Нелюбимая

Разные мысли возникали у нее, она принимала десятки решений, но все они были плохи, потому что не давали душевного покоя, покой мог принести только Камил. Когда она падала духом, то вспоминала слова Камила: он говорил, что его уход не может существенно повлиять на их отношения. А если так, то зачем же ей отказываться от него, какой в этом смысл? Впрочем, она уже от него отказалась. Ей хотелось лишь, — так она себе внушала, — еще раз услышать его голос, еще раз поглядеть ему в глаза. Только и всего.

Часто, когда она блуждала по городу, у нее внезапно появлялась уверенность, что он сидит дома, читает книжку и ждет ее. Тогда она мчалась домой, до последней минуты веря в реальность своей мечты. По ночам долго не могла заснуть. Когда же наконец засыпала, приходил Камил и выражение лица у него было, как всегда, немножко кислое, но по существу доброе. Во сне она вела с ним долгие разговоры. Потом, когда разговоры обрывались, Камил исчезал, а взамен его появлялась огромная черная собака. Ноэми с криком просыпалась. Однажды ночью ей не спалось и она поехала на Прагу к своей бывшей няне и все ей рассказала. Муж няни, железнодорожник, моложе ее лет на пятнадцать, бурно выражал свое возмущение. Ночью, сквозь сон, Ноэми так пронзительно кричала, что железнодорожник дважды принимал валерьянку. К утру он, кажется, изменил мнение о Камиле.

VI

Она старалась не бывать дома, стыдясь молчаливой, ни о чем не спрашивавшей и все понимавшей хозяйки. Сегодня усталость привела ее домой раньше, чем обычно. Она уткнулась лицом в пальто Камила, висевшее на стене, ей захотелось с головой накрыться его пальто, и в этот момент раздался звонок. Ноэми подумала, что пришел Ежи, и лицо ее приобрело то выражение, которое обычно появлялось у нее при разговоре с Ежи. Она прикидывала в уме, сколько времени ей придется с ним провести. Дверь приоткрылась так медленно, словно в комнату кто-то прокрадывался, и на пороге показался Камил, а не Ежи. Ноэми смотрела на него широко раскрытыми глазами, разинув рот для крика, но крик так и не сорвался с ее губ. Дверь закрылась, Камил дальше не двинулся, и вот они стояли друг против друга, как прежде. На нее нахлынуло такое множество чувств, жизнь так бурно возвращалась к ней, что Ноэми почти утратила физическое ощущение своего существования: бормотала что-то непонятное ей самой, держала его руку, сама того не зная, всматривалась в его лицо, такое далекое и вместе с тем дорогое, тихо плакала и не могла выдавить из себя ни звука, ее душевное состояние никак нельзя было выразить с помощью слов.

Камил был заворожен силой этой действительности, чувством женщины — нелюбимой и, несмотря на это, прекрасной, необычайной, вызывающей восхищение. Ноэми даже не догадывалась, как счастлив он, что видит ее, что она существует. Во время своего бегства он скрывался в жалкой комнатушке, переделанной из кухни, на Цегляной улице, совсем недалеко отсюда. Днем он старался не выходить, адрес свой не давал никому, срок прописки отодвигал со дня на день. Сегодня утром он проснулся и сразу протрезвел. В комнатушке на Цегляной у него всегда по утрам была особенно ясная голова. Посмотрел на чахлую акацию во дворе, и ему почему-то показалось, будто он опоздал, упустил что-то очень важное. Потянулся за газетой и вздрогнул. На Электоральной улице, в том самом доме, где они когда-то жили, — семиэтажном каменном здании, перенаселенном, как обезьянья долина, молодая девушка, фамилию которой не удалось установить, покончила с собой. Он был уверен, что это Ноэми. Смотрел в газету, и буквы прыгали перед его глазами. Едва дыша он побежал на Электоральную. Довольно долго стоял у ворот, не осмеливаясь войти. В памяти его проносились образы прошлого, он видел, как они с Ноэми сидели вдвоем в комнатке на последнем этаже, видел дверь, закрывавшуюся на крючок, со стеклом, заклеенным цветной бумагой, плетеные стульчики, всю эту маленькую комнатку с красными обоями, до того печальную, что за сердце хватало. Они сидели и разговаривали. Вдруг Ноэми стало дурно. Он заботливо перенес ее на кровать. Потом она попыталась поднять руку и что-то ему показать, но у нее не хватило сил и рука беспомощно упала на одеяло. Однако он понял. Откинул одеяло и провел рукой по ее маленькому, мягкому животу — в нем была причина их тревоги. Он приложил к животу ухо, ничего не услышал; там было пусто, только на самом дне лежало что-то маленькое, как орешек. Ноэми очень хотела ребенка, а Камил не хотел. Она лежала на узкой кровати — им всегда доставались узкие железные кровати, — он сидел возле нее, и оба были так несчастны в ту теплую, светлую ночь. А в квартире через площадку в это самое время играли шумную свадьбу… Вся эта картина отчетливо восстановилась в его памяти, пока он стоял в воротах.

