Однажды в Бишкеке

Фархад уже собрался уходить, но вдруг обернулся и спросил с улыбкой: «Да, а можно узнать: про что будет следующий „Махабат“?»

— Про любовь на фоне драматических андижанских событий, — ответил я.

Фархад уважительно присвистнул: «Будем с нетерпением ждать. Жена тоже ни одну пятницу не пропускает».

Под развратным влиянием дури и народной славы Юппи вознамерился продолжить банкет. Он подозвал официантку и углубился с нею в меню, въедливо обсуждая и скрупулезно отбирая алкогольные напитки, закусочки и основное блюдо. Сердце перекрутило от жалости, но пришлось сообщить ему, что никакая Наташка, огонь, блядь, его чресел, сюда сейчас не приедет; банкета не будет, а пожрем мы после того, как сделаем дело, а время ограничено, потому что через три часа наступит «режим». Не посвящая Юппи во все тонкости своего напряженного графика объявленной смерти, я объяснил ему только, что мы должны сегодня же прислать Генделеву подтверждение истинно народной любви к нему в Кыргызстане. Иначе существует опасность, что он не согласится быть Воландом. А если Генделев не будет Воландом, то бал провалится. А это будет фактически означать дискредитацию политической состоятельности принца. Но против истинно народной любви даже наш поэт-гипнотизер устоять не способен. Все понятно?

Нам повезло почти сразу. Мы обнаружили его в парке, где он пел под гитару для уток в пруду. Парень был огромен, но не бычился, а вел себя так, будто столь крупная оболочка обязывает его к повышенной скромности. Причем именно в голосе. Он был способен перехрипеть пятерых Высоцких, но даже не пытался этого делать. Он пел, конечно, в жанре шансона, но очищенного от дешевых приемчиков, без явных и скрытых надрывов. Зато там, где считал нужным, давал со сдержанной силой хороший такой блатняк. Звали его Олег Шмаков.

Я позвонил Наташке и попросил приготовить нам все для съемки очень-очень срочно. Через три часа Юппи, высунув язычок, приступил к монтажу. Еще через два часа он принес мне трехминутный клип. В целом этот сюжет, снятый между хрущевскими четырехэтажками в шестом микрорайоне Бишкека, напоминал концерт какого-нибудь немецкого вандерзенгера в одном из берлинских хёфе — и по-соседски, и с публикой, и с восторженными аплодисментами. Но я был счастлив еще раз убедиться, что генделевская утонченная, интровертная, с перекрученным синтаксисом, набитая культурой, как Александрийская библиотека, поэзия — прекрасная дворовая песня! Поэзия должна быть по-пацански глуповата.

Я послал клип Генделеву («Мишенька, в Бишкеке пацаны поют только тебя!»), Эйнштейна — в копию, и тут мне выскочило письмо от Страшновского: «По-прежнему восхищен и заинтригован вашим головокружительным сюжетом. С нетерпением жду продолжения. Поторопитесь: жить вам осталось недолго».

Глава десятая,

в которой Мартын играет в старинную игру Кыз Кумай и узнает о древнем пророчестве

В нашем пансионате сладко пахнет дворцовым бытом. Хорошенькая Ведьмочка приносит мне кофе в постель. За ней шаркает влюбленный в нее Шут. Мимо открытой двери номера проходит Колдун. Он оглядывает нас, сообщает с инфернальной усмешкой: «Семнадцатый воин — узор „огурцы“» — и проходит дальше. К нам заходит бывший Страж Закона: «Договорился!»

Последним лохом, который узнал, о чем договорился мент Аркаша, был я, так что вы тоже не расстраивайтесь. В нашем дворце я уж точно не Король. Хорошо еще, если Трикстер.

— Знаешь, что такое Кыз Кумай? — спрашивает Юппи.

Слава Богу, всю киргизскую попсу, вернее, фольклор я за отчетный период времени уже изучил.

— Животными больше рисковать не будем, — говорит Юппи. — Будем рисковать людьми. Снимаем комментарий к хану Кёчё через игру Кыз Кумай.

Игра Кыз Кумай, этот пережиток бесстыдного и жестокого язычества, представляет собой противостояние между парнем и девушкой. Оба верхом. В руках девушка держит камчу — киргизскую плетку. Девушка хлещет парня камчой и пускается вскачь. Задача парня — догнать ее. Догонит — поцелует. Но вряд ли он ее догонит. Потому что по степной традиции девушка получает заведомо более сильное животное. Если моей партнершей окажется настоящая кыргызка, которая села в седло раньше, чем начала ходить, меня ждут позор и иссеченная плетью рожа. Оно мне надо?

Очень даже надо! — наперебой объясняли дворцовые, подталкивая меня к ванной: правила никто соблюдать не собирается, девчонка симпотная, но еле держится в седле, и только мои поцелуи будут ее стимулировать. Мы снимем немереную красоту. Я стану вообще народным кумиром. Революция победит. Пришлось согласиться. Мы уже слишком далеко зашли, чтобы я мог свободно выбирать себе роли.

Раввины талмудического периода сравнивали Бога со всадником: он отчасти зависит от животного, но все же разумнее коня и властен над ним. Эти раввины, видимо, умели ездить верхом, потому что знали, о чем говорят: в седле чувствуешь себя богом. За рулем машины — нет, если это не «феррари», а в седле — да. В седле приобретаешь надчеловеческую природную силу. Летать меня, например, совершенно не тянет, но иметь на земле в четырех копытах удесятеренную силу мне кажется волшебным. Ее алхимическое происхождение несомненно: живое сливается с живым, образуя новое живое. На самом деле лошади — дуры. Все эти истории, в которых они умные типа дельфинов, это все выдумки. Лошадь может быть умна только в одном: в подчинении воле всадника. Это совершенно не влечет за собой вывод о необходимости жестокого обращения с животным. Наоборот, лошадь очень хочет скакать, она прется от этого, и задача всадника — ей помочь. Скорость, которую может развить хороший наездник, зависит от того контакта, который он способен создать со своим партнером. Если наездник болтается в седле, конь далеко не ускачет. Ощущение полного слияния с конем, это и есть ощущение мажора за рулем «феррари».

Хозяйка конюшни Тамара, женщина эффектная, с серебряными браслетами на предплечьях, вызвалась меня сопровождать. Я сразу сказал, что выберу и поседлаю лошадь себе сам. Мы с Тамарой медленно шли мимо вольеров, она давала какие-то характеристики лошадям, но я почти не слушал ее. Я искал и наконец нашел ту, которая была нужна мне сегодня: Сауле.

— «Сауле» по-казахски значит «любовь», — улыбнулась Тамара.

— В курсе, — ответил я.

— Я сама казашка, — пояснила Тамара.