Невероятное паломничество Гарольда Фрая

Он снова тронется в путь — и ничто ему не помеха. Да, он дал обещание Кейт, но его верность Куини все же важнее. В конце концов, у него есть все необходимое — тапочки, компас, подарки… А маршрут можно выбирать непрямой, пожалуй, лучше через холмы, чтобы и вовсе ни с кем не встречаться. Ноги сами уводили Гарольда все дальше, и сердце его радостно билось. Он опять будет идти ночами, встречать рассветы… Через несколько недель он уже доберется до Берика.

А затем до него долетел оклик Кейт, пронзительный в ночном воздухе, а следом — лай собаки у ее ног. Во тьме послышались и другие голоса, частью знакомые, а частью нет. Все выкрикивали имя Гарольда. Его связь с этими людьми была несравненно слабее его преданности Куини, но они явно не заслуживали, чтобы он покинул их без всяких объяснений. Гарольд медленно повернул обратно.

Он вступил в неяркий круг костра, и из темноты тут же возник Рич. Заметив Гарольда, он кинулся к нему и сгреб старика в объятия.

— А мы уж испугались, что вы ушли!

Рич говорил с запинками — возможно, от опьянения. По крайней мере, от него явно пахло спиртным. Он цеплялся за Гарольда с такой силой, что тот пошатнулся и едва не упал.

— Стоять! — засмеялся Рич.

Побратавшись с Ричем таким, пусть и немного неустойчивым, образом, Гарольд вдруг почувствовал, что у него сперло дыхание, как будто в этих объятиях ему перекрыли воздух.

На следующий день в газетах появился снимок под заголовком: «Продержится ли Гарольд Фрай до конца?» Его засняли в тот момент, когда он обвис на руках у Рича.

23. Морин и Гарольд

Морин поняла, что больше так продолжаться не может. Рексу она, вопреки совету Дэвида, призналась, что собирается навестить Гарольда. Она говорила с мужем по телефону — по его прикидкам, назавтра после полудня отряд должен войти в Дарлингтон. Морин понимала, что исправлять прошлое уже поздно, но ей хотелось предпринять последнюю отчаянную попытку убедить Гарольда вернуться домой.

Едва рассвело, она схватила со столика в прихожей ключи от машины и сунула в сумочку помаду кораллового оттенка. Однако, запирая входную дверь, Морин с удивлением услышала оклик Рекса. Сосед в панаме и солнечных очках стискивал в руке брошюру с картами автодорог Британии.

— Я подумал, вам понадобится кто-нибудь, чтобы указывать дорогу, — сказал он. — По атласу я посмотрел — ближе к вечеру мы наверняка туда доберемся.

Мимо мелькали придорожные знаки, но Морин их едва замечала. Время от времени она обращалась к Рексу, понимая при этом, что оба они не вникают в смысл ее речей; слова были лишь вершиной огромного айсберга, сложенного из ее опасений. Вдруг Гарольд не захочет видеться с нею? Что, если вокруг него будет куча народу?

— А вдруг, Рекс, вы все же ошиблись? — спрашивала она. — Предположим, он все-таки влюблен в Куини? Может, мне лучше написать ему? Что скажете? Мне кажется, я лучше бы изложила это в письме…

Рекс не ответил, и она обернулась, заметив с тревогой, какой изможденный у него вид.

— С вами все нормально?

Он кивнул принужденно, словно боялся лишний раз шевельнуться.

— Вы уже обогнали автобус и три грузовика с прицепами, — вымолвил Рекс. — А дорога здесь однополосная…

И добавил, что счел за лучшее для себя помалкивать и тихонько глядеть в окно.

