Повести и рассказы

Уже к полудню Данила почувствовал, что если он еще немного походит, так ноги совсем откажут, не захотят слушаться. Все чаще и чаще он присаживался на пни, но сил не прибывало. Когда наконец выехал в поле и взял путь на Крушники, идти стало легче, ветер подгонял в спину. Но стариковская легкость ненадежная. Через какие-нибудь полверсты Данила вдруг подумал, что до Крушников ему ни за что не дотянуть. Он изо всех сил старался отогнать эту мысль, звал на помощь сына, своего Витю, который все-таки должен приехать домой, должен уступить настойчивым просьбам отца. Но как ни силился Данила совладать с собой, жуткая мысль не уходила, а все глубже и глубже забиралась в душу, вызывала какой-то страх.

Бирюк остановился, протер, будто спросонья, глаза и, ступив шаг назад, сел на санки. Он верил, что, немного отдохнув, сможет встать, пройти сотню-другую шагов, а там должна быть дорога, какой-нибудь след, и идти станет легче.

Ветер заметно покрепчал, зашумел лес, и Данила невольно пожалел, что он уже не в лесу, а тут, среди голого поля. Затишней там было, теплей и не так одиноко среди деревьев. А тут - голо, ни тропки, ни следа, только ветер гуляет - вон как расходился! Позовешь на помощь, так и голоса твоего никто не услышит.

"Ничего, Данила, ничего... Отдохнем и поедем... Да еще так поедем, что только полозья запоют. А дома натопим печь, наварим бульбы... Вот еще немножко посидим и поедем... Главное, как бы колени не застудить... Вот если бы чуточку вздремнуть..."

Эта мысль болью отдалась под сердцем. Беда, если вот так, на морозе, свалит сон! И тут же успокоение: почему вдруг беда? Целую ночь не спал, поехал без завтрака... Устал, да и все тут.

...Проснулся Данила, когда почувствовал, что кто-то крепко взял его за плечи и встряхнул. Испугался, едва не закричал, а глаза открыть все равно не мог.

- Что, папаша, отдыхаем? - словно издалека донесся до него голос.

Что-то твердое и шероховатое проворно пробежало по его ушам, по носу, по подбородку, упрятанному в воротник старого полушубка, потом вцепилось в сосульки на усах, бровях, на ресницах. Тогда Данила почувствовал, что это руки и притом без рукавиц. Больно было пошевелить веками, но он сделал усилие и слегка приоткрыл глаза. Перед ним стоял высокий немолодой человек в армяке с капюшоном, в новых белых валенках.

- Этак тут и заночевать недолго, - с упреком, а больше с тревогой заговорил он. - Как, встать можете? Нет? Ноги не отморозили? Давайте берите меня за плечи.

Человек довел Данилу до своего возка, усадил, прикрыл ноги сеном, потом вернулся, забрал санки с дровами и привязал их сзади к возку.

- Нате быстрей глотните! - велел он и поднес к губам Данилы солдатскую флягу с отвинченной пробкой.

Бирюка мучила жажда, и он готов был выпить все, что попадется, однако алюминиевая фляжка на миг насторожила его.

- Пейте, пейте! - подгонял человек.

Данила медленно протянул руку к доброжелательному рукаву, из которого торчало горлышко фляги, слегка толкнул его и сделал жадный глоток. Почувствовал, как приятно запекло внутри, а в нос отдало запахом спирта.

- Еще, еще пейте!

Данила приложился еще раз.

- Ну, как самочувствие? - начал расспрашивать человек, когда они выехали на дорогу. - Болит где-нибудь, щиплет?

- Да вроде нигде особенно не болит, - благодарно ответил Данила, колени только словно муравьи покусывают, да ничего, отойдут. Я вот их еще потру, своими руками.

- Хорошо, что мы с вами вовремя встретились, - подхлестнув вожжами коня, сказал человек, - а то мороз такой да и ветер... Откуда вы сами?

- Из Крушников, - ответил Данила.

- А-а, так мы с вами, считай, соседи. Я из Поддубовской МТС, инструктор по зоне. Какой же это у вас там колхоз, дайте вспомнить?

- "Свобода", - подсказал Данила.

- Вот-вот! "Свобода"! Хочу работаю, не хочу - нет! Известный колхоз, известный! Только не с лучшей стороны, к сожалению. Ну что ж, всему свое время. Так как же это вы? На саночках за дровами да еще в такой мороз?

