Дамасские ворота
![Дамасские ворота](/uploads/posts/books/74430/74430.jpg)
Дамасские ворота читать книгу онлайн
Впервые на русском — интеллектуальный бестселлер современного американского классика, друга и соратника Кена Кизи.
Журналист Кристофер Лукас получает заказ на книгу о так называемом иерусалимском синдроме — том виде мании величия, когда паломнику мнится, что он владеет божественными силами, что на него возложена пророческая миссия по спасению мира. А на пороге нового тысячелетия Иерусалим стал полем битвы за возвращение святынь — битвы, в которой участвуют ортодоксы всех религий, самозваные мессии, разномастные спецслужбы и даже суфийские дервиши. Игра в кошки-мышки в подземном лабиринте и хитросплетение заговоров, гонки по охваченным мятежом улицам и бред любовного очарования — еще не известно, что опаснее для души и тела в вечном городе…
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Лукас впервые ощутил со стороны израильских солдат отношение, напоминающее враждебность, и чувство было малоприятное. Солдаты бегло говорили по-английски. Когда же Лестрейд заговорил с ними по-арабски, вид у них стал зверский и презрительный.
— Почему вы решили, что они говорят по-арабски? — спросил Лукас, когда они оказались по ту сторону шлагбаума.
— Потому что они его знают, — весело ответил Лестрейд. — Тот, здоровенный, из Ирака.
— Уверены?
— О, совершенно.
Они пошли по Эль-Вад в направлении Мусульманского квартала, по безмолвным темным улицам, мимо закрытых ставнями окон лавок. Весь день тут проходили антиизраильские демонстрации.
Маленькая квартирка Лестрейда рядом с Виа Долороза принадлежала сторожу австрийской монастырской гостиницы. В ней были две комнаты и крохотный садик на плоской крыше, где росли виноград и миндальные деревца в кадках. В большей комнате был сводчатый потолок. Лестрейд украсил ее русскими иконами, изречениями из Корана, заключенными в рамку, и черкесскими кинжалами. Было много книг на разных языках.
Они сели в гостиной, в которой стоял запах сандаловых палочек. Лестрейд распахнул ставни и налил граппы.
— Что новенького, Лукаш?
Лукас удивился тому, что Лестрейд запомнил его имя. Не счел он и нужным обижаться на покровительственный тон Лестрейда и то, что он произносит его имя на венгерский лад. Во всяком случае, отец, уроженец Вены, никогда так не говорил.
— Как продвигается книга?
— Продвигается. — Уютная обстановка и выпивка располагали к доверию. — А что с восстановлением Храма?
— О господи! — вздохнул Лестрейд. — Кто-то болтает. Выдает. Треплет языком.
— Не думаю, что ваша работа — секрет для города. Многие интересуются происходящим в Галилейском Доме.
— Да, — сказал Лестрейд. — Вроде вашего приятеля Обермана. Психолог, великий юнгианец. Нелепый мошенник.
— Вообще-то, мы с ним работаем над книгой вместе. И думаем вас тоже упомянуть.
— Это что, угроза, Лукаш?
— Мне казалось, вам будет приятно.
— Меня не интересует американо-еврейская пресса. И у меня нет проблем с братом Отисом. Я археолог. Если университет не оказывает поддержку, я подыскиваю другого спонсора.
— Почему университет не поддерживает ваши исследования?
— Они поддерживают. Помогают. Однако я «не терплю охотно неразумных» [246] и стараюсь не зависеть от невольного невежества. В результате ищу источники финансирования где могу. В пределах разумного, конечно.
— В пределах разумного?
— Считаю так, — ответил Лестрейд.
— Вы действительно знаете размеры святая святых и ее местоположение?
— Размеры даны в Талмуде. И образованный археолог способен перевести их в современную систему мер.
— Это было сделано? — спросил Лукас.
— Да. Мною.
— А местоположение?
— Теперь это можно рассчитать. Благодаря моему исследованию, которым я не готов поделиться или обсуждать.
Англичанин подошел к винтажному проигрывателю шестидесятых годов, перевернул пластинку с «Кармина Бурана» Орфа и прибавил громкость. Затем вновь наполнил стаканы.
— Обычный наблюдатель, — сказал Лукас, — удивился бы, почему вашу работу финансируют американские фундаменталисты.
— Удивился?
— Несомненно. А не какой-нибудь университет или израильское Управление древностей. Или даже Ватикан.