Отыскать Гарольда и остальных паломников оказалось несложно: на пешеходной рыночной площади организовали фотосессию для туристического управления. Морин подошла к кучке зевак. Высокий человек отдавал распоряжения фотографам, некто в костюме гориллы еле держался на ногах и, кажется, жаждал присесть, тучная женщина жевала сандвич, а рядом вертелся жуликоватого вида юнец. Увидев Гарольда чужими глазами, Морин почувствовала себя совершенно обезоруженной. Его, конечно, показывали в местных новостях, и она привезла в сумочке газетные вырезки о нем, но все же Морин оказалась абсолютно не готова воспринимать мужа «в реальной жизни», как выражался Дэвид. Нет, Гарольд не сделался ни выше, ни шире в плечах, но при взгляде на этого видавшего виды пирата с выдубленной солнцем кожей и гривой волнистых волос Морин ощутила себя какой-то одномерной и донельзя слабой. Ее бросило в трепет от его лапидарной жизнестойкости, словно Гарольд наконец-то стал таким мужчиной, каким ему и следовало быть. Его футболка была сплошь заляпана и обтрепана у горловины. Тапочки для парусного спорта утратили цвет, сквозь их кожу четко проступали контуры ступней. Заметив Морин, Гарольд в замешательстве остановился, потом сказал что-то высокому человеку и отделился от группы.

Он направился к ней, смеясь с такой искренностью, что Морин пришлось отвести взгляд: ей было неловко видеть его столь откровенную радость. Она заколебалась, подставить ли ему для поцелуя губы или щеку, в последний момент передумала, и Гарольд чмокнул ее в нос, уколов лицо бородой. Люди кругом глазели на них.

— Здравствуй, Морин! — произнес он глубоким и твердым голосом.

У нее вдруг подкосились ноги.

— Что привело тебя в такую даль, в Дарлингтон?

— А, — пожала она плечами. — Решили вот с Рексом прокатиться…

Гарольд, сияя, обернулся.

— Боже ты мой… Он тоже здесь?

— Он пошел в канцтовары Смита [29]. Ему нужно купить скрепки. А потом, он давно мечтал посетить железнодорожный музей. Там выставлен «Локомотив» [30].

Он нависал над ней и, не отрываясь, глядел на ее лицо. Морин казалось, будто на нее направлены два ярких прожектора.

— Паровоз так называется, — пояснила она, поскольку Гарольд по-прежнему не двигался и лишь улыбался ей.

Она же не сводила глаз с его губ. Овал лица, прежде застывший, утратил былую неподвижность, несмотря на бороду, а губы помягчели.

Какой-то старик заорал в мегафон, обращаясь к толпе:

— Накупайте всего как можно больше! Так заповедовал Господь! Покупки придают нашей жизни смысл! Иисус приходил на землю за покупками!

Старик был босой. Его обращение разбило лед: Гарольд и Морин улыбнулись. Она ощутила, что между нею и мужем заключен тайный сговор, как будто только они одни в целом мире видели все в истинном свете.

— Люди, люди…

Морин понимающе покачала головой.

— Всякие попадаются, — отозвался Гарольд.

В его словах не было и толики снисхождения, впрочем, и осуждения тоже. Напротив, они выражали, скорее, великодушие, давая понять, какая это восхитительная штука — человеческие странности, и Морин враз почувствовала себя до невозможности ограниченной личностью. Она спросила:

— Найдется у тебя время на чашечку чая?

Заваривая «Эрл Грей», она никогда не называла это «чашечкой». Удивительно, что свою английскую чопорность она взялась отстаивать, предложив выпить именно чаю.

— С удовольствием, Морин, — ответил Гарольд.

Они зашли в кофейню, расположенную на первом этаже универмага: Морин решила, что следует доверять только тому, что хорошо знаешь. Девушка за прилавком уставилась на Гарольда, словно припоминая, а Морин, несмотря на гордость за него, почувствовала себя немного не у дел. В дорогу она в последний момент решила обуть новые, еще не надеванные кроссовки; они отблескивали на ее ногах, словно маячки.

— Столько всего разного, — произнес Гарольд, задумчиво разглядывая кексы и пирожные — каждое в отдельной бумажной корзиночке. — Ты точно не против заплатить, Морин?

Ей же хотелось глядеть и глядеть на него. Впервые за много лет голубые глаза Гарольда вновь засияли живостью. Он теребил огромную бороду, скручивая из волосков сосульки, и они топорщились, словно сахарные шипы. Морин стало интересно, догадалась ли девушка за прилавком, что Гарольд пришел со своей женой.

— Что ты возьмешь? — спросила она.

Ей хотелось добавить «милый», но слово почему-то застеснялось и не захотело произнестись.