Куда улетают ангелы

— Добрый день, Николай Харитоныч!

— Присаживайся, Воскобойникова!

Я внимательно взглянула на него и осталась стоять.

— Я слушаю вас.

— Да нет, это я вас слушаю! Воскобойникова!.. — он крякнул, прокашлялся, поерзал и сказал другим тоном. — Ладно, садись поближе. И скажи мне, старому дураку, что такое «русский размер»? Это что — очень большой размер? Или какой-то не такой, как у всех?

— Это… — Я поняла, наконец, причину ярости Харитоныча. Статья про Женю Локтева. В мужском журнале.

— Не надо! Ничего не говори! Это — порнографический журнал! Где печатаются мои журналисты и гордо подписываются «собкор ТАСС». Надо же — собкор ТАССа и порножурнальчика одновременно!!!

— Николай Харитонович…

— Не надо! Не надо! Мне уже позвонили, сказали!.. Я понимаю, если бы кто-то еще… Но — ты? Я что, для этого тебя столько лет тащил? Чтобы ты позорила, поганила, можно сказать…

Мне вдруг стало душно. Душно и плохо. И ничего больше не надо.

— Я пойду, Николай Харитоныч.

— Куда это ты пойдешь? Ты пойдешь тогда, когда я тебя… Да ты что же, решила, что тебе все можно?..

Мне показалось — что-то горячее разлилось у меня на одном виске, плавно перетекло на лоб и стало опускаться на другой висок, больно давя при этом на глаза.

— Я, наверно, вообще пойду.

— Ой, смотрите-ка!.. Думаешь, держать стану? Да иди ты ради бога! Иди! На постоянную работу в «Русский размер», что ли?

— Я вообще работать не хочу больше. Я замуж выхожу.

— Здрассьте, нате вам… Ты… ты подожди… Лена!.. Ну ладно, погорячились… При чем тут замуж? Выходи ради бога… А за кого ты выходишь?

Я знала, что нельзя так уходить. Но ушла, потому что мне стало совсем плохо и нечем дышать. Я подумала, что надо, наверно, пойти сдать кровь или сделать какой-то анализ головы, что ли… Томографию или как это называется… Потому что мне уже второй раз так плохо становится в душном помещении. Раз я не беременна — а я, увы, точно не беременна, — то, значит, я чем-то больна.

— Саша, я уволилась с работы, — сообщила я вечером по телефону Александру Виноградову, с которым, как обычно, мы встречались по вдохновению.

В основном, по его вдохновению, разумеется. То два раза в неделю, то уезжали на выходные на дачу, то жили по три дня у него в Митино. Сейчас он, видимо, только пришел домой — к себе, открыл бутылку ледяного пива, разодрал пакетик с сушеными кальмарами, похожими на вонючие соленые тряпочки, которые завалились под раковину и там высохли… Саша набрал полную горсть тряпочек, поднес ко рту запотевшую бутылку, открыл рот… А тут — я.

— Да-а? — переспросил Саша. — Уволилась? — и громко булькнул пивом. — О-ох… хорошо…

— Ну да… Ты же говорил, чтобы я сидела дома, была холеной и спокойной, а не дерганой и замотанной…

— А, да… Слушай, я сейчас баскетбол смотрю, я перезвоню, — ответил он и отключился.

У меня чуть-чуть заскребло на душе, но совсем чуть-чуть.

На следующий день Саша, похоже, дома не ночевал, а еще на следующий позвонил и пригласил нас с Варькой ужинать в ресторан и там, между делом, обмолвился:

— Один человек просит продать ему мою квартиру…

— Ты продаешь свою квартиру в Митино? — Я не очень удивилась, он уже не раз говорил об этом и при этом делал каждые два года там ремонт. — И сразу начинаем ремонт нашей новой квартиры? Звонить архитекторам? Я сама, кстати, нарисовала кое-что, хочешь посмотреть, у меня вот тут в сумке чертежи…

— М-м-м… ремонт, да-а… вполне вероятно… Но мне нужна еще квартира в центре, чтобы я вечером мог упасть на диван, выпить пива и уснуть не через два с половиной часа после работы, промучившись по всем пробкам, а через двадцать минут. Вышел из банка, прогулялся пешочком, поднялся на второй этаж…

— То есть ты уже нашел такую квартиру?

— Ну, в общем да…

— А… — Я не сразу могла сформулировать весь свой протест в какой-нибудь внятный вопрос. — Но… мы же собирались… хотели жить вместе?

