Парень

Будем заглядывать, согласились остальные двое, что-нибудь раз в полгода, все-таки это, можно сказать, наш долг; и в самом деле, они тут же договорились, когда приедут в следующий раз. Что говорить, уже и этот их приезд, конечно, характеризовал не столько нашего парня, сколько их самих, их жизнь, которая получала совершенно особый свет рядом с крахом, переживаемым нашим парнем, вернее, на фоне того, что они считали крахом: ведь в судьбе нашего парня они могли вычитать самый что ни на есть банальный, в общем-то и без того известный рецепт гибели, краха, рецепт, ингредиентами которого были алкоголь, постепенное отупение, развал брака, безденежье и т. д. Собственно говоря, это было то, что люди, в том числе и они, наши трое однокашников, потому что — чем они отличались от всех прочих? — называли, на основе консенсуса, крахом. И по сравнению с этой судьбой другие жизненные траектории, когда кто-то, скажем, живет на широкую ногу и так устраивается с любовницами, чтобы те не разрушили его семью, а жене дает столько денег, чтобы она не могла заявить: мол, разведусь я с тобой, потому что я для тебя пустое место, — и с выпивкой так умеет обходиться, что почти никто не замечает, что он уже много лет страдает алкогольной зависимостью и если к вечеру свои две бутылки не выпьет, то ни спать не может, ни выносить тех, кто его окружает, то есть семью, хотя они уже и огромный дом себе купили в Будаенё, чтобы там для каждого было достаточно места и можно было друг друга днями не видеть, неделями, — словом, о таких людях говорят: эх, мол, до чего хорошо устроились эти — и называют какую-нибудь фамилию, — да вы же их знаете, — и перечисляют блага, к которым они получили доступ, — ах, до чего удачно сложилась их жизнь, — хотя всего лишь ненависть, которую они испытывали друг к другу, заставила их пойти на такие затраты, на покупку дома, с которым они никак не могли расстаться потом, когда дети выросли и уже не было никакого смысла сохранять жуткие отношения оставшихся там родителей, больше того, не было никакого смысла добираться туда, в такую даль, вечерами, когда у тебя очень мало или просто совсем нет охоты тащиться туда, ведь ты знаешь, что тебя там ждет. Дорога из центра Будапешта до дома казалась просто невыносимо долгой, так что и у мужа, и у жены — у нее тоже была машина, хотя и поменьше — была возможность и было время подумать, как не лежит душа добираться до этого огромного сарая, и будь у них — у каждого — какая-нибудь скромная однушка в городе, это было бы просто то, что надо. Тогда они и придумали оптимальный выход: была у них большая квартира, скажем, на улице Бесермени или на площади Королевский Перевал, еще не парковая зона, но уже почти, с видом на Орлиную гору, из нее они и организовали себе по маленькой однушке, и там оба и жили, муж со своей секретаршей, которая рано потеряла отца и потому всегда тянулась к зрелым мужчинам, а муж действительно был уже ох каким зрелым, и у него было все, чтобы в него влюбиться, а когда она все-таки его разлюбила, потому что он, например, отказался жениться и заводить новую семью, или секретарша подыскала себя более высокооплачиваемое место, куда и смогла устроиться благодаря некоторым знаниям, полученным на курсах, например, английского языка, которые она оплатила из денег патрона, — то нашлась еще одна женщина примерно с такими же данными, и так в течение многих лет. Жена же в своей квартирке принимала подруг, с которыми они организовали кружок медитации, потому что жизнь — это ведь не только деньги и воспитание детей, есть ведь и куда более высокая, чем все эти вещи, вечная истина, и они, конечно же, должны были к ней приобщиться; в эту компанию каким-то образом попал один мужчина, который когда-то изучал в Сегеде йогу, прочел речи Будды, а также все произведения Белы Хамваша [28], так что кое-что об этой истине знал. Собирались они дважды в неделю, а хозяйка еще раз в неделю встречалась с этим знающим мужичком с глазу на глаз, и они совершали экскурсии по пути постижения истины. Мужичку нужны были деньги, потому что после одного из разводов он лишился квартиры и снимал где-то комнату, хозяйка же, хоть ей и было уже около пятидесяти, была женщиной хорошо сложенной и ухоженной, так что нашему мужичку не доставляло больших затруднений проникать в истину довольно глубоко. Некоторые проблемы у нашего знатока йоги возникали только в связи с тем, что у него была довольно молодая подруга, которая, пережив крах большой любви, как-то попала в круг его знакомств, и он оказался прекрасным товарищем, они вместе клеймили ее бывшего любовника, да и всех мужиков вообще, омерзительно, как эта отвратительная порода людей рвется к господству, для них нет ничего святого, они шагают к своей цели по трупам, ты радуйся, милая, что вырвалась из-под власти этого подлеца, не поспеши ты с этим, дело могло бы закончиться хуже. Например, забеременела бы. Правда, девушка не очень-то радовалась тому, что вырвалась из-под его власти, она как раз охотно забеременела бы от него, потому что бывает ведь так: ты каким-то шестым чувством чувствуешь, кто был бы желателен, чтобы оплодотворить тебя, — словом, о радости тут говорить вообще нет смысла, но после одного-двух занятий по медитации, когда девушка, сидя в позе лотоса, через положенные на колени ладони ощутила, как в нее вошла мировая душа и как шевельнулась в груди сердечная чакра, не смогла удержать в себе священный глагол и, приоткрыв рот, округлила губы и выдохнула: «ом», наш знаток йоги на это «ом» проник в ее приоткрытый рот языком. Его язык и был душой мира.

