли мимо, продолжая свой разговор и все так же пыхая паром.

«Кронпринц? Что ты так раскудахтался? — вопрошала меня Эва. — Отхлебни-ка лучше немного водки… Вода в Неве ужасно холодная… Комедия и так слишком затянулась…»

Комедия?

Подобно канатоходцу на натертом мастикой тросе я, шатаясь, двигался вперед… Мои глаза словно в центрифуге вращались все быстрее и быстрее… Вот это площадь, вот это я понимаю… До чего же она красивая и величественная… Похожая на бальную залу…! Разве, благодаря скорости, я не отрываюсь слегка от земли…? Или это мне только кажется…?

«Милый Янтье, — вдруг услышал я голос своей матери.

— Настало время, Янтье, тебе отправляться на покой… Разве уже не поздний час…?» — Но я ведь могу ложиться спать, когда захочу? Ты ведь, мама, мне это обещала, говорила: «Теперь, когда папа умер, можешь ложиться спать, когда захочешь…» Разве не говорила ты этого, мама…? Принц, мой будущий король, уже во дворце, со всей своей амстердамской гоп-компанией… Хоп-хе-хе…! — Я сделал еще несколько глотков водки… Да, хоп-хе-хе…!