Игрок

Гриффин полагал, авторы поймут, что если он не перезвонил, им не на что рассчитывать.

Теперь он спрашивал себя, правильно ли он поступал, не усугубляло ли это ожидание наступавшего за ним разочарования.

Что происходило после того, как авторы его покидали? Если им казалось, что встреча прошла успешно, не думали ли они, что теперь их жизнь изменится, что настоящая жизнь только начинается? Сколько времени проходило, прежде чем призрак дотрагивался до их плеча со словами: «Нет. Еще нет. Твой черед не настал. Не сейчас». Что потом, когда они оставались наедине с собой, и им делалось стыдно под безжалостными лучами их обыденной жизни, обжигающими вселенским разочарованием?

Если он напрасно тратил их время, разве не тратил он напрасно и свое? Где-то внутри него жил маленький суетливый человечек, который втыкал цветные кнопки в доску объявлений всякий раз, когда Гриффин давал обещание, и разве человечку не было жаль всех этих кнопок, которые он купил и использовал напрасно, потому что вся доска была в кнопках, но ему не сказали, что с ними делать дальше. Он потерял счет обещаниям.

«Ну и какой прок от всех этих встреч?» – спросил себя Гриффин. Он листал календарь. Сколько их было. И он ни разу не сказал «да»? Несколько встреч закончились контрактом, а некоторые контракты закончились съемкой фильма, но во всех этих случаях авторы или приходили с продюсерами, или у них была репутация, или они были внесены в список, или они уже что-то продали или создали. Автора, посылавшего открытки, не было ни в каком из этих списков. Гриффин попытался угадать логику событий: Автор написал неплохой сценарий, который привлек внимание хорошего агента; агент позвонил нескольким начальникам, которые назначили Автору встречу. Судя по строчке в письме, в которой говорилось, что агент считает это хорошим знаком, Гриффин понял, что речь идет об агенте, который не знаком с ним близко. Можно было составить список авторов и рекомендовавших их агентов, чтобы выявить наименее знакомые имена, но тогда нужна была помощь Джан. А об этом не могло быть и речи.

Глава 2

Гриффин попросил Джан соединить его с Мэри Неттер. Через минуту она сообщила, что Мэри на совещании. Гриффин сказал, что у него неотложное дело, Джан попросила его подождать, и вскоре он услышал в трубке голос Мэри:

– Что случилось? Я на совещании.

– У меня вопрос. Как долго нужно ждать, чтобы сказать, что ждешь достаточно долго?

– Ты о сюжете?

– Да.

– Чего именно ждать?

– Это вопрос этикета, речь идет о благодарственном письме. Как долго его ждут?

– Она посылает подарок, не получает благодарственного письма и сердится?

– Он. И он так сердится, что готов на скандал.

– Человек так рассердился? Это что – комедия?

– Пока только идея.

– Если это не комедия, человек не может так рассердиться. То, о чем ты говоришь, называется негодованием. Такое чувство не характерно для киногероев. Чья это идея?

– Отвлекись на минуту от кино. Как долго ты будешь ждать, прежде чем скажешь, что ждешь достаточно долго?

– Когда я делаю кому-то подарок, и подарок и человек дороги мне, я волнуюсь, представляя, как человек его разворачивает. Если это женщина, я думаю, что она не станет выбрасывать ленточку, потому что я никогда их не выбрасываю. Итак, если послать подарок по почте или даже организовать доставку через магазин, сколько на это уйдет времени? Три дня по местному адресу, неделя до Нью-Йорка? Если подарок хороший и через две недели не будет отклика, у тебя есть полное право рассердиться. Естественно, если адресат получил подарок, если его не сбил грузовик. Ты представляешь друга с этой драгоценной вещью в руках, она ему нравится, но от него нет никакого отклика. А что, если она ему не понравилась и он не знает, что сказать? Похоже на правду?

– Очень похоже.

