Зеркало вод

В девять часов Ирен поднялась и направилась к знакомому дому. На этот раз, похоже, ей открыл человек, которого она и хотела видеть. Он был еще молод, но вьющиеся волосы у него совсем поседели. Он носил очки в металлической оправе, а его лицо с грубоватыми чертами выражало одновременно серьезность и нежность. Во всяком случае, так показалось Ирен. С первого взгляда, едва увидев его на пороге, она сразу успокоилась. Франко Сольберто говорил только по-испански, изредка вставляя английские слова, но у Ирен было впечатление, что она все понимает. Она прошла за хозяином в столовую-гостиную. Заметив там швейцарские ходики с кукушкой, Ирен подивилась, как они сюда попали. Она без лишних церемоний съела предложенный ей омлет с колбасой и, сообщив все, что знала сама, приготовилась выслушать его. Он говорил тихо, не спеша рассказал о том, как развивалась забастовка в шахтерском поселке, о ее результатах и последствиях.

Двести человек арестовано. Полиция приходила за людьми ночью и уводила их. Ничего яркого и впечатляющего. Двести шахтеров были deportados, то есть переведены на работу в отдаленные районы. Их увезли в грузовиках. Многие видели, как они уезжали.

Забастовка началась на шахте Сан-Пабло. В этой стране даже угольные шахты носят имена святых. Пятнадцать забойщиков прекратили работу, и их тут же арестовали. Но забастовка уже охватила остальные шахты и металлургические заводы. За несколько недель число бастующих достигло пятидесяти тысяч. Сейчас работа частично возобновляется, ибо можно считать, что они одержали победу. В самом деле, правительство издало декрет о повышении цены на уголь, что автоматически повлечет за собой повышение жалованья шахтеров. Однако большинство забастовщиков отказались вернуться в шахту до тех пор, пока не освободят арестованных и не вернут deportados.

За едой Ирен выпила два стакана вина, которое восстановило ее силы и немного развязало язык — она попыталась говорить на ломаном испанском. Время близилось к полуночи.

— Я думаю, — сказала она, — мне не следует снимать номер в отеле, об этом тут же будет сообщено в полицию.

— Конечно. Но я не могу оставить вас тут или приютить у кого-нибудь из товарищей. Единственное, что вам остается, — это сразу же отправиться обратно. Ночью патрулей нет.

— Снова ехать через перевал?

— Да. И знаете, горы не так страшны, как люди. Надо только вести машину не спеша.

Этот человек рассуждал здраво. Даже слишком. И Ирен это оценила.

— Ну что же, тогда я поеду, — сказала она.

— Вы все запомнили?

— Да, у меня хорошая память.

Она опять прошла мимо сквера. Два мрачных часа, проведенных ею здесь, на скамейке, остались уже далеко позади. Она отыскала главную улицу и обрадовалась, опять увидев свою машину. Ирен вынула из сумочки ключ, открыла дверцу и села за руль. Хотя было довольно тепло, она не стала опускать стекла, чтобы чувствовать себя в полной изоляции — как у себя дома. Она завела мотор и включила зажигание — табло на щитке осветилось. Синие и зеленые огоньки сверкали, точно драгоценные камни. Машина тронулась с места мягко, почти бесшумно, и вскоре выскользнула за пределы города. На шоссе Ирен включила фары. Она не любила водить машину в темноте: очень быстро уставали глаза. Но на этот раз надо было сделать над собой усилие. Во Франции она часто возвращалась в машине одна с какого-нибудь неудавшегося уик-энда и очень любила эти моменты, когда, избавившись от всех, уединялась в машине, которая приветствовала ее тихим урчанием. Одиночество порою трудно переносить, но оно имеет и свою положительную сторону. Это утешение — иметь вот такое убежище на колесах или под крышей, иметь возможность сохранить свои пристрастия, свои привычки. Вот и сегодня ночью машина стала ее убежищем, но это не утешало. Впрочем, горы угрожали ей не больше, чем парк Фонтенбло, через который она проезжала в воскресные вечера. Ведь парк Фонтенбло иной раз совсем не внушает доверия. Ей сейчас оставалось только одно — ехать без остановки. Фары освещали дорогу, крутые повороты, деревья у обочин. Ирен включила четвертую скорость; лишь изредка сбавляя газ, она быстро поднималась по склону, оставляя долину внизу. Ирен представляла себе, как снова увидится с актером и его товарищами, повторяла про себя то, что должна была сообщить им о положении на шахтах. Она играла в игру, которая называлась «Я встречаюсь с любимым». Проехав туннель, она навсегда распрощалась с долиной, где бастовали шахтеры.

