Дела святые

По плану здание должно было походить на парижский Дом призрения: четыре крыла по четыре этажа в каждом, с таким же количеством шиферных куполов. К главному входу должна была вести лестница, а по бокам — два пандуса для карет «скорой помощи», крыльцо увенчано греческим фронтоном с шестью коринфскими колоннами. Однако на самом деле мэр поселка посчитал такой проект слишком претенциозным и, уделив на строительство едва ли четверть отпущенного бюджета, распорядился подновить старый монастырь по соседству с церковью — он давно уже перешел в собственность государства. Оставшиеся три четверти были потрачены на возведение четырех новых корпусов солеварни «Тересита» — это предприятие дало работу сотням людей, искавшим, куда бы приложить руки; строители приходили даже из соседних селений. Мэру Кинта-дель-Медио пришлось — совершенно незаслуженно — объяснять, что случайное совпадение, по которому его супруга звалась Тереса, не имеет ничего общего с солеварней, каковая вовсе не является его собственностью.

Невзирая на эти досадные мелочи, четвертого декабря работы по устройству приюта были окончены, и семнадцатого января в поселок явилась сама Медицина, белая и стерильная, в виде каравана из четырнадцати повозок, заполненных всевозможными склянками, ящиками и сундуками с отварами, бальзамами и микстурами. Жители выходили встречать этот караван, полагая, что снова явились бродячие артисты. Самые недалекие в голос требовали исполнения вальсов и певческих состязаний. Восемнадцатого января доктор Перрье и его сотрудники вступили во владение Приютом для бедняков и душевнобольных в ожидании прибытия больных с другой стороны океана. Но пациенты так и не объявились. Никто не знает, что с ними приключилось. И все-таки больница уже существовала, и следовало как-то использовать готовое здание. А поскольку в Кинта-дель-Медио бедняками являлись почти все и не было недугов, которые не исцелялись бы с помощью липового листа, пластырей, тазиков горячей воды с горчицей — для ног или с лавровым листом — для седалища, Медицина вскорости взяла на себя труд завезти в поселок самые модные европейские болезни. Так, например, золотуха считалась болезнью бедняков, пока ее не подхватил сам маркиз де Шовиньон. И теперь любой нищеброд мог указать на коричневые пятна у себя на шее, словно на дворянскую грамоту. «У меня золотуха», — произносили дамы из благотворительного общества и спешили похвастать загноившимися глазами и сухой коркой на ногтях, с тех пор как заболела сама Ампарито де Альвеар. Некоторые даже симулировали симптомы болезни с помощью йодной настойки.

В тот день, когда священник и доктор Перрье обменялись рукопожатием, как будто бы скрестились два остро наточенных меча, высекая искру, которой было суждено пробудить к жизни адское пламя.

Приют располагался на месте бывшего монастыря по соседству с церковью, их разделяла всего лишь одна стена. Священник и вновь прибывший доктор Перрье взглянули друг на друга с наигранной любезностью. По правде говоря, это вынужденное соседство представлялось отцу Торибьо де Альмаде чуть ли не кровосмешением: он больше не чувствовал себя уютно в своем маленьком раю в тени церковного дворика — отныне за ним надзирало око ненавистного доктора.

Доктор Перрье самим своим видом внушал уважение; это был человек учтивый, сдержанный, но его суровый пронзительный взгляд не всякий мог вынести спокойно. Перрье родился в Марселе, был учеником маркиза Шастне де Пюисегюра и аббата Фариа, которые открыли ему непостижимые тайны Животного магнетизма. У Пинеля он обучался Моральному исцелению, которое могло вернуть на истинный путь разума заблудшие души; целительные средства этого метода простирались от доброго увещевания до применения колодок или, если потребуется, самой гуманной порки. Перрье являлся также автором памятного трактата по физиономопатологии, посвященного душевным болезням, который, не придумав ничего более необычного, доктор так и озаглавил: «Трактат о физиономопатологии, посвященный душевным болезням». В книге описывалось искусство определять по чертам лица свойства характера пациента и патологические отклонения от нормы. Однако после одного неприятного происшествия в Лионе доктор Перрье навсегда оставил эту область науки. В то время Перрье работал в главной городской больнице, и к нему в кабинет доставили юношу, который с потерянным видом бродил по улицам Лиона. Доктор подверг юношу детальному осмотру и принял решение оставить его в больнице. Диагноз был таков:

«Пациент — юноша двенадцати-тринадцати лет. Исследование черт его лица неопровержимо указывает на тяжелую степень идиотизма, характерного для монголоидной расы. Глаза у пациента раскосые, скулы непропорционально широки, мочки ушей слишком длинны: типичное „ухо Будды“, описанное в „Трактате о физиономопатологии“. Когда к пациенту обращаются с вопросами, он беспричинно улыбается, произносит непонятные фразы и при этом перегибается в пояснице — такое движение больше всего напоминает известный „рефлекс вежливости“, типичное проявление идиотии».