Он почти кричал, не со злости, а потому, что за музыкой его было не слышно. Как подозревал Лукас, Лестрейд слушал Орфа ради компании, поскольку в Израиле это произведение композитора было официально запрещено. Взглянув на Лестрейдово собрание пластинок, он увидел, что упор в ней сделан на музыку подобного характера: отрывки из «Кавалера розы» [247], много Вагнера.
— Галилейский Дом, — сказал Лестрейд, — только рад предоставить мне полную свободу в работе. Будучи американскими фундаменталистами, они в хороших отношениях с Ликудом, составляющим нынешнее правое правительство, и имеют возможность устранять определенные препятствия. У меня самого есть кое-какие знакомства в Вакуфе. Мне предоставляют все необходимое.
— Платят, наверно, тоже недурно. Между прочим, я прочел в газете, что вы лишились соседа по квартире.
— Соседа?..
— Только не говорите, что забыли о нем. Преподобного мистера Эриксена.
— А, Эриксен. Конечно не забыл. Просто никогда не думал о нем как о соседе. Он перебрался ко мне, когда эта шлюшка бросила его.
— Он из-за этого покончил с собой?
— Он очень боялся, Лукаш. Боялся незримого мира. Ангелов: господства и сил. Боялся Бога. Он думал, что проклят. Что слишком много знает.
— Знал ли он о форме святая святых?
— О черт! — расстроился Лестрейд. — Я говорил не в таком мелодраматическом смысле. Я имел в виду, что он считал Яхве своим врагом. Что Бог призрел его, как эдомита, и отнял у него жену, чтобы отдать ее израэлиту, и хочет умертвить его. Но конечно, он всегда очень любил Яхве. И по-видимому, жену тоже.
— Но все же много он знал об устройстве Храма?
— Ему показывали то и это. Он знал больше многих. Его собирались использовать для сбора спонсорских средств в Америке, он должен был читать лекции с показом слайдов и тому подобное.
— Ясно, — сказал Лукас. — А вы тем временем получали все необходимое.
— Все необходимое, — медленно повторил Лестрейд под экспрессионистскую мелодекламацию.
Лукасу казалось, что Лестрейд — человек неуравновешенный, а следовательно, объект, подходящий для журналиста. Также можно было заключить, что человек, открыто заявляющий, что не терпит неразумных, не сдержан на язык. Следовательно, для него, Лукаса, стратегически выгодно играть в неразумного. Достаточно невыносимого, чтобы пробудить в Лестрейде парочку демонов, но не настолько, чтобы тот его выкинул, ненапоенного, на улицу.
— Что мне непонятно, — сказал он, — так это почему американских фундаменталистов так интересует Второй храм.
— Никогда не слышали о милленаризме [248], Лукаш? Вы ехали в такую даль, чтобы человек вроде меня объяснял вам общие места в Библии, которые вдалбливают янки?
— Пожалуй что.
— Откровение Иоанна Богослова, — сказал Лестрейд. — Апокалипсис. Последняя книга Нового Завета. Доводилось слышать?
— Разумеется, — ответил Лукас.
— Ее не следовало бы включать в число канонических новозаветных текстов. В чертовой книге нет ни капли веры, надежды или милосердия. Одна бесконечная безумная метафора за другой, но в целом вещь типичная для еврейской профетической литературы во времена Христа. И типичная для раннего еврейского христианства… Так вот, за огненными мечами, сверкающими вихрями и падающими звездами скрывается суть пророчества, столь нелепого и нелогичного, что оно не поддается истолкованию безумнейшего из безумных монахов. На деле монахи и не предпринимали таких попыток, потому что Блаженный Августин был к нему безразличен, а средневековая Церковь не желала замечать эту галиматью: ей от нее становилось дурно.
На пластинке лебедь, которого собирались поджарить, жаловался на ученом латинском [249] на свою горькую судьбу.
— Однако в Европе эпохи Реформации каждый мужлан и деревенщина на каждом грязном перепутье читал прохвоста и балдел от глубоко личных прозрений. Не то что на вашей приемной родине.
— Соединенные Штаты для меня не приемная родина, Лестрейд. Я там родился.
— Молодец! Как бы то ни было, в истории, о которой мы с вами говорим, затем начинается время бедствий. Речь идет о тяжких бедствиях — голоде, чуме, ядерной войне. Силы добра бьются с силами зла. После чего наступает тысячелетнее царство. Злодеи повержены, святоши ликуют. Христос возвращается, наступает долгожданное второе пришествие.
— Припоминаю, — сказал Лукас.