Несмотря на ночь, обратная дорога показалась ей короче. Около двух часов пополуночи она была уже недалеко от столицы. Она решила, что на сегодня с нее хватит и, если ей встретится по дороге подходящий отель, она остановится там. И действительно, нашелся один освещенный отель, он стоял на несуразной площади, вымощенной посередине и украшенной монументальным фонтаном. Она оставила тут машину рядом с другими автомобилями. Похоже, отель был невысокого класса. Ночной сторож дремал на раскладушке. Свободные номера имелись. Сторож, точно лунатик, двинулся к конторке и протянул Ирен карточку, которую она заполнила, стараясь как можно неразборчивее написать имя, чтобы его невозможно было прочесть. Сторож попросил у нее паспорт, но, едва раскрыв его, тут же закрыл.

Ирен положила деньги на стойку. Сторож взял ее легкую дорожную сумку и проводил Ирен в номер на третьем этаже.

Она смочила холодной водой глаза, которые горели, затем улеглась и уснула, время от времени просыпаясь, чтобы взглянуть на часы. Ирен решила уехать очень рано, пока полиция еще не успела проверить карточки отеля. Когда она встала, не было и шести. Ирен вышла, не встретив никого, даже ночного сторожа.

Теперь опасность почти миновала. Если ее задержат, она скажет, что взяла напрокат эту машину, намереваясь поехать на морской пляж. Никаких доказательств, что она ездила в долину, где происходила забастовка, нет. Проехав километров сто, она наткнулась на полицейский патруль. В сущности, это был первый контроль с начала ее путешествия. Она притворилась, что не понимает ни слова по-испански, и молча протянула документы. Это был самый простой способ избавиться от всяких объяснений. Ей разрешили ехать дальше. Других происшествий до самого конца не было.

Сдав машину в бюро проката, Ирен вернулась к себе в отель, куда за ней должен был прийти актер. В ожидании его она приняла душ и привела себя в порядок. Она перебрала несколько платьев и в конце концов остановилась на одном, в зеленую и голубую полоску, которое было на ней в тот день, когда актер раздел ее в большой комнате в глубине колониального особняка. После того как она была готова, ей пришлось еще долго ждать. У Ирен стоял ком в горле и пропало всякое желание рассказывать актеру про свое путешествие. Наконец ее позвали к телефону. Звонили из полиции. Ей показалось, что она узнала голос комиссара, говорившего по-французски. Следствие по делу об убийстве Жюдит закончилось. Ее просили как можно быстрее зайти в полицию и разрешить проблему похорон. Когда она услышала этот голос, ей сразу вспомнилось жирное бледное лицо полицейского с чернотой под глазами. Итак, она уже больше не может ждать актера. «Сейчас приду», — ответила Ирен полицейскому. Снова она оказалась в ситуации, когда было одинаково мучительно и ждать, и не ждать актера. «Я не виновата, — сказала она себе и тут же поправилась: — Да нет, мы всегда бываем в чем-то виноваты».

— Где вы были? — спросил комиссар, прежде чем повесить трубку. — Я вам звонил сегодня утром, и мне сказали, что вы не ночевали в отеле. Впрочем, это меня не касается.

Полчаса спустя Ирен входила в кабинет этого человека, которого она возненавидела так, словно именно он был в ответе за все — за смерть Жюдит, за странное поведение актера и за ее собственную растерянность.

— С похоронами предстоит много хлопот. Одной вам ни за что не справиться, — сказал он.

Она рассердилась на него за невольную жестокость этой фразы. А между тем он просто хотел ей помочь.