Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой.

Катя задумалась.

— Хорошо, — согласилась она, — но с уточнением. За Настей я зайду сама, чтобы дать Вам отдохнуть и поработать. Не спорьте, — пресекла она все протесты, — это не обсуждается.

Утром Николай принес домой полусонную Настеньку. Домна Матвеевна посмотрела на нее и грустно покачала головой:

— Славная девочка. Когда же у нас свои-то детки будут?

— Скоро, маменька, скоро! — уверял Николай. — И эта наша будет, старшенькая, мамина помощница.

Через пару недель Николай выдвинул Кате новое предложение:

— Мы с маменькой посоветовались и решили: нечего малышку ни свет ни заря и в темень, когда ей давно нужно спать, таскать по дождю да по холоду. Сделаем так: на время учебы Вы переезжаете жить к маменьке, а я по вечерам буду уходить ночевать к Сереже, захватив с собой ужин и завтрак на двоих. Днем я помогаю маменьке и работаю над иллюстрациями, а вечером — снова отправляюсь ночевать к Сереже. Лучше будет всем: Настеньке, у которой не будет нарушен режим, Вам, Екатерина Дмитриевна не нужно будет совершать рейсы с ребенком, мне удастся отлично выспаться по утрам, и маменьке, которой не нужно будет несколько раз одевать и раздевать ребенка, занятие, как Вы знаете, не из легких. Да и Вы вечерком кое в чем сможете ей помочь.

Несмотря на несмелые возражения Кати, решение было принято.

Николай, переселившись к Сергею, напомнил:

— Натура в твоем распоряжении. Можешь действовать.

— Ничего не выйдет, — возразил Сергей, — нужен яркий солнечный свет, очевидно, будем ждать ясных весенних дней с длительным световым временем. Пока буду форсировать очередной заказной портрет. А ты, давай, оборудуй себе мастерскую в «теремке».

Однажды в непогожую бурную ночь, когда неистовый ветер ломал деревья, бросал в окно брызги дождя пополам со снегом и завывал в печных трубах, Катя подошла к собравшемуся в дорогу Николаю, положила ему руки на плечи и, глядя в глаза, спросила:

— Куда Вы пойдете в такую непогоду? Оставайтесь дома. Я знаю, Вы давно этого хотите. У Николая перехватило дыхание и потемнело в глазах, но он справился с волнением, осторожно снял руку со своего плеча и благоговейно поднес к губам. Тоже он проделал со второй рукой. Продолжая удерживать ее пальцы в своих ладонях, он прерывающимся от волнения голосом заявил:

— Екатерина Дмитриевна... я имею дерзость полагать... что Вы согласны выйти за меня... замуж!

— Что Вы, Николай Федорович, какое замужество? — смутилась Катя. — На таких как я не женятся, с такими как я сожительствуют, таких как я в былые времена камнями побивали.

— Но Вы согласны выйти за меня замуж? — настаивал он.

— Я-то согласна, да кто ж меня возьмет?

— Маменька, маменька, поздравьте нас: Екатерина Дмитриевна так добра, что согласилась стать моей женой. И достаньте мой парадный костюм и белую крахмальную сорочку: я пойду просить руки Екатерины Дмитриевны у Сергея.

Облачившись, он ушел в леденящую бурную ночь.

«Неужели у меня, как у других женщин, будет свой очаг, будет муж, а у Насти — отец? Неужели на меня не будут коситься кумушки как на мать-одиночку с внебрачным ребенком на руках?» — думала Катя, снова и снова перебирая в памяти прошедшую сцену.

Вдруг Катя услышала какие-то странные звуки в соседней комнате. Она поспешила туда и обнаружила горько рыдающую Домну Матвеевну.

— Домна Матвеевна, голубушка, что же Вы плачете? — пыталась успокоить ее Катя, теперь мы будем жить одной дружной семьей, и Коле не надо будет уходить на ночь. Это ведь хорошо, правда?

Домна Матвеевна кивнула головой, продолжая рыдать.

— До сих пор у Вас был только сын, а теперь будет еще и добрая, ласковая дочка. Это тоже хорошо, правда?

Домна Матвеевна снова кивнула, не унимая слез.

— Может быть, Вы считаете, что я недостойна стать женой Вашего сына?

Домна Матвеевна энергично закачала головой.

— Я Вам нравлюсь? Так это же отлично! — обрадовалась Катя. — Вы радоваться должны — мы Вам внуков нарожаем — разве это плохо?

Наконец Домна Матвеевна вытерла фартуком глаза и нос и заключила:

— Все правильно, то, что ты тут говоришь. Только так уж повелось: выдает мать замуж дочь -— радуется: удалось товар с рук сбыть; женит мать сына— и в слезы: родное дитятко чужой бабе отдает.

* * *

— Заходи скорей, прикрой дверь поплотней, чтоб не дуло. Садись к печке. У меня чай поспел — будешь ужинать? — так встретил Сергей продрогшего Николая. — Постой, это что за парад? Ты с утра в командировку едешь?

— Да нет, я, собственно, к тебе с миссией.

— С миссией? Ну, давай, не томи — в чем дело.

Николай принял торжественную позу и громогласно заявил:

— Сергей Дмитриевич! Я прошу у Вас руки сестрицы Вашей Екатерины Дмитриевны. Я говорил с ней, она согласна.

Сергей расхохотался, смеялся долго и с аппетитом.

— Прости друг, лучшей партии для Кати и придумать невозможно, — наконец отдышался Сергей. — Я всегда хотел этого. Ты был моим лучшим другом, а теперь станешь еще ближе — моим братом. Но зачем такие церемонии? В наше время это выглядит нелепо и даже смешно.

— Ты, как всегда, прав Сережа, но только не в этом случае. Екатерина Дмитриевна угнетена своим прошлым, утратила уверенность в себе, и я хочу помочь ей самоутвердиться. Поэтому все у нас будет по высшему разряду: и флердоранж, и фата, и белое платье, и кольца, и венчание в церкви, и торжественный ужин в дорогом ресторане. И первый поцелуй — у алтаря. Ничего, потерплю. После наверстаю. И ты должен меня поддержать в этом.

— А тебя не смущает, что у Кати ребенок?

— Нисколько. Мы с Настенькой — большие друзья. Она уже сейчас зовет меня папой. Я буду просить жену разрешить мне удочерить Настеньку и надеюсь, что она согласится.

— Но у вас будут свои дети. Как тогда ты будешь относиться к неродной дочери?

— Как к старшей дочери в семье, помощнице и советчице. Ребенок, Сережа, это не беды, это подарок. Беда в другом. Не любит она меня. Она все еще любит того, другого... она сама как-то проговорилась, и идет замуж от одиночества, от безысходности. Понимаешь, мне довольно и даже очень много жить с ней под одной крышей, заботиться о ней, растить вместе с ней наших детей. Но ей-то каково, бедняжке! Ложиться в постель с нелюбимым, терпеть его ласки, рожать детей от нелюбимого... Да и мне горько сознавать, что нас трое в постели, и третий лишний — это я. Знать, что бы я ни делал, как бы не старался, я никогда не смогу сделать ее счастливой.

Сергей взглянул на своего друга — и ужаснулся: его лицо было истерзано страданием.

—