Современная швейцарская новелла

Под этим манифестом модернистской поэтики подписались бы многие литераторы сегодняшней Романдии. Правда, рассказу, новелле они предпочитают другие жанры. А если и прибегают к «малой прозе», то из-под их пера выходят «тексты» — обрывки впечатлений, аморфные наброски, не обладающие упругостью и емкостью реалистической новеллы. Подлинных мастеров этой формы нужно искать среди тех, кто не отворачивается в страхе от живой жизни, сводя творческий процесс к «самовыражению», к раскрепощению подавленных инстинктов. Но даже у этой группы писателей — такова уж особенность романдской литературы — робкий социальный анализ сплошь и рядом сопровождается сознанием беспомощности, бессилия что-либо изменить, неприспособленности к реальной жизни, чудесным и печальным заменителем которой выступает жизнь внутренняя.

Герои Жака Меркантона (род. в 1910 г.) как бы застряли на распутье между материальным и духовным миром и не решаются сделать выбор. Они страдают от разрыва между глубинной сутью человека, его предназначением и теми жизненными условиями, в которых ему приходится обретаться. Неудовлетворенная потребность душевной широты, неразгаданные тайны человеческих сердец наполняют их существование трагизмом, неверием в себя и в других. Возникшую пустоту они пытаются заполнить религиозным чувством, но и оно не избавляет их от «любви к смерти», скорее наоборот. Одиноким, рефлектирующим людям не приходит в голову, что найти себя можно только в общении с себе подобными, в служении человеку (романы «Ни солнце, ни смерть», «Фома неверующий», сборники рассказов «Сибилла», «Роковая любовь»).

При всем том в романах и новеллах Меркантона много чисто внешнего действия. Герои странствуют по разным странам, гонимые смутной «охотой к перемене мест», желанием избавиться от внутреннего застоя. Меркантон и сам страстный путешественник, «очарованный странник», исходивший пешком и изъездивший многие страны Западной Европы, много повидавший и испытавший, встретивший много интересных людей. (В молодые годы, живя в Париже, он служил личным секретарем Джеймса Джойса, позже, уже в Лозанне, был учителем Жака Шессе.) Писатель любит необычные приключения, экзотические края, странные имена и трагические судьбы, любит изображать диковинные искушения, которые поджидают человека на его земном пути. Но главное в его рассказах все же не драматизм ситуаций и не своеобычность характеров, а глубокое сочувствие к страдающему человеку, боль за несложившиеся жизни и трудные судьбы, порожденные противоестественным общественным устройством.

Меркантон добивается слияния реального мира и реальности человеческих желаний, страхов и предчувствий, Корина Бий, наоборот, пытается «взломать» эту реальность, наполнить ее мечтами, фантазиями, причудливыми ассоциациями, сделать ее человечнее, теплее. Ее своенравные, мечтательные герои тоже одиноки, тоже отягчены внутренними, экзистенциальными проблемами. Это, как правило, люди «с отметиной», одержимые одной мыслью или одним чувством. В них таится внутренняя сила, которая, не находя выхода в действии, в поступке, обладает способностью «сгорать» в саморазрушительных мечтах.

Не одинаковы и источники творчества. У Меркантона это — загадка бытия, тайна человеческого сердца («Тайны ваших сердец» — так назвал он один из своих сборников новелл); его интересует человек вообще, а не швейцарец или итальянец, о которых он пишет. У Корины Бий — швейцарская реальность, помноженная на богатое и гибкое воображение. Именно оно помогает ей создавать красочный, удивительно живописный мир, выступающий противовесом унылой реальности. Писательница исходит от конкретной действительности, отталкивается от нее и незаметно соскальзывает в мир мечты. Сюжетные перипетии большинства ее новелл завязываются не в серой яви, а в царстве заветных мыслей, фантазий и грез. Все в них построено и держится на едва заметных переходах от действительности к мечте, от спонтанных реакций на причиняемые окружением обиды к «воспоминаниям о будущем», о том, что помогает выстоять, выжить. «Творчество — это лекарство от всего, что невыносимо, — писала она. — Только моя работа дает мне ощущение равновесия, необходимую опору, которую не могли мне дать ни общественная жизнь, ни религия, ни приключения, ни даже материнство. Вот почему литературное творчество остается для меня делом жизни. Я пишу, чтобы не умереть».

