Анна и Черный Рыцарь

— Сначала ему было бы не худо убрать с поля камни, разве нет? По крайней мере, он должен был выкопать все эти сорняки, которые тернии, да, Финн?

Она была практически уверена, что взрослые нарочно морочат голову детям всякими глупыми сказками.

Я часто пересказывал Анне то, что Джон, в свою очередь, рассказывал мне. Она никогда не была, что называется, гением в математике, но часто видела в ней то, что было недоступно нам с Джоном… или, по крайней мере, видела не так, как мы. Например, перемножать два числа было очень здорово, если это именно то, что вы хотели делать в данный момент. Но в других ситуациях это могло быть скучно, а иногда даже довольно трудно. Анна пришла в восторг, когда я доказал ей, что восемью девять будет семьдесят два и никак иначе. Тот же самый результат получался, если одно число разделить на обратную дробь другого. Сама идея, что умножение можно производить посредством деления, в свое время показалась мне настолько абсурдной, что накрепко застряла в голове. Разумеется, я не мог не поделиться этим с Анной.

Она, в свою очередь, немножко изменила терминологию. Например, 9, или 9/1 стало «прямым» числом, а обратная дробь от 9, или 1/9, — соответственно, «перевернутым».

Решать примеры на сложение этим увлекательным новым способом было гораздо веселее. Старый вариант умножения 9 на 8 внезапно превращался в 9÷1/8 или в 8÷1/9. Каким именно способом производить вычисления, особого значения не имело, поскольку никак не отражалось на результате. Независимо от способа ответ все равно был 72, и это тоже было «правильно». Хотя и требовало некоего дополнительного осмысления.

Не припомню, чтобы я когда-нибудь задумывался о том, что получится, если перемножить 1/8 и 1/9, но Анна явно задумывалась.

— Что получится, Финн, что получится, если ты сделаешь их обоих перевернутыми числами и потом перемножишь? 1/8×1/9 будет что? Что будет, Финн, а? Будет-то что?

Тот факт, что это оказалось 0,013888888, ее несколько разочаровал, но не умалил значения этого нового и прогрессивного способа вычислений.

Я с интересом ждал, каков будет ее следующий вопрос. Ждать пришлось долго, но в конце концов она созрела. Анна решила подойти к делу радикально и, как следует разбежавшись, плюхнулась вместе с вопросом мне на колени:

— Да, Финн? Ведь да же?

— Чего да?

— Ну, это же будет перевернутое число, да, Финн?

Речь шла об обратной дроби от семидесяти двух (1/72 = 0,013888888).

— Ох, Финн! — выдохнула она. — Разве это не здорово? Ох! Я в следующий раз расскажу мистеру Джону. Как ты думаешь, он про это знает, а, Финн?

— Полагаю, знает, — отвечал я. — Можешь рассказать ему об этом завтра, когда мы увидимся.

Джон даже захихикал от удовольствия, когда она поведала ему о «прямых» и «перевернутых» числах. Ему еще не доводилось слышать, чтобы кто-то их так называл.

— Полагаю, не так уж важно, как она их называет, если знает, что они означают.

Я решил оставить их на несколько минут. Анна тараторила со страшной скоростью, а Джон сидел в своем любимом кресле с оцепенелой, но счастливой улыбкой на лице. Вернувшись, я услышал, как он говорит:

— Да, юная леди, я запомню. Я буду внимателен.

— О чем речь, Джон? — спросил я.

Он рассмеялся.

— Она только что сказала мне, что иногда ответ получается «перевернутый», и в этом-то и разница, и поэтому нужно помнить, что ты сделал.

Он налил себе еще кружку пива.

— Не помню, чтобы меня когда-нибудь так волновали обратные дроби, когда я сам учился в школе, Финн. Наверное, меня так очаровали названия, которые она дает числам. «Перевернутые числа» — это надо же! Это же идеально подходит ко множеству ситуаций, вы не находите?

— Нахожу? Да я часто еще и подумать не успеваю, как она уже мчится на всех парах к ответу!

— Ответ может быть «перевернутый», — пробормотал он. — И ведь так очень часто и получается! Запомните это, Финн. Ответ иногда бывает перевернут.

— Хорошо, Джон, я запомню. Иногда мне кажется, что перевернут на самом деле я.

— Ага! — засмеялся он. — Она умудряется всему придать новый смысл, да?

Не важно, какой способ действий вы выбирали; сама идея, что можно умножать посредством деления и делить посредством умножения, была для Анны совершенно новой и потому завораживающей. Это явно было что-то из области мистера Бога. А ведь были еще и логарифмы, когда можно умножать, прибавляя определенные виды чисел, и делить, отнимая их. Джон не видел во всем этом магии, но Анна-то видела.