- Мороз и выгнал из хаты, - сказал Бирюк.

Первач на пустой желудок разогрел старика, разбудил мысли в голове и даже начал клонить к шутливому разговору, чего давно с Данилой не бывало.

- Как там дрова мои, едут за нами? - спросил он.

- Едут, - оглянувшись, сказал инструктор. - Так и подскакивают.

- Теперь несколько дней буду жить, как пан, - сказал Данила и засмеялся.

- А потом снова в лес?

- А потом снова поеду. Может, опять какой-нибудь начальник подберет на дороге и даст первача на обогрев.

- Нет, вы уж лучше не рискуйте, - посоветовал инструктор. - Попросите бригадира, пусть даст коня, возьмите еще кого-нибудь в помощь и навозите дров на всю зиму.

- Допросишься у нашего бригадира! Жди! Теперь-то хоть на санках, а летом я ведь на себе таскал дрова. Сколько их на себе принесешь!

- С председателем поговорите, - не отступал инструктор.

- С председателем? - Данила искоса взглянул на инструктора и в усмешке повел белыми от инея усами. - А я уж, пожалуй, с год не видел наших председателей. Ни старых, ни новых. Говорят, еще какого-то привезли недавно-Без нас ставят, без нас снимают. Мы далеко от правления - считай, полсотни километров, если летней дорогой ехать. Камчаткой нас зовут.

- Так-так, - печально покачал инструктор головой. - Тут, кажется, сенокос колхоза "Свобода"?

- Да какой там сенокос! - возразил Данила. - Гектаров десять болота. Его колхоз и не косил с тех пор, как укрупнились.

- Жаль, что вы не в нашей зоне, - заметил, вздохнув, инструктор, - а то нужно бы поинтересоваться, что там у вас за порядки. Ну ничего, я в райкоме поговорю. А какая у вас семья? - добавил он, немного помолчав.

- Сын еще у меня, - с гордостью ответил Данила.

- Так что ж он?.. Пусть бы сын ехал в лес.

- Он у меня в армии, командиром!

- Вот оно что. И старухи нет?

- Нет и старухи. - Данила грустно опустил голову.

Когда до Крушников осталось каких-нибудь полкилометра, Данила поблагодарил инструктора, вылез из возка и отцепил свои санки.

- Я к вам как-нибудь заеду, - пообещал инструктор. - Не прогоните?

- Рады вам будем, - приветливо сказал Данила...

И вот наконец он дома.

Втащил санки прямо в хату, порубил хворост на своей колодке и затопил печь. Потом проломал лед в ведре и в той воде намыл картошки. Ужин получился отменный, давно такого не было. Спал Данила в эту ночь тоже хорошо и видел во сне свою жену Ульяну, молодую, белолицую, с серыми ласковыми глазами. Проснулся, так даже жалко стало, что сон был такой короткий.

Перед самой весной Данила получил письмо: Виктор скоро демобилизуется и приедет домой. Старика обуяла такая радость, что в тот день он не мог усидеть в хате. Положив письмо за пазуху, направился в колхозную ригу к своему "веревочному комбайну", как тут шутили, хотя сегодня "комбайн" бездействовал - не было пеньки. Даниле просто хотелось пройтись по улице, чтобы кого-нибудь встретить и поделиться своей радостью. Попался навстречу глухонемой конюх Мефодий. Данила остановил его за рукав, показал знаками, что его сын - ну вот, звездочки на фуражке и с погонами - приезжает оттуда махнул рукою на север - домой. Насовсем приезжает. И он достал из-за пазухи синий конверт со штемпелями.

Мефодий с полным пониманием дела радостно выдавил тот единственный звук, который произносил во всех случаях жизни, тряхнул головой и зашагал дальше.

Дома Бирюк до боли в спине гнулся, все наводил порядок, прихорашивал хату. Повыносил в чулан рыжую пеньку, что валялась под скамьей, сухую лозу и разную ненужную рухлядь. Два дня мозолил ладони лопатой - равнял глиняный пол.

Беспокоило только то, что в хате снова не было дров. А привезти нелегкое дело. На санках не поедешь, дорогу уже развезло, да и сколько возьмешь-то на санки. К бригадиру пойти? Так попробуй подойди к нему! Прогонит, бородатый, слова не даст сказать.