– Итак, ты решил, что вещь ему не понравилась. Ты начинаешь ненавидеть его, жалеть, что вообще послал подарок. Может быть, он оказался слишком экстравагантным, и получатель не знает, что сказать. Может быть, ты переоценил ваши отношения, может быть, тебе только казалось, что вы друзья. Ты послал что-то ценное человеку, которому ты никогда не нравился. И теперь он даже немного тебя побаивается, потому что только ненормальный может быть так щедр по отношению к просто знакомому. В любом случае, если пославший подарок – человек нормальный, через две недели он рассердится. Если он станет себя накручивать, через четыре-пять недель он будет готов убить.

– Разве кто-нибудь говорил об убийстве?

– Так будет смешнее. Это ведь комедия?

– Ты это решишь, когда прочитаешь сценарий. Когда он будет закончен.

Они попрощались. Гриффин подумал, что, возможно, она солгала насчет совещания. Они говорили довольно долго, но он не слышал, чтобы она перед кем-то извинялась. Может быть, она подала сигнал «тайм-аут», как рефери, руками. А может быть, кто-то вежливо ждал, пока она закончит разговор, читая документ или листая журнал на кофейном столике. А может, она была польщена его звонком и не хотела упускать возможности поговорить с ним из чувства самосохранения, не обращая внимания на менее важное, что включало всех, кто был в кабинете. Если она прервала ради него совещание, это означало, что он по-прежнему пользуется на студии авторитетом и что Ларри Леви придется побороться со сторонниками Гриффина.

Гриффин открыл записи в календаре шестинедельной давности. Он пожалел, что не спросил, как долго человек может переживать обиду, прежде чем забыть ее. Год? Полгода? Насколько он обнадежил Автора? Что, если Автор представлял комедию и ему удалось несколько раз рассмешить Гриффина? Или Автор описал сцену, напомнившую Гриффину его детство, и он сказал об этом? В обоих случаях Автор пришел бы домой, позвонил своему агенту и сказал, что встреча прошла великолепно, так как ему удалось рассмешить Гриффина или заставить его плакать. Он мог быть в такой экзальтации, что позвонил агенту из телефона-автомата на стоянке, а потом по дороге домой мог заехать в автосалон, поинтересоваться ценами на кабриолеты. Может быть, он пригласил на ужин друзей, настолько он был уверен в успехе, и простодушно сорил деньгами, как человек, у которого бумажник всегда набит двадцатидолларовыми банкнотами.

Если встреча была в начале недели, Автор мог рассчитывать, что Гриффин перезвонит до выходных, но агент сказал ему, что не стоит ждать звонка раньше чем через неделю, объяснив, что Гриффину нужно время, чтобы найти удобный момент и обсудить все с Левисоном. Когда до Автора начала доходить правда? В понедельник днем? Может быть, он вообще прилип к телефону? Или проверял по нескольку раз записи на автоответчике? Может быть, он докучал звонками агенту или его секретарше, звоня до обеда, а потом сразу после обеда, чтобы узнать, не начал ли Гриффин переговоры по поводу контракта? А потом вечер понедельника, и опять нет звонка. Потом вторник. Новая надежда во вторник. Радость во вторник, уверенность во вторник. Й во вторник Гриффин снова не звонит. А что к концу недели? Агент сказал Автору, что надо признать правду. И Автор после этого набросился на агента? Сказал ли агент Автору, что говорил с Гриффином и что Гриффин завернул проект? Такое могло быть. Агент знал, что не стоит ему звонить. Или он позвонил, но Гриффин не перезвонил ему, и агент понял, что не стоит продолжать, чтобы не быть надоедливым. Сколько времени прошло, прежде чем у Автора появилось желание убить?

Гриффину стало страшно. Это не выдумка. Это не шутка. Он верил Автору. Он верил, что Автор хочет его убить. Все логично.

Зазвонил телефон. Джан сказала: «Витковер». Продюсер. Гриффин взял трубку и тотчас Витковер начал на него орать по поводу студийных комиссионных за прокат картины, снятой три года назад за границей.

– Это не моя картина, – сказал Гриффин. – Кто ее курировал?

– Сьюзен Альпер, и теперь она работает на «МГМ», Гриффин.

– Я не отвечаю за прокат. С какой стати ты звонишь мне?