Наконец он решился войти, но тут же вернулся: не хватило духу, а минуту спустя снова вошел. Пройдя оба двора, он убедился, что на асфальте нет следов катастрофы, как он ее себе представлял. Может быть, он ошибся, вошел не в тот двор, а возможно, все произошло в соседнем доме, так похожем на этот, что он не раз ошибался и раньше, когда жил здесь. Он решил проверить номер дома и в воротах наткнулся на незнакомого ему дворника.

— Вы кого ищете? — остановил его дворник. Глядя в сторону и словно опасаясь, как бы не споткнуться на середине фразы, Камил быстро спросил, правда ли, что здесь покончила с собой молодая женщина — выкинулась с седьмого этажа.

— Туточки, — сказал дворник, однако тотчас поправил себя: — Тут.

— Как ее звали?

Дворник пристально на него поглядел:

— Фамилия не установлена, но люди говорят, что раньше она туточки жила. Тут, — снова поправился он.

Камил не мог поднять голову. Он не двигался, будто прирос к асфальту.

— Ома еще была жива. Ее увезли в Вольскую больницу, — добавил дворник.

Камил ушел. Перед ним как в тумане что-то двигалось, мелькало, проезжало мимо. Какое-то время он просидел в парке, потом снова без цели куда-то шагал. Из глаз у него текли слезы. Долго еще он бродил по городу, свято себе обещая, что если это страшное предположение не оправдается, он вернется к Ноэми и подавит в себе все враждебные ей мысли. И вернулся. И вот стоял перед ней.

VII

Контора, в которой работала Ноэми, продавала через своих агентов сельскохозяйственные орудия в деревню. Некоторое время назад в фирму пришло письмо. Человек, по фамилии Атос, писал, что ищет работу по своим способностям, ему желательно получить должность, связанную с высокой ответственностью, требующей от него преодоления препятствий, дающей возможность решать сложные задачи и достичь выдающихся результатов за соответствующее результатам вознаграждение. Он знает, что для успеха дела требуется десять процентов сообразительности и девяносто труда. В прошлом он создавал, завоевывал и улучшал рынки сбыта, предприятия едва успевали удовлетворять спрос. Теперь пусть другие воспользуются его опытом. Вслед за письмом явился невзрачный человечек и едва успел войти, как принялся заигрывать с девушками-служащими и щипать их. После получасовой беседы начальник конторы Слива прибавил новую фамилию к списку агентов, во всеуслышание выражая свои надежды на успех. Плоды деятельности Атоса и в самом деле не заставили себя ждать. Некий крестьянин в ответ на письменное напоминание фирмы об очередном взносе объяснил, почему он не платит: потому что уже заплатил, потому что сам читать не умеет и когда брал сепаратор, не знал, что сказано в договоре. «А все достоинство уважаемой фирмы, — писал крестьянин, — в том, что уважаемая фирма держит ловких воров вместо агентов. Приехали ко мне агенты и уговорили взять сепаратор. А я-то, хоть у меня и маленькое хозяйство, всего две коровы, подумал, что сепаратор — полезная вещь для хозяйства, и решил его взять. Сказано было: на выплату в рассрочку на сумму 300 злотых. Доставил мне этот сепаратор агент Атос Ян. А кроме него, был еще один, говорил, будто он тоже агент и брат первого агента. А назавтра приехал второй агент и брат и стали меня умасливать, мол, если б я пожелал, так мог бы оплатить сепаратор наличными и будет он мне тогда стоить половину. Значит, я поверил слову агента, согласился и вручил ему деньги. Когда я получил письмо от уважаемой фирмы со сроками платежей, так оказалось, что агенты смылись с той квартиры, где поселились, удрали в неизвестном направлении. Прошу мне написать, кто доставил сепаратор — действительно агенты или самозванцы. Уважаемая фирма! Если я получу обратно те 150 злотых, то с великим удовольствием внесу 20 в государственную казну». С тех пор след Атоса простыл.