Пианист

– А помидорчика нет? Хочу хлеб с помидором.

– Консервированные, – крикнула Луиса, не вставая с кровати.

– Хлеб с консервированным помидором? Чарнегос [9] вы, а не приличные люди.

– Когда он берется острить, становится невыносимым.

– Останемся здесь. Как будто спрятались от всех. Сейчас они начнут нас искать.

Луиса смеется и обнимает его. Мягкое теплое тело прижимается к нему, и желание поднимается пружиной. Он приникает губами к волосам женщины, а она целует его в губы влажным поцелуем.

– Хочешь? Прямо сейчас? Здесь?

– Почему не спросишь: можешь – прямо сейчас, здесь?

– Можешь – прямо сейчас, здесь?

– Того гляди, войдет этот псих.

– Пусть это его беспокоит.

– И меня – тоже. Беспокоит и сковывает.

– Значит – нет?

Он ответил «нет» одними глазами, и Луиса даже в полной темноте поняла его и выскользнула из объятий как раз вовремя, потому что тело его уже теряло жар, оно уже было и не было в этой комнате, которая с каждой секундой становилась все более враждебной. Голос Шуберта пришел на помощь.

– Куда вы запропастились? Может, глупостями занимаетесь?

Они вышли на кухню, держась за руки.

– Ирене, ты видишь то, что вижу я? Погляди на эту парочку. Они там занимались глупостями, до сих пор еще размякшие. В их-то годы! Просто извращенцы, вроде тех, что готовы заниматься любовью в лифтах, на похоронах и в африканских саваннах под взглядами всевидящих жирафов.

Ирене, надев очки, читала странички, которые достала из сумки.

– Чем ты занимаешься?

– Проверяю контрольные работы. Осталось еще шестьдесят две штуки.

– Ну вот, я наелся, теперь самое время выходить. Как вы смотрите на то, чтобы совершить инспекционную прогулку по Рамблас и опрокинуть по рюмочке в «Боадос»?

– Что ты имеешь в виду под инспекционной прогулкой по Рамблас?

– Начнем с американской закусочной, которую открыли на Каналетас. Там можно поразмышлять о вырождении кулинарного искусства вследствие имперского проникновения Соединенных Штатов в тонкую область гастрономии. А рядом толкучка-продажа наркотиков, на том самом месте, где прежде толпились болельщики, и мы сможем с горечью отметить, что барселонский футбольный клуб потерял свое неповторимое лицо, а ведь когда-то он был легендарным авангардом борющейся Каталонии. Потом мы пройдем мимо кинотеатра «Капитоль», нашего старого доброго «Кан-Пистола», где нынче показывают всякое порнографическое и псевдопорнографическое дерьмо, и посетуем на разлагающее действие массовой культуры и поголовную неосведомленность в области сексуальных проблем. Затем наступит черед перестроенного бара «Мокко» – обязательная остановка на нашем via crucis, [10] – и мы поймем, что натворили со старыми добрыми заведениями: переделали на современный лад, и в результате аптеки смахивают на кафетерии, а кафетерии – на аптеки… Ну что, продолжать? Прогулка по Рамблас даст космическое видение проблем, и если мы дойдем до самого моря, то, уверяю вас, увидим и здание, похожее на летающую тарелку Планетарного социалистического интернационала, в порту, если повезет, наткнемся на веселых ребят из Военно-морского флота США и получим еще одно доказательство, что мы всего лишь провинция великой империи, не более. А если сегодня полнолуние, то поглядим на гнилые воды порта, гнилые – очень многозначащее определение. В иные времена от такого перечня в наших жилах забродила бы кровь революции, а теперь – разве что винцо насмешки.

– На улице можно будет прибавить шагу и не слушать твоих разглагольствований.

– А я пойду с вами в ногу.

– Послушай, я устала.

От усталости ее мальоркинский акцент стал еще заметнее. Луиса вышла и появилась в замшевом жакете. Шуберт ждал их на лестничной площадке, словно внял желанию сотоварищей по ночной вылазке. Он стал спускаться по лестнице, не глядя, идут ли за ним остальные, и лишь иногда оборачивался – не устал ли Вентура. Их взгляды встретились, Шуберт чуть улыбнулся, как будто извиняясь за любопытство, и пробормотал: Держать хвост пистолетом.

