Пузырь Тьеполо

— Вы покажете картину матери и брату?

Она покачала головой: нет. Между ветками деревьев заиграли янтарные блики. Антуан и Орнелла болтали непринужденно, даже с чрезмерной откровенностью: легко довериться случайному собеседнику, которого, скорее всего, больше не увидишь. До чего забавные эти бегуны трусцой с наушниками CD-плеера в ушах! Вон там, в конце аллеи, Галерея эволюции.

— Через месяц у меня поездка в Испанию и Португалию — там выходит книжка. Наша гостиница рядом с церковью Фрари. Она указана во всех путеводителях, у нас всегда полно французских туристов. Ну, мне пора, а то опоздаю. Возьмете такси?

Он проводил ее до метро «Жюсье». Она спустилась по ступенькам, не оборачиваясь. А о «Кофейном льде» они и не поговорили.

— Зная вашу любовь к Венеции, Стален, я даже не спрашиваю, хотите ли вы принять участие, — с усмешкой сказала Натали Родзински, главный редактор журнала «Изобразительное искусство». В редакции разгорелись страсти по поводу проекта специального выпуска, посвященного венецианской живописи XVIII века. Со стороны Антуана конкуренции можно было не опасаться. Несколько лет тому назад он многим коллегам давал почитать книжку Режиса Дебре «Против Венеции», которую сам обожал. Из деликатности все в редакции делали вид, что все еще считают его таким же одержимым духом противоречия, неукротимым врагом всякой политкорректности, каким он был в ту пору. Хотя все знали, что это не так. После смерти Жюли и Мари он ушел в себя и ко всему охладел. Взывая к его былой неукротимости, товарищи как бы подчеркивали, что он ничуть не изменился, но за глаза сокрушались: он постарел лет на десять, осунулся, стал ужасно вялым.

Антуан прочистил горло.

— А я вас, пожалуй, удивлю, — сказал он. — Меня давно занимает загадка фрески Джандоменико Тьеполо «Новый Свет». — И, обведя взглядом присутствующих, прибавил нарочито ироничным тоном, словно в оправдание своей репутации: — Ради того, чтобы в ней разобраться, я даже готов отправиться в Венецию.

В путеводителе был указан всего один отель поблизости от Санта-Мария-деи-Фрари. Отель «Феличе». Семейная обстановка. Хозяйка бегло говорит по-французски. На последнем этаже два номера с открытыми террасами. Лучшее сочетание цены и качества.

И правда, цены оказались на удивление умеренными, Сталену даже удалось заказать в середине июня номер с террасой. На плане города он увидел, что от «Феличе» совсем недалеко и до КаʼРедзонико, где находится та самая фреска, и до Кампо Санта-Маргерита.

Он не слукавил: «Новый Свет» действительно давно привлекал его. Эта удивительная, недавно отреставрированная фреска украшала один из второстепенных залов на верхнем этаже КаʼРедзонико. При жизни Джандоменико Тьеполо был известен лишь как сын и соавтор знаменитого Джамбаттисты Тьеполо, создателя картин на религиозные сюжеты и множества фресок. Однако это странное, можно сказать, таинственное произведение, изначально написанное на стене загородного дома семейства Тьеполо и долгое время остававшееся в полной неизвестности, всегда притягивало специалистов. Художник начал работать над ним около 1750 года, а закончил не раньше 1791-го.

На фреске изображена толпа людей, обращенных спиной или в профиль к зрителям и смотрящих на что-то, чего мы не видим. [1]На заднем плане — море. Поразительная композиция. Сцена из городской жизни, участники которой схвачены в самых непринужденных позах. Но ничего общего с веселой фантазией Лонги или Гуарди, дяди Джандоменико. Белесо-голубой фон, желтовато-кремовые и приглушенно-рыжие пятна плащей и камзолов. В том, как склонены спины и повернуты головы, угадывается упорядоченность какого-то действа. Как будто вся толпа подчинена общему порыву и устремлена к чему-то призрачному и бесшумному, как сновидение.

