Фарс, или Долой одиночество!

Чем черт не шутит, может, мы были правы?

Так-то вот.

5

Пока суд да дело, странный доктор Стюарт Роллингз Мотт не терял время даром. Он регулярно взвешивал, измерял нас, заглядывал в наши выхлопные отверстия, изучал образцы кала. Делал он все это на совесть.

«Как поживаем?» — говорил он. На что мы с готовностью отвечали: «Блюх… дух…» и т.д. Между собой мы звали его «Душка камбала».

Со своей стороны мы делали все возможное, чтобы один день, как две капли воды, походил на другой. Например, каждый раз, когда «Душка камбала» восторгался нашим аппетитом и регулярной работой желудочно-кишечного тракта, я засовывал в уши большие пальцы рук и дико тряс остальными. В это же время Элиза резко задирала юбку и хватала зубами резинку, на которой держались колготки.

В ту пору мы с Элизой свято верили, и между прочим, я верю и по сей день, что можно пройти по жизни без особых потрясений, если выработать штук десять или около этого каждодневных ритуалов, которые и повторять без конца.

В идеале Жизнь — это что-то вроде менуэта или вирджинского рила, или фокстрота, которым легко можно обучиться в школе бальных танцев.

И сегодня я не могу с полной уверенностью сказать, то ли доктор Мотт любил меня и Элизу и, обнаружив нашу гениальность, по-своему старался оградить нас от грубости и жестокости внешнего мира; то ли просто пребывал в коматозном состоянии.

Если не считать сестру, «Душка камбала» — вот с кем я просто помираю от нетерпения встретиться в загробном мире. Так и хочется спросить, что же все-таки он о нас думал, о чем догадывался, а что знал наверняка.

Легко представить, сколько вопиющих оплошностей допускали мы с сестрой. Эти оплошности просто кричали о нашем интеллекте. Мы были только детьми. Мы не прошли еще школы житейских хитростей.

Пуская пузыри, мы бессознательно сыпали иностранными словечками, которые можно было узнать. Заглянув в замковую библиотеку, доктор мог заметить, что кто-то переставил книги. К тому же он знал, что слуги не имели обыкновения заходить в библиотеку.

Наконец, он сам мог обнаружить тайные ходы. После ежедневных медицинских осмотров, доктор обычно бродил по всему замку. Слугам он объяснял это наследственным увлечением архитектурой. Почему бы ему не забрести в один из переходов, где валялись недочитанные книги, а пол был густо закапан воском от свечей?

Что такое счастье?

Для нас с Элизой счастьем было постоянно быть друг с другом, иметь кучу слуг, отменное питание, уединенный, забитый доверху книгами замок и свой «астероид», покрытый, насколько хватало глаз, яблоневым садом.

Счастьем было развиваться как составная часть уникального единого мозга.

Случалось, мы лапали друг друга, тесно соприкасались, но исключительно из интеллектуальных побуждений. По правде говоря, Элиза полностью оформилась к семи годам. А я достиг половой зрелости лишь во время последнего года обучения на медицинском факультете Гарварда. Мне тогда исполнилось двадцать три.

Телесный контакт с Элизой только усиливал взаимопроникновение мыслей. Так рождался гений, который погибал, как только мы разъединялись, и появлялся вновь при контакте.

Мы не думали о том, что по отдельности наши умы неполноценны. Например, читал и писал за двоих только я. Элиза до самой смерти оставалась неграмотной. А вот по части интуитивных скачков в неведомое главенствовала Элиза. Это она решила, что для нашей же пользы будет лучше притворяться кретинами, но научиться ходить в туалет. Элиза догадалась, для чего предназначались книги и что означали едва различимые пометки на полях. Именно Элиза почувствовала какую-то несоразмерность в комнатах и коридорах замка. Мне оставалось только методично, метр за метром, все измерить, обстукать панели стен и паркет отверткой и кухонными ножницами. Мы искали выход во внутренний скрытый мир — и нашли его.

Так-то вот.

Да, читал за двоих я. Сейчас мне кажется, что тогда не осталось ни одной книги, изданной до Первой Мировой войны на индо-европейском языке, которую бы я не прочитал вслух.

Запоминала за двоих Элиза. Она решала, что нам изучать дальше. Только Элиза могла соединить две, на первый взгляд, не имеющие ничего общего идеи и получить новую.

Элиза умела сопоставлять.

Большая часть поглощаемой нами информации безнадежно устарела. Ничего удивительного, ведь после 1912 года новые книги редко попадали в замок. Кое-какие книги не имели временных ограничений. Часть книг была откровенно глупа, вроде танцев, которым нас учили.

Хотите, изображу точную историческую версию тарантеллы прямо на развалинах Нью-Йорка? Достоверность и презентабельность гарантируются!

Я часто задаюсь вопросом, были ли мы с Элизой действительно гениальны?

И всегда отвечаю: да. Я не боюсь выглядеть хвастуном, ведь я был всего лишь составной частью изумительного разума. Более того, нас никто не учил.

Вспоминаю, как нам нравилось критиковать эволюционную теорию Дарвина. Только подумайте, какими уязвимыми становились особи, решившие эволюционировать. Пока они из кожи вон лезли, отращивая мощные крылья или броню, их за милую душу могли сожрать более практичные собратья, которые плевать хотели на прогресс.

Нам принадлежит, по крайней мере, одно точное предсказание. Настолько точное, что аж жуть берет.

Слушайте: началось все с загадки, как это древним людям удалось воздвигнуть пирамиды в Египте и Мексике, огромных каменных идолов на острове Пасхи и доисторические столбы в Стоунхендже. Ведь у них не было современной техники и приспособлений.

Из чего мы делаем заключение: в те стародавние времена бывали дни слабого притяжения. В эти дни люди и расправлялись с огромными каменными глыбами, будто это были детские кубики. Мы даже пришли к выводу, что длительные периоды устойчивого притяжения не являются нормой для земных условий. Мы предсказали, что в любой момент земное притяжение может стать таким же капризным и непостоянным, как жара и холод, направление ветров, снежные бури, ливни и ураганы.

Да, а еще мы с Элизой первыми пришли к мысли о несовершенстве Конституции Соединенных Штатов Америки. По нашему мнению, она была заурядным руководством по нищете и страданиям. Дело в том, что весь успех кампании по поддержанию у простых людей чувства гордости и счастья — в разумных рамках — зависел от самих людей. В руководстве, именуемом Конституцией, не давалось никакого совета, как людям стать грозной силой в противовес властям. Мы решили, что, очевидно, составители Конституции просто не заметили простых людей, у которых не было ни большого состояния, ни влиятельных друзей, ни выборных должностей. А ведь именно эти люди несут в себе истинную силу и красоту.

Все же мы думали, что, скорее всего, составители Конституции по какой-то случайности не учли, что по естественным и вполне закономерным причинам живые существа в критических ситуациях сплачиваются в большие новые семьи, как, например, семья депутатов или семья других выборных представителей.

Во времена нашей с Элизой гениальности мы даже отважились выдвинуть предложение, чтобы в Конституцию была внесена поправка, согласно которой каждому гражданину гарантировалось бы право членства в одной из семей. И не важно, кто этот человек: придурок, сумасшедший или просто дефективный. И семья эта должна быть так же ловко и крепко сколочена и так же закрыта для всех посторонних, как и славная семья выборных представителей.

Ай да молодцы мы с Элизой!