Музыка любви

Шопен провожал их до самого ресторана. «Ле Тету» ждал гостей. Андреу давным-давно заученным жестом открыл пассажирскую дверь, помогая Авроре выйти, и едва не пошатнулся. Ее длинные ноги вызывали головокружение.

Они одновременно решились заговорить — и хором произнесли одно и то же:

— Не холодно совсем.

— Не холодно совсем.

Они рассмеялись. Аврора набралась смелости:

— Спасибо.

— Не понимаю, о чем ты.

Она опустила глаза на свое платье.

— Это оно должно тебя благодарить за то, что ты его надела. На тебе оно совершенно преображается. — И он поспешил сменить тему, дабы избежать неловкости.

Три широкие ступени вели ко входу. Пожилая дама в белоснежном фартуке с радушной улыбкой встретила их на пороге и проводила к столику в глубине зала, возле огромного окна. Отсюда открывался самый лучший вид на море. Луна зависла над водой, пуская по волнам широкую серебряную дорожку. Народу сегодня почти не было — кроме них, всего два столика занято, — и в ресторане царил полумрак.

Андреу вытащил золотой «данхилл» и зажег свечу на столе. Теплый шарик света бросил золотые отблески на лик оробевшего ангела, сидевшего напротив.

— Какая красивая луна.

— Какая красивая луна.

Снова они заговорили хором. В пересекшихся взглядах заплясали искорки смеха.

Но на сей раз Аврора продолжила:

— В такую ночь на Боденском озере Бетховен сочинил свою «Лунную сонату». Слезы, перелитые в музыкальное произведение. Луна настраивает дух на творчество. В ее свете — вся магия ночи...

— Но в ночной темноте — печаль.

— Не обязательно. Темнота иногда необходима. Она несет в себе сон, отдых, размышления...

— И одиночество.

— Ты, наверное, просто никогда по-настоящему не слушал тишину. Тишину в темноте, какая бывает только ночью. Такое одиночество полезно, оно помогает взглянуть в глаза собственному «я».

— Не всегда приятное зрелище.

— Пожалуй, но все равно это важно.

— Стало быть, я много лет растрачивал темноту впустую.

— Не говори так. Просто ты не умел находить с ней общий язык.

— С кем я не умел находить общий язык, так это с отцом. Не желая его понять, я просто вычеркнул его из своей жизни.

— Но никогда не поздно...

— Сейчас — поздно. Он больше меня не увидит, никогда не узнает, что во мне что-то изменилось.

— Ты ведь ходишь на его могилу, да?

— Уже несколько месяцев. Но угрызений совести это не смягчает. Они перевешивают даже скорбь по нему.

Аврора чувствовала глубину и искренность его раскаяния. Зеленые глаза подозрительно блестели — слезы? Помолчали. Внезапно Андреу застеснялся и, чтобы как-то замять столь несвойственный ему порыв откровенности, схватился за меню.

— Давай что-нибудь закажем.

Изучив винную карту, он остановился на бордо «Шато Мутон Ротшильд» 1998 года — великого урожая, как утверждают знатоки. Аврора невольно представила себе дедушку. Наверное, он точно с таким же видом выбирал лучшие вина. Это был незнакомый ей ритуал, культура изысканных наслаждений, тончайших оттенков вкуса и аромата. Угасший разговор все никак не удавалось возобновить, нужных слов не находилось. Пришел сомелье с бутылкой вина, открыл ее у них на глазах, налил немного в пузатый бокал и, церемонно повращав его, предложил Андреу попробовать. Получив одобрение, он вылил содержимое бутылки в кувшин и удалился. Аврора вернулась к теме кладбища:

— Теперь, когда я прихожу на Монжуик, их могила вся в цветах. На всем кладбище больше такой красоты не встретишь. — Она смотрела на него с материнской нежностью. — Родители всегда понимают своих детей, чтобы те ни творили.

— А я и в этом не преуспел. У меня у самого сын, и я совсем недавно начал пытаться его понять.

— Тебе следовало бы сперва научиться понимать самого себя. Если ты себя толком не знаешь, куда уж тут понимать других? И как им тебя понять, а? — Незаметно для себя она перешла на «ты».

— Ты права.

— Послушай! Твой отец и за последним пределом остался прекрасным человеком. Своей смертью он спас тебя — настоящего.