Луиса перехватила взгляд Шуберта и поняла, что Вентура готов остановиться и дать ощупать себя взглядами, словно рентгеновскими лучами, а потом без возражений выслушать диагноз.

– Да он чувствует себя прекрасно… Из дому не выходит потому, что я не пускаю, такой рассеянный, способен в феврале выйти на улицу в одной рубашке.

– Когда разбогатеете, поменяйте квартиру, – ворчит Шуберт, зацепившись за ржавую решетку перил. – Чудо еще, что горячая вода у вас есть.

– Это старинная квартира родителей Вентуры. Они тут жили в молодости. И привязаны к ней душой, а теперь квартира пригодилась нам…

Вышли на улицу, освещенную только огнями автомобильной стоянки, занимавшей половину квартала; церковь в премодернистском стиле на другой стороне улицы выглядела маленькой фабрикой по производству веры и надежды.

– Что за церковь?

Треугольное здание церкви с оконцем, точно глаз циклопа посередине, заинтересовало Шуберта.

– Церковь Святой Кармен. Построена после Трагической недели [11] на месте старинного монастыря Святого Иеронима, который сожгли революционеры. Мои дед с бабкой поселились на этой улице, на улице Епископа Лагуарды, сразу же после свадьбы. У них тут был трактирчик неподалеку, потом они стали побогаче, но эту квартиру сохранили, потому что привязались к ней, и мой отец – тоже. Здесь он родился, здесь жил с моей матерью в первые годы после свадьбы, и здесь наконец поселились мы с Луисой. Квартал очень спокойный и довольно интересный. Хочешь спустимся к площади Падро?

– Нет. Не надо. Лучше пойдем сразу на Рамблас.

– Эта улица отличается от всего квартала. Раньше, лет тридцать или сорок назад, это был бедный квартал, а на этой улице жили богатые люди – врач, рантье, фасады об этом говорят, есть даже дома с лифтами, эдакие попытки рационалистической архитектуры тридцатых годов. Давайте заглянем на площадь Падро, очень интересное место. Там за поздней кладкой обнаружили настоящую романскую часовню и. собираются ее реставрировать.

– Меняю площадь Падро на Рамблас.

Вентура пожал плечами. Женщины ждали их решения, и Шуберт назначил маршрут: Риера-Альта – Кармен – Пласа-де-лос-Анхелес; они прошли мимо Благотворительного дома, который очистили от его полной лишений истории и отдали молодой, но зубастой народно-демократической культуре – независимому театру, неизвестно откуда взявшимся музыкантам, ассоциациям местных жителей, твердо намеренным вернуть себе то, что им, возможно, никогда не принадлежало. Они дошли до улицы Ремесленных Цехов, куда выходили зады типографии газеты «Вангуардиа», в здании глухо шумели машины. Этот путь предложил Шуберт – чтобы выйти на Рамблас в самом начале.

– Прогулка будет, с одной стороны, символической, а с другой – назидательной.

Они пошли улицей Ховельяноса к Пелайо, мимо темных витрин, разрезанных многоугольниками света, рвавшегося из дверей баров и таверн, охваченных горячкой ужина. Луиса взяла его под руку и прижалась к нему всем телом, стараясь перелить в него свою силу, лишь бы он мог идти за шествовавшим впереди Шубертом и следовавшей за ним Ирене. Впереди идущий считал своим долгом громко сообщать обо всем, что представало его взгляду, всякий раз оборачиваясь назад. Сначала они смеялись некоторым его замечаниям, но потом на их лицах застыла вежливо-равнодушная улыбка, и эта улыбка охлаждала энтузиазм Шуберта-проводника; но вот они вышли на Рамблас: густое море голов, вольные гривы любителей футбола, обсуждающих свои проблемы, людские волны, вырывающиеся из подземки, попрошайки, просящие и замершие в безнадежном созерцании, молодые ребята, что снуют, не прибиваясь ни к одной группке, постигая науку убивать время, им не терпится поскорее стать взрослыми, они жадны до всего необычного в чужом поведении и даже просто до анекдотов, которые потом рассказывают друг другу, сидя за бифштексом с кетчупом, пересмеиваясь и отпуская шуточки по адресу этого странного мира зевак, болтунов и попрошаек, который их поджидает за дверями и на который они смотрят со стороны, – так им кажется, потому что они называют его вещи своими именами.