— А мы и хотим жить вместе. Разве что-то изменилось, оттого что я иногда — подчеркиваю, иногда! — буду оставаться на ночь в своей личной квартире в центре?

— Сколько там будет комнат?

— Три, — четко ответил Саша и показал мне на пальцах. — Айн, цвай, драй! Ферштейн?

— Зачем тебе так много? — Я понимала, что раунд длиной в последние полтора года проигран с разгромным счетом, но все-таки продолжала. Надо было понять, что происходит, раз сегодня он готов отвечать на вопросы. Это большая редкость.

— Ну… — Саша улыбнулся, — чтобы вы могли с Варькой приезжать ко мне в гости… иногда… на воскресенье… как сейчас приезжаете в Митино и на дачу.

— А как же наша новая… ну то есть… эта огромная квартира, где мы собирались… собирались жить? Ты, что продал ее? Ты не будешь ее ремонтировать?

— Буду, только не все сразу. Я же не граблю банки, я просто ими управляю. И потом… Мне что-то этот дом перестал нравиться. Охрана там паршивая… и будем мы там самые богатые, что очень плохо — на Варьку кто-нибудь глаз положит, как на хороший источник заработать, у папочки денег много…

— Господи… ты о таком думаешь?

— А ты нет? Плохо… — Он не шутил, он отчего-то злился. — Кстати, дальше по Хорошевке еще дом строится, прямо у Серебряного Бора — красота… там будут нормальные квартиры… Метров по триста. Вот там, наверное, будет получше. Нормальный комфорт. Всем нам удобнее. Ну, ты понимаешь. Что мы будем ютиться, в самом деле!

Я смотрела на него и пыталась понять — верит ли он сам в то, что говорит.

— Саша… Тот дом когда еще построят! Там яму для фундамента только роют… А я хочу жить сегодня, ну завтра, по крайней мере! Ты же сам это говорил. И потом, я ведь буду с малышом, надо жить в отремонтированной квартире, а не носиться с бригадами маляров и штукатуров…

— Лен, ведь не получается же у тебя… И не надо.

Я посмотрела на Варю, которая, как обычно, вынужденно присутствовала при всех наших разговорах. Варя внимательно смотрела на Сашу, который за этот год приучил ее к мысли о «братике». «Или сестричке»…

— Варюша, я видела у входа автомат с мягкими игрушками, сходи поиграй, может выиграешь какого-нибудь мишку, а? Или собачку…

Варя глянула на меня с сомнением — не просто так я разрешаю то, о чем обычно приходится ей просить, — взяла деньги и ушла, оглядываясь на нас.

— А может быть, это у тебя не получается? — решила я на сей раз не беречь своего ранимого друга.

— Мне надо провериться? — совершенно неожиданно спросил романтик секса.

— А зачем? Если ты говоришь, что «и не надо»?

— И то правда, — как-то уж слишком просто согласился он. — Тем более что нервы ты мне так измотала…

— Саша… — Я глупо пыталась остановить то, что, по всей видимости, было запланировано и подготовлено. — И это говоришь ты…

— А кто уехал с дачи под самое Рождество? Я что, для этого торчал с вами на даче, пока нормальные люди отдыхали с девочками на островах, чтобы демарши твои терпеть? Всё Рождество мне испортила, вернее, попыталась испортить… А кто летом в Турции ходил узнавать, сколько стоит билет до Москвы?

— Но ты же нахамил мне на даче, и даже не нахамил, а… Ты же помнишь, что было… И в Турции безобразничал… Или нет?

— А! — отмахнулся Виноградов. — Чушь собачья! Детский сад!

— То есть… — Я смотрела на него, а он — на меня.

Он ждал. Я по сценарию должна была быстро всё сообразить, обидеться и сказать: «Всё! Я обиделась! До свидания!»

Я решила потерпеть. Подождать, что предложит автор и режиссер нашей с ним совместной жизни.

— То есть ты меня достала, — сказал автор, с подозрением глядя на меня. — Слушай, плачь дома, а? Не здесь. Неудобно.

Я и правда, почувствовала, что начинаю совершенно некстати переживать. И постаралась взять себя в руки.

— Понимаешь, Лена, я уже даже не знаю, в какой форме нам жить…

— А мне кажется, что жить можно только в одной форме — жить вместе или не жить.

— Бывает по-разному… — он прищурился, не глядя на меня.