— Можно делать умножение обычным способом, можно через деление, а можно даже сложением!

С этим явно стоило разобраться. Анна принялась за математику с редкостным рвением. Все эти штуки с Q.E.D. ее мало интересовали. Доказательства были для нее просто тратой времени, ведь нужно было еще столько узнать.

После первых нескольких встреч Джон стал относиться к ней с большей теплотой и терпимостью.

— Она настолько не осознает стоящую перед ней задачу, что просто не в состоянии видеть неотвратимость неудачи, — сказал он.

Анна ставила его в тупик. Уже гораздо позже он заявил:

— Я не знаю, что еще о ней сказать. Кажется, она все делает весьма последовательно, хотя я не в состоянии эту последовательность понять.

Именно в это время между нами троими и зародилось какое-то непонятное волшебство: отставной школьный учитель, мистер «что-и-требовалось-доказать», рыжеволосое дитя «что-и-требовалось-отыскать» и я с моим вечным «что-и-следовало-сделать». Но это было правильно. Оно того стоило! Мне всегда доставляло огромное удовольствие видеть этих двоих вместе. Джон постепенно стал относиться ко всему гораздо спокойнее, а через некоторое время он даже научился играть в Аннины игры «давай-как-будто», хотя все равно ни на минуту не переставал быть ученым. Торчать между этих двух огней было достаточно безопасно, хотя временами я просто терял нить происходящего. В конце концов, всегда можно было спросить. А спрашивать иногда приходилось. Я далеко не всегда был уверен в правильности полученного ответа, но никогда не оставался вообще без него.

Постепенно в устах Джона слово «сорванец» потеряло свое первоначальное содержание, и в нем зазвучала любовь; у Анны почтительное «сэр» тоже лишилось всех своих прежних ассоциаций и наполнилось искренней симпатией. Никто из них, однако, так и не избавился от своей особой манеры говорить. Джон то и дело ронял одну-две иностранные фразы, а Аннин выбор слов часто оставлял желать лучшего. Но они так и остались друг для друга «сорванцом» и «сэром»; мне же по большей части удавалось быть переводчиком.

Когда вокруг не было никого, кто мог бы его уличить, Джон часто носил сердечко из красного бисера, которое смастерила ему Анна на день рождения. Сам он никогда не пытался делать броши и вряд ли бы когда-нибудь стал. Прошло довольно много времени, прежде чем он в свою очередь сделал ей подарок, который она с тех пор надевала только в особых случаях. Джон выбрал для нее плоскую серебряную брошь, на которой — разумеется, а как вы думали! — были выгравированы латинские слова QUOD PETIS HIC EST.

Даже когда ее спрашивали, Анна никогда не признавалась, что это значит. «Спроси Финна, он знает».

Я же гордо изрекал:

— Там написано: «То, что ты ищешь, — здесь».

В какой-то момент я задумался о том, не подарить ли ей вторую, чтобы, так сказать, привести систему в равновесие. На моей было написано QUANTUM SUFFICIT — «Сколько будет нужно!» Если бы я только знал сколько! Но ответа на этот вопрос мне так и не суждено было найти. Поскольку большую часть свободного времени я проводил в обществе книг по математике, физике и смежным дисциплинам, Анна все время цепляла какие-нибудь незнакомые слова вроде «электроны», «многочлены», «относительность» или «квантовая теория». Я никогда не прятал от нее мои книги, и вскоре это привело к тому, что ее вокабуляр обогатился словами, которых большинство нормальных людей в жизни не слышали, а если и слышали, то определенно не понимали. Это не значило, что она сама их понимала, — по крайней мере, не в той мере, чтобы сдать соответствующий экзамен. Она просто добавляла их в речь по вкусу, как соль или сахар. И то, что соль зачастую оказывалась там, где должен был быть сахар, ее ничуть не волновало. Если уж на то пошло, то и я далеко не все о них знал. Но для Анны эти слова явились результатом поисков, а поиски были для нее всем. Любой знак вопроса был приглашением к новым исследованиям. Когда она видела название главы «ВОЗМОЖНО ЛИ ДАЛЬНЕЙШЕЕ ДЕЛЕНИЕ ЭЛЕКТРОНА?», то знала — это действительно важный вопрос. А когда автор заявлял: «Возможно, нам стоит отнести на милость случая то, что человек, впервые обнаруживший новое замечательное явление, получающееся в результате трения янтарной палочки о шерсть, и известное ныне как электричество, находился под действием неких великих объединяющих сил, связывающих все в мире воедино», — она со всей ясностью понимала, что это друг мистера Бога, и была совершенно уверена, что по милости последнего оно все и произошло.