Приют

– Я уверена, что ты вполне справляешься, но административная работа мешает тебе заниматься психиатрией. А ты должен. Ты блестящий психиатр.

– И все же подумываю о выходе на пенсию.

– Питер!

– Тебя это удивляет? Не понимаю почему. Я не такой уж дряхлый, еще способен писать. Нужно решить, что делать с садом, который понемногу дичает. Почему бы нет?

– Но должно быть, ты хотел этой должности, раз подавал на нее заявление?

Стелла начинала понимать, что все это ведет к какому-то драматическому откровению.

– Ну, думаю, всем понятно, что я просто временно занял освободившееся место. Все полагали, что Джека сменит Макс. Он был очевидным кандидатом.

Пауза. Стелла не сказала ничего.

– Но получилось по-другому, – оживленно продолжил я, – поэтому меня попросили руководить больницей, пока не подыщут кого-нибудь на более долгий срок. Кажется, я дал им достаточно времени. Если я еще какое-то время пробуду на этой должности, мое беспокойство станет хроническим. Ты вообще думала о Максе?

О нем Стелла говорила охотно, сказала, что ему нужно было поговорить с ней после истории с Эдгаром, объяснить, что он чувствует. Не вести себя вероломно. Возможно, они смогли бы разрядить атмосферу, найти способ жить вместе. Может, тогда бы Чарли…

Пауза. Она опускает голову и погружается в безмолвие. С моей стороны сочувственное бормотание.

Стоял прекрасный весенний день, солнечный, ласковый, в открытое окно тянуло прохладным ветерком. По террасе шла группа пациентов в желтых вельветовых брюках и рабочих ботинках, куртки были накинуты на плечи. Голоса их еле слышно долетали до нас. На стене тикали часы. Я был инертным, восприимчивым.

– Продолжай, – негромко попросил я.

– Понимаешь, я сама не могу разобраться, что теперь чувствую. Лучше бы нам с ним совсем не встречаться. Ты разговаривал с Брендой?

– Да.

– И что же?

– Она по-прежнему очень расстроена, как ты можешь себе представить. Находится под наблюдением своего врача.

– Должно быть, она меня ненавидит.

– Не думаю. Она переживает это, как и ты. Трагедии в жизни происходят не так редко, как нам иногда представляется.

Стелла заставила себя улыбнуться.

– Я рада, что перспектива не столь печальна.

Эта легкая улыбка сказала мне, что наступила нужная минута. Мне уже за шестьдесят. Я скоро выйду на пенсию. Осталось жить в лучшем случае пятнадцать лет, и я не хочу проводить их в одиночестве. Недавно мне пришло в голову, что, когда Стелла покинет больницу, ей нужно жить со мной. С моей точки зрения, в таком соглашении было много достоинств. Стелла – культурная, красивая женщина, понимает, как я живу, и найдет такое существование приятным. Искусство, путешествия, садоводство, книги – эти интересы у нас общие. Она принесла бы в мой тихий дом, в мою размеренную жизнь свет и красоту. Я представлял ее себе в моих изысканных комнатах, чувствовал, что смогу жить здесь вместе с ней. Мы будем общаться, я узнаю Стеллу, пойму ее роман с Эдгаром.

Она, в свою очередь, нашла бы у меня уют, безопасность. Приют. Я сказал ей это.

– Приют?

Стелла изумилась. Она поднялась, прошла в дальний конец комнаты, прислонилась к стене и стала смотреть на меня. Я же смотрел в окно, сидя спиной к ней. В смятении ее мыслей ясно выделялась одна.

– Но я все еще состою в браке с Максом!

Тут я повернулся.

– Я ездил к Максу. Он даст тебе развод.

– Правда?

Я кивнул.

Внезапно Стелла нашла все это очень смешным. Романтическое предложение от главного врача с согласия ее мужа – ну и денек же выдался! Она ощущала себя поврежденным, но восстановимым товаром в процессе перехода от прежнего владельца к новому после пребывания на складе. Прикрыв ладонью рот, Стелла уставилась на меня, плечи ее дрожали от беззвучного смеха. Она не переставала смеяться, пока я вновь не подвел ее к креслу. Тут она вцепилась в мой пиджак и уткнулась лицом в мое плечо. Через несколько секунд она взяла себя в руки, выпустила пиджак и утерла слезы платком, который я достал из нагрудного кармана. Поправила прическу и потянулась к стакану.