Один из главных героев Бий — природа. Лес, горы, река — лейтмотивные образы в ее новеллистике. Картины швейцарской природы в ее исполнении напоминают резьбу по дереву — столько в них объемности, четкости и какого-то по-сюрреалистически невероятного правдоподобия. Живописанию словом Бий училась у своего отца — художника Эдмона Бийя. Она мастер воссоздавать настроение в ритме фразы, в лексике, в интонации повествования, передавать его переливы, переходы от отчаяния к надежде и от надежды к отчаянию. Она умеет создать ощущение чуда жизни, показать хрупкость, уязвимость этого чуда, пробудить в читателе желание защитить его от посягательств пошлости, безверия и цинизма («Городок у моря»).

Жак Шессе на целое поколение моложе Меркантона и Бий, современнее, ближе к жизни и проблемы, которые его волнуют. Действие почти всех его книг происходит в кантоне Во. Это книги о нарушенных отношениях с родиной, с миром «отцов», об утраченных надеждах и неотвратимости смерти, о непримиримом разладе между кальвинистской верой и жизнью. В его рассказах и миниатюрах речь часто идет о смерти, живая действительность современной Романдии как бы отступает и меркнет перед всеохватностью мысли о небытии. Смерть присутствует даже в названиях двух сборников новелл Шессе — «Пребывание мертвых» (1977) и «Где умирают птицы» (1980). Но изображение смерти — не самоцель этих рассказов, пронизанных тревогой о сегодняшнем дне Швейцарии и о ее будущем. Смерть воспринимается как последнее избавление от невыносимых тягот жизни, и эти тяготы, их социальную обусловленность писатель изображает острее и агрессивнее, чем его предшественники.

Шессе — художник темпераментный и дерзкий, даже скандальный. Характерная примета его творчества — подкупающая искренность и шокирующая обывателя откровенность. Он любит изображать насилие, разгул разрушительных инстинктов, буйство страстей. Причем не выдумывает все это, а подсматривает в жизни и выписывает с той долей гротескного преувеличения, которая свойственна его творческой индивидуальности. Его герои похожи на своего создателя — они несдержанны, эмоционально неустойчивы, подвержены вспышкам гнева и наделены дюрренматтовским «вкусом к катастрофам». Сам Шессе особенности своей натуры и творческой манеры выводит из реакции на стерильное окружение, на бесчисленные кальвинистские запреты: «Меня породили гнев и угрызения совести… Моя необузданность — не вызов и не поза и уж ни в коей мере не игра воображения. Это материя, из которой я сотворен, это моя природа… Необузданность плоти и необузданность духа, в этой плоти сокрытого».

Разумеется, три автора, даже таких значительных и самобытных, как Меркантон, Бий и Шессе, отнюдь не представляют всю романдскую литературу. Сегодня она как никогда богата талантами, пусть не во всем бесспорными, мятущимися, ищущими. Но критический и художественный потенциал новой волны писателей внушает надежду, что им, наконец, удастся разорвать замкнутый круг областнических предубеждений, устоять перед искушениями авангардизма и приблизить свою литературу к уровню литературы немецкой Швейцарии.

Совершенно иная картина наблюдается в кантоне Тессин (Тичино), коренное население которого говорит на итальянском языке. О равнении на литературы Романдии или немецкой Швейцарии говорить не приходится: писатели этого крохотного уголка швейцарской земли, южной оконечностью врезавшегося в итальянскую Ломбардию, только начинают по-настоящему открывать мир вокруг себя. Почти восемь десятилетий в культурной жизни Тессина безраздельно царил прозаик и поэт Франческо Кьеза (1871–1973); он много сделал для становления италоязычной литературы Швейцарии, особенно в начале столетия, но после второй мировой войны своей укорененностью в традициях итальянской литературы XIX века и недоверием ко всему «чужому» отнюдь не способствовал появлению новых талантов. Под сенью непререкаемого авторитета долгожителя-неоклассициста в Тессине утвердилась литература особого склада — старомодная по форме и консервативная, даже реакционная по содержанию.