Истина состояла в том, что этот безусловный, по мнению доктора Перрье, идиот оказался сыном японского посла. Этот достойный сожаления эпизод поставил под удар дипломатические отношения между Японией и Францией, а доктору было любезно предложено покинуть больницу. От стыда бедняга был готов провалиться сквозь землю. Эта формулировка в какой-то мере себя оправдала, когда доктору против своей воли пришлось отправляться на край света.

В Кинта-дель-Медио всем было ясно: если священник отслужил над кем-то последнее причастие, у больного просто нет иного выхода, кроме как подчиниться и умереть. Однако доктору удалось излечить одного безнадежного старичка, которого отец Торибьо де Альмада уже направил в последний путь. Священник, естественно, воспринял этот поступок как личное оскорбление и великое неуважение к таинствам церкви. Это была их первая стычка, ускорившая ход дальнейших событий. После ряда других исцелений, казавшихся чуть ли не чудотворными, доктор завоевал в поселке прочную славу. Больницу посещало теперь все больше народу: мятущиеся души искали здесь спасения от своих скорбей, а недужные получали снадобья, снимающие боль. Популярность доктора выросла до таких размеров, что почти никто уже не являлся смывать свои грехи в исповедальню, никто не спрашивал мудрого совета у отца Торибьо де Альмады.

Священник обратил внимание на любопытное обстоятельство: после открытия приюта в поселке стало значительно больше недужных, при этом доктор успешно их лечил. Когда выздоравливали одни, заболевали другие, и вскоре уже перестали помогать такие испытанные средства, как липовый лист, пластыри, ванны с горчицей — для ног и даже с лавровым листом — для седалища. Болезни теперь приключались такие сложные, с такими непроизносимыми названиями, что избавляла от них только ученая медицина доктора Перрье. Но стоило медику возложить руку на голову болезного и повелеть ему излечиться, как в глазах слепцов загорался свет, немые снова начитали говорить, парализованные двигаться, а туберкулезники — дышать; доктор разве что не воскрешал мертвых, и то по особой просьбе мэрии. Однако, по правде сказать, все эти слепые, глухие, немые, парализованные и тифозные приобрели свои хвори, по странному совпадению, именно после открытия приюта. Сюда стекалось столько недужных, что доктору приходилось устраивать массовые сеансы магнетизма. Через несколько месяцев Перрье был вынужден перестроить весь третий этаж под одно просторное помещение, которое он высокопарно нарек Залом Месмера, в память о старом французском психиатре.

Отношения между священником и доктором были окончательно разорваны в тот день, когда последний решил устроить сеанс групповой терапии как раз во время вечерней мессы. И вот постепенно церковь осталась совсем без прихожан. Сеансы магнетизма приобрели такой размах, что Зал Месмера уже не вмещал толпы больных, отовсюду стекавшихся в Кинта-дель-Медио; богомерзкие паломники прибывали в поселок в телегах и дилижансах, верхом или на своих двоих. Приезжали богатеи с отрядами прислуги, в каретах, ломившихся от багажа; приходили бедняки, нагруженные лишь своими хворобами. Когда доктор Перрье обнаружил, что даже Зал Месмера больше не вмещает его пациентов, ему пришлось искать для своих занятий места под открытым небом; так, он решил при огромном скоплении народа магнетизировать собственными руками иву на главной площади, и теперь длиннющие очереди больных часами дожидались возможности прикоснуться к ее стволу, чтобы исцелиться. Некоторые пригоняли на площадь свой скот, желая избавить животных от паразитов и клещей. Другие целыми днями ожидали личной аудиенции доктора Перрье. Нашлись и такие, кто в силу привычки приходил к нему за отпущением грехов и даже за благословением. Но дела обернулись еще хуже, когда в поселке перестали уважать авторитет отца Торибьо де Альмады. Многие стали преувеличенно осуждать его невинную любовь к карточным играм, которая на деле сводилась к партейке-другой в пастушье туте [1]с несколькими песо на кону, и его умеренную и вполне христианскую привязанность к вину. Слухи вскорости переросли в проклятия; в конце концов чаша Господнего долготерпения переполнилась, и случилось то, что должно было случиться.