С этих пор девушка уже не страдала по неверному любовнику, а наш мужичок, знаток йоги, не иссякал в восхвалениях Кришне, говорил о тибетских странствиях Иисуса, об Атлантиде и тантрической сексуальной медитации, о способах соединения инь и ян. Короче, была еще эта девушка, с которой наш знаток йоги проводил много времени, а так как он тоже был не так уж молод, в его общении с хозяйкой однокомнатной квартиры порой возникали трудности. Но, когда женщине за пятьдесят, она всему готова верить, например тому, что, если на этой неделе они не отправятся по специфическому пути постижения истины, то это не что иное, как форма поста. Есть время жатвы и есть время самоотречения, говорил наш мужичок, который иногда начинал думать, что в нем обрели синтез западная и восточная традиции, и в синтезе этом видел духовный путь будущего, ибо Запад в идейном смысле все еще вон как силен, а китайцев — вон сколько. Дама же самоотверженно выдерживала пост и даже старалась не показывать, как это ей трудно, ведь это значило бы, что ее душа еще в недостаточной мере созрела для испытаний. А от степени зрелости души зависит качество земной жизни, говорил наш мужичок на сеансах медитации, так что воспитание душевной зрелости есть самая главная наша задача в этом мире, и пренебрежительное отношение к этому делу приведет к тому, что следующую жизнь вы проведете как существа низкие: муравьи, осы или двухвостки. Особенно сильное впечатление на дам производил последний вариант, потому что, хотя возродиться телесно было бы очень даже неплохо, но — двухвостка, бррр…

Хозяйка однушки годами жила в магической близости к знатоку йоги, не веря никому, кто рассказывал, что видел этого знатока в компании с молодой — куда моложе нашей дамы, но значительно моложе и знатока — женщиной. Чувство это не угасло в ней даже после того, как знаток покинул кружок медитации, сказав, что ему пришло время подняться на более высокую ступень, а здесь для этого нет возможности, для этого требуется одиночество, отрешение от всего мирского, — и он в самом деле отрешился, правда, не от мирского: со своей молодой подругой и только что родившимся ребенком они поселились в одном городке, в провинции, где денег, которые он вытянул из нашей дамы, хватило, чтобы купить дом.

Дама же никак не могла забыть этого мужичка, думала о нем еще несколько лет, пока однажды кто-то из ее детей, кажется, дочь, позвонив ей по телефону, не сказала: мама, надо бы присмотреть за детьми; за какими детьми, удивилась дама, и тут, где-то в тот самый момент, когда она это спросила, а дочь объяснила ей, что за ее, дочери, детьми, то есть за ее, нашей дамы, внуками, — у нее, нашей дамы, действительно наступило просветление относительно ее главной задачи, и с этих пор она регулярно бывала у детей, присматривала за внуками — и своими добрыми советами пыталась разрушить их семьи, собственным дурным примером способствуя будущему краху: с какой стати жизнь следующих поколений должна быть лучше, чем наша! Это что-то вроде того, что происходит в студенческих общежитиях и в армии, где «деды» старательно передают дальше те мучения, через которые прошли в свое время, не могут прервать традицию издевательств и унижений в отношении новичков и новобранцев, чтобы оставить незаживающие раны на их теле, а главное в их душе и подготовить их к мести…