Антуану фреска нравилась уже тем, что опрокидывала раздражавшие его стереотипы. В среде интеллектуалов считалось хорошим тоном презирать девятнадцатый век и бурно восхищаться восемнадцатым — дерзким, вольнолюбивым, жадным до удовольствий. И едва зашла речь о специальном венецианском номере, в нем взыграла прежняя бунтарская закваска: слишком хорошо он представлял себе общий тон статей, независимо от того, о каких художниках в них будет говориться. Навязшие в зубах рассуждения о «страстном жизнелюбии».

Какое отношение ко всему этому имела модная книжечка Орнеллы Малезе? Ровно никакого, он о ней и не думал. И все же — «Кофейный лед» тоже был гимном и образцом венецианской манеры ловить счастливые мгновения. Все же — Антуан первым делом стал искать в путеводителе отель, о котором говорила Орнелла. Все же — когда он уверился, что это точно «Феличе», не колеблясь выбрал именно его. Впрочем, он оправдывал свой выбор интересом к картине Россини и стечением обстоятельств, благодаря которому он попадет в Венецию, когда там не будет Орнеллы.

Вероятно, в молодости Паола Малезе была очень хороша собой. Теперь, когда ей перевалило за шестьдесят, она выглядела несколько утомленной жизнью, но с достоинством несла бремя своих лет. Большие, обведенные тенями глаза, бледное лицо, как у всех жителей знойных стран, привыкших прятаться от солнца. Черное в мелкий белый цветочек платье напомнило Антуану деревенские сатиновые наряды его бабушки. Погруженный в прохладный полумрак отель производил впечатление строгости и домашнего уюта. Трудно предположить, чтобы кому-то могло прийти в голову явиться в выходящую окнами на узенький канальчик Рио-Терра-Фрари небольшую гостиную в курортных бермудах и развалиться в кресле; во всяком случае, такая бестактность была бы встречена чувствительным немым укором. Точно так же здесь было не принято, чтобы постоялец сам искал свой номер. Синьора Малезе проводила Антуана на четвертый этаж, где было и светлее, и теплее, чем внизу.

Маленькая терраса живописно возвышалась над крытыми горбатой черепицей кровлями соседних домов, но вся она была завешана сушившимися на веревках гостиничными полотенцами. Антуан подумал, не возмутиться ли этим вторжением на его территорию, но промолчал, побоявшись, что его примут за сноба, и правильно сделал. Почти через час, когда он, лежа на кровати, читал монографию о Тьеполо, в номер без стука вошла служанка, небрежно пропела buongiornoи преспокойно собрала в охапку все полотенца.

Антуана это явление позабавило. Он начал кое-что понимать в местных нравах и обычаях. Еще немного — и отель «Феличе» заставит его, человека замкнутого по природе, оценить прелесть совершенно непривычной простосердечности. Если в первую минуту мысль о том, что по его террасе могут расхаживать чужие, была ему неприятна, то теперь он находил в этом особую пикантность: жить в номере с такой внезапно посещаемой террасой гораздо веселее, да и само обладание ощущаешь острее, когда на твое исключительное право кто-то покушается.

Как всегда по воскресеньям, КаʼРедзонико закрывался в полдень. Чураясь слишком людных мест — Риальто или площади Сан-Марко, — Антуан решил пройтись по Дорсодуро. На паперти Фрари уличный музыкант играл на флейте Баха в сопровождении оркестра — запись лилась из стоящего рядом динамика. Антуан сел на широкую ступень и заслушался. Казалось, музыка облегчала тяжесть безветренного зноя, окутавшего массивные монастырские стены из красного кирпича. Наконец он встал и побрел наугад по извилистым закоулкам. Их названия не были обозначены на плане города, которым снабдила его синьора Малезе. Иногда улочка — венецианцы говорят «калле» — сужалась и утыкалась в канал с водой цвета горохового супа. Приходилось поворачивать и идти обратно под рядами болтающегося между домами, будто флаги, белья. С чего это Режис Дебре взял, будто в Венеции не вешают белье на улице! Антуан заметил, что с ним происходит то же, что в отеле: он испытывает совсем новые ощущения. Часам к шести он вышел на широкую площадь.

И хотя очутился тут впервые, сразу признал Кампо Санта-Маргерита с ее облупленными красными скамьями. В открытых кафе туристы пили свою несчастную колу.