– Я, должно быть, ужасно выгляжу. Пожалуйста, не предлагай мне успокоительного.

– Не хочешь никакого?

– Обойдусь.

Она припудривалась и подкрашивала губы, исправляя ущерб, причиненный своей внешности.

– Должна сказать, – негромко заявила она, глядясь в зеркальце, – у тебя необычная манера сообщать дурные вести.

– Дурные?

– Я имею в виду Макса, развод со мной.

Она произнесла эти слова с явной иронией.

– Ты меня, конечно, не любишь, – заговорил я, – но, думаю, нуждаешься во мне, по крайней мере сейчас. Я готов сделать ставку на происходящие перемены. Твоя привязанность ко мне усиливается.

Снова молчание.

И тут я уловил ее жалость, представил себе, как она думает: «Бедняга». Стелла слегка улыбнулась. Она восприняла мое предложение не совсем всерьез, но вела себя сдержанно. Принялась вертеть в пальцах зеркальце, глядя, как лучи солнца падают на боковые грани и отбрасывают искорки света. Приподняла брови. Она знала, что я наблюдаю за ней.

– Ты очень страстный мужчина? – негромко спросила Стелла.

– Полагаю, нам предстоит это выяснить, – ответил я мягко, сделав легкое ударение на слове «нам», и стал говорить, что у нас не будет ничего такого, чего она не захочет. Она осознала, что я все еще говорю.

– Что?

– Значит, можешь представить это себе? – спросил я.

Стелла подошла к книжному шкафу, провела пальцем по корешкам. Я скорбная женщина, говорила ее спина, я глубокая вода, я горе, моя душа изранена и кровоточит, будешь ты касаться раны? Недолгое молчание. Не будет, сказала она себе, он не станет терзать меня; и я не терзал. Продолжал молчать, когда она вернулась и села в кресло.

– Знаешь, ты хочешь взять сильно искалеченную птицу.

– Я умею обращаться с искалеченными птицами.

– Если я выйду за тебя…

О, а мое лицо, сказала Стелла, внезапно залилось нежностью! Как приятно ей было видеть эту нежность! Она улыбнулась и положила руку на мою, лежавшую на столе. Глаза ее блуждали по моему лицу, ловя малейший проблеск чувства, которое она пробудила во мне.

– Когда мы поженимся? – спросила Стелла.

– В июле.

– Я буду уже не здесь?

Я покачал головой.

– Бракосочетание будет скромным, не так ли?

– Да, скромным.

Теперь ее взгляд говорил – если бы это было так просто. Я прочел ее мысль.

– Это совсем не сложно.

Стелла сжала мне руку.

– Дорогой Питер, – сказала она, хотя, подозреваю, все еще думала «бедный Питер», и опустилась в кресло. – Кажется, я бы сейчас охотно вернулась в палату.

– Конечно.

Скорбная женщина вела себя как обычно и скрывала поразительное предложение главного врача. Ей пришло было в голову рассказать о нем пациенткам, посмотреть, как они отреагируют, но она догадалась, что услышит от них. За главного врача замуж? Ну конечно, дорогая. А вот я невеста Христова. Мое предложение поначалу рассмешило ее, но я знал, что вскоре она займется сложными подсчетами личных выгод, и был уверен, что найдет брак со мной наилучшим выходом. Я возложил на нее тяжкое бремя, учитывая все то, с чем ей приходилось справляться, но верил, что у нее достанет сил его вынести. Она по-прежнему неохотно рассказывала мне о своих сновидениях, но я вызывал ее на откровенность без особых трудностей, поскольку знал, что простой разговор о них снимет первый, мучительный груз вины.

Кричащим ребенком, разумеется, был Чарли. Заговорив наконец о нем, Стелла сказала, что осознает, какие силы действуют в ее сознании, защищая от него, но он достаточно сильный и прорывается, несмотря ни на что. Она, просыпаясь, сидела на постели, закрыв руками лицо, ее сознание прояснялось, но недостаточно быстро, и она продолжала видеть его постепенно исчезающий образ. В одном особенно часто повторяющемся сне он смотрел на нее и говорил так хорошо ей знакомым серьезным голосом, при котором всегда забавно хмурился; этот голос явственно произносил: «Мама, разве ты не видишь, что я тону?»