Женщины в игре без правил

, шее, в игре наперегонки капли вермута были куда шибче, они обгоняли кровь, которая как раз стыла на ходу, как бы засыпая… Слезы же…

Слезы… Они шли своим соленым путем. Они не покидали ее, затекая в рот, и она сглатывала все вместе — полынь, соль и остаточную сладость вермута.

И в этот момент в дверь позвонили.

К ней никто не мог прийти. Никто. Значит, это ошибка. И можно сделать вид, что звонка нет. Она хотела посмотреть в глазок, но — дура какая! — постеснялась наготы, как будто ее видно за дверью. Она тихо поставила чашку и провела рукой под носом. Тут-то и обнаружила кровь.

А звонок звенел пронзительно, биясь об стены полупустой квартиры, он отзванивал даже в стеклах окон, не прикрытых занавесками.

Елена на цыпочках сбегала в ванную и напялила халатик, на котором не хватало двух нижних пуговиц. На цыпочках подошла к глазку. Прямо в лицо ей смотрел страшный бородатый мужик, несоразмерный, искаженный по краям. У него не могло быть добрых намерений, потому что говорил он громко и грубо: «Откройте же, сволочи! Вы же дома».

«Конечно, — подумала Елена, — я же, видимо, включила радио в тот самый момент, как он вышел из лифта. Он это слышал». Она с ужасом смотрела на хлипкую дверь, которая выбивается одним ударом ноги.

У нее не было телефона. Она знала, что соседи на даче: видела, как звенели они связкой ключей, закрывая две двери — простую и железную. Она тогда подумала: такую же дверь сделаю после углового диванчика.

— Какого черта? — закричала она изо всех сил. — Какого черта вам надо?

— Да откройте же наконец! — кричал ей мужик. — Вы что, нелюди?

— Нелюди! — кричала Елена. — Они и есть. И никого не ждем! И никого не звали! И если вы не уйдете к чертовой матери, я вызову милицию.

— Вызовите! — ответил мужик. — Я вас умоляю, сделайте это.

Это был измученный, вычерневший человек, у ног которого валялся рюкзак. Он не был страшен, скорее он был сам напуган или несчастен, ему сейчас шли все определения рода беды и горя, и Елена сказала: «Проходите!», забыв о недостающих пуговицах и вспомнив о них уже вослед абсолютно индифферентно скользнувшему по раствору ее халата взгляду мужчины. Он прошел прямо в кухню и стал пить воду из крана, припав к нему губами.

— Я дала бы вам чашку, — сказала Елена, смущаясь бутылки вермута на столе и чашки со следами крови. «То-то обо мне подумает! — решила она, но гордо отогнала мысли. — Еще чего! Буду перед каждым делать вид». По радио снова говорили о землетрясении.

— Где? — спросил мужчина.

— На Дальнем Востоке, — ответила Елена.

— Понятно, — сказал он. — Это ожидаемо. Извините, что я ворвался и вас напугал. Здесь раньше жил мой приятель, но не такой, чтоб сообщать мне свой новый адрес. У нас командировочная дружба. Вы мне не скажете, где он теперь получил квартиру?

— Понятия не имею, — ответила Елена. — У нас был сложный обмен. Нас было семеро в цепочке. Я вообще его не знаю. Я слышала, он переехал к женщине. Но может, ошибаюсь.

— Знаю я эту женщину! — в сердцах сказал