— Аврора, ты мне льешь бальзам на душу. Ты себе не представляешь, насколько мне стало легче от твоих слов. — Его рука вышла из повиновения, метнулась к пальцам Авроры, чуть коснулась... замерла. Аврора едва заметно вздрогнула. — Ты совершенно необыкновенное существо.

— Человеческое существо, только и всего. — Ее голос звучал совсем тихо, но в нем слышались новые, неожиданные нотки. Она не убрала руку. Легкий намек на касание настороженно застыл между ними.

Официант разлил вино по бокалам, хозяйка ресторана подошла с вопросом, что им подать на ужин. Оба заказали буйабес. Женщина собралась было удалиться, но Андреу задержал ее:

— Простите, вы мадам Тету?

— Совершенно верно. Здесь всегда была, есть и будет мадам Тету.

— Разрешите с вами побеседовать? Не сейчас, попозже...

— Когда пожелаете, месье. Пойду потороплю повара, иначе ваш буйабес к утру поспеет.

Разговор снова иссяк, и только история Жоана и Соледад тенью бродила вокруг столика, напоминая, зачем они приехали в Канны. Аврора решила, что пора перейти к делу.

— Мне подтвердили, что моя мать была в Каннах в 1939 году. Она месяц прожила в том отеле, где ты остановился. Как бы мне хотелось найти щелочку во времени и хоть глазком посмотреть на нее! Узнать, о чем она думала, куда ходила...

— И в кого влюбилась, — закончил за нее Андреу.

Ответом ему был удивленный взгляд Авроры.

Похоже, говорил этот взгляд, тебе известно куда больше, чем я думала. Она потихоньку убрала руку, не желая, чтобы он заметил ее дрожь. Его колдовские пальцы остались одиноко лежать на скатерти, но не дрогнули перед ее отступлением.

— Говорят, твоя мама была красавица. Светлый ангел, впервые сошедший на грешную землю, если дословно цитировать одного влюбленного пианиста. Мой отец любил ее до безумия.

— Откуда ты знаешь?

— Я тоже нашел кое-какие сведения о нем. Может, тебе приятно будет это слышать: первой и, как я подозреваю, единственной, любовью его жизни была Соледад Урданета.

— Они познакомились здесь? — встрепенулась Аврора.

— Здесь. И познакомились, и полюбили друг друга. Мне, честно говоря, даже кажется, что любили они еще до того, как встретились. Наверное, с настоящей любовью только так и бывает.

— Как — так? Сначала влюбиться, потом познакомиться?

— Сначала влюбиться, а потом... с головой броситься в море чувств, чем бы ни грозили последствия.

«Что ж. Может, это и есть любовь», — подумала Аврора. Еще одно определение. Какого до сих пор она не знала. Неодолимая сила, заставляющая забыть о приличиях и правилах, о месте и времени, обо всем, что происходит вокруг. Обо всем... По спине пробежали мурашки. Страх забился пойманной птицей. Она поспешила отвлечься.

— Итак, они полюбили друг друга...

— До полного самозабвения. Пьер Делуар готов поклясться в этом.

Вот она, причина той бьющей через край радости, которой светятся старые мамины фотографии в Каннах. Любовь, расцветшая пышным цветом. И какой-то неумолимый садовник вырезал ее под корень, отсюда и черная тень тоски, отметившая Соледад на весь остаток жизни. Все сходится. С похолодевших губ Авроры сорвалось сокровенное:

— И почему любовь нас так калечит?

— Возможно, потому что это истинное чудо, а чудеса не проходят даром. Но кто не любил, тот, считай, и не жил. Это тебе говорит человек, который до сегодняшнего дня не был знаком с подобными чувствами... — Мягкая тишина шепнула недосказанное. — Знаешь, кем был мой отец, когда они познакомились? Простым официантом в отеле.

— Но любовь подняла его над сословными различиями, — понимающе кивнула Аврора. — И что же случилось дальше?

— Разлука случилась. Две страны. Мир сошел с ума на пороге войны... Да откуда мне знать? В собранной мною мозаике еще полно пробелов. — Он взглянул в окно и добавил: — Что бы они сказали, если б увидели нас здесь?

— Они видят, не сомневайся. Я уверена, что сегодня они где-то рядом с нами...