Корректор жизни (СИ)

У него нет лишних слов... Импрессионизм - экспрессионизм... Краска кладется не обязательно та, что на цветное фото... Цветные тени... Зато - ассоциация, импрессия и экспрессия... "Кривые убыточки" - классно! Это и ухмылочки тоже...Да... Но и убытки - нет убыточки: они меня пустят в расход - какой же это для них убыток, - так, убыточек... "Офицеры..." - это раньше были офицеры, а теперь - говно! Это теперешние - "последнейшей выточки". Нет, это не портновский-шнайдерман слово "выточка", это их всех на станке выточили, они безликие деревянные болваны-матрешки... Они так всю страну, а не одни только лишь равнины обосрут и изгадят... Залезь в выгребную яму, и смотри снизу, как кто-то испражняется - таки поймешь, что такое "зияющий пах"!

Мне их страшно, я им боюсь...

Эти звуки все время... они проели голову, они выходят через глаза, они выдавливают мои зрачки наружу, и зрачки повисают на щеках, едва держась на прозрачных студенистых ниточках, выблеванного глаза... Падают, ревут и взрываются, а их хозяевам - холя лиц... Мы все тут издохнем, а они там - нет... Но таково мое счастье, я - здесь, а они - там... Я прикреплен здесь, я с этим всем и буду крутиться... Прикрепленная земля... И эта холодная мокрая простыня, и руки за спиной... Они обещали одно, а что мы имеем? Или кто-то ошибся? Я - нет!

Мои слезы не нагреют этот мир...

Во время подобного монолога его веки все время нервно смыкались, подергивались щеки, и не дай вам бог его перебить каким-либо вопросом... Он сам закончит, когда захочет и без прощания двинется дальше, стараясь не сворачивать и не огибать препятствий...

7 - 10 февраля 2001 г.

ГОСПОДИН РАДУ ДРАГОШ

Г

осподин РЮду ДрЮгош вышел со двора на улицу, прикрывшись глухой дощатой калиткой от двух соседок, которые целый день торчат у ворот, выставив перед собой табуретку с миской, наполненной семечками с утонувшим в них стаканом.

"Они думают, что занимаются коммерцией, - но кому, скажите мне, понадобится покупать семечки, если они и так есть у каждого? Разве что, приезжим, но приезжих теперь стало мало, да и до улицы Бернардацци им вряд ли дойти. Так что это никакая не коммерция, а самообман. Причем самообман вредный и разорительный: от нечего делать они съедают столько семечек, сколько не зарабатывают не только они, но и их мужья, не говоря уж о калориях".

Господин Драгош не любил их и специально, прикрывшись калиткой, свернул в сторону так, чтоб не надо было здороваться и выслушивать эти надоевшие "а как поживает мадам Драгош? Что-то давно ее не видно...". Или, еще хуже: начнут рассказывать всякие сплетни...

Лучше пройтись спокойно, с достоинством, не отвлекаясь на пустопорожние разговоры, - сегодня суббота, выходной день. Да, к тому же, солнечно и сухо. Господин Драгош надел светлые брюки и серый летний пиджак с коротким рукавом поверх кремовой трикотажной футболки "поло": если станет жарко, пиджак можно снять, сложить подкладкой наружу и перекинуть через руку, а вид при этом останется приличный.

К ногам господина Драгоша подкатился мяч, упущенный играющими на мостовой детьми. Несмотря на возгласы: "Дяденька, пасните мячик!", господин Драгош молча, не оборачиваясь в сторону детей, перешагнул через мяч и продолжил свою субботнюю прогулку.

Пройдя по Бернардацци до Армянской, господин Драгош собрался ее пересечь, пройти еще немного и преодолеть шумную улицу Котовского, поскольку решил дойти сегодня до Озера и погулять вокруг него.

Нет ничего лучше прогулки вокруг Озера!

Во-первых, пока до него дойдешь, твой ум и твою душу успокаивает размеренный ритм кварталов верхней части Города, на тебя великолепными резными дверьми смотрят прекрасные особняки, из-за заборов к тебе тянутся ветви деревьев...

Когда же ты пересечешь Садовую, вспоминая бессмертное: "не пройти по Садовой в день цветения липы? - Нет, это не для меня!", и углубишься в самую необычную на свете улицу - Университетскую, на которой крыши домов слева находятся на одном уровне с порогами домов справа, ты уже почувствуешь приближение этого магического места: величественного ансамбля холмов, оврагов, воды и безбрежных далей, называемого Озером.

Но в этот день господину Драгошу не суждено было погулять по аллеям парка, окружавшего озеро.

На углу Армянской и Садовой словно именно его поджидал друг детства Вася Тимченко, бывший шофер, ныне спившийся. Вася стоял возле углового магазина, ожидая кого-нибудь, кто поможет ему собрать на первую бутылку. Увидев Раду, он замахал рукой и, как ему казалось, бодро и радостно поприветствовал:

-- Буна диминяца, домнул Драгош!

-- Привет, Вася, привет, - нехотя ответил господин Драгош, и продолжал двигаться вперед, пытаясь перейти Садовую, понимая, впрочем, что от расплаты не уйти.

-- Что, брезгуешь старому другу руку подать? - не унимался Вася, - Да я шучу, шеф! Лучше, господин инженер, помоги пролетариату, пока он не стал могильщиком буржуазии.

Господин Драгош знал, что у него в кармане два лея, отдавать которые было жалко и антипедагогично, поэтому он подошел к газетному киоску, купил за пол лея газету, собираясь пол лея отдать Васе, а один лей оставить себе, но не тут-то было: опытный Вася мгновенно просчитал всю комбинацию:

-- Спасибо, брат, как раз лея нам и не хватало! - с этими словами Вася сгреб монету с ладони Драгоша и, продолжая благодарить старого школьного товарища, чью доброту он никогда не забудет, поспешил к магазину, пытаясь перехватить спускающуюся со ступенек старушку, - Мадам Коган, разрешите вам помочь...

Господин Драгош вздохнул, свернул газету трубочкой и перешел на другую сторону улицы, оказавшись у входа на старинное Армянское кладбище.

Вход на кладбище был отмечен высокой каменной аркой, несоразмерной в своем великолепии с окружающими домишками и оградой, слева от которой торговали цветами, а справа сидел старик нищий, задремавший ненадолго, и поэтому пропустивший господина Драгоша без комментариев.

"Зайду-ка я на кладбище, - подумал господин Драгош, - давно я тут не был, а здесь так хорошо, так тихо. Посижу-ка я здесь, у центральных могил, а потом дальше пойду. Да и к могиле отца надо бы подойти..." С этими, или похожими на эти мыслями господин Драгош сел на садовую скамейку рядом с красивой могилой княгини Дадиани, умершей много более ста лет тому назад.

Перед ним была площадь, справа - церковь Всех Святых, слева - дорога, поворачивающая к входу на кладбище. На противоположной стороне площадки вплотную друг к другу теснились могилы наиболее знатных и богатых горожан, умерших в последние два века.

Раду Драгош, живя рядом с кладбищем всю жизнь, знал его, конечно, как свои пять пальцев. Во времена детства кладбище было местом их ребяческих забав и игр, им были доступны многочисленные дореволюционные склепы и часовни, лишившиеся присмотра из-за бесконечной череды войн и революций. Они еще застали не разграбленные могилы, они еще видели в гробах, вытащенных из ниш склепов, иссохшие трупы старух с нетленными длинными волосами и хорошо сохранившимися кружевами, их старшим товарищам еще доставались пуговицы с мундиров, золотые зубы, кольца...

Став постарше, они с друзьями ходили сюда просто так, чтоб распить бутылочку-другую вина. Все входы в склепы к тому времени уже забетонировали, или заварили сварочным аппаратом. Посетителей на кладбище было немного, хоронить на нем перестали. Только очень больших начальников иногда хоронили здесь, а простой народ хоронили на новом кладбище с поэтическим названием: "Дойна".

Впрочем, по религиозным праздникам, особенно на пасху, кладбище заполнялось основательно. Народ приходил семьями, на целый день. С собой приносили пасхальные куличи, яйца, вино. Убирали могилки, красили оградки, сажали цветы...

Вся алкашня города собиралась сюда, потому что наливали каждому.

"Сыночки, не проходите мимо, выпейте стаканчик за упокой души... Помяните мужа моего, - причитают старушки, протягивая маленький стограммовый граненый стаканчик, до краев наполненный красным вином, - а вот закусите, это хорошая, сырная пасха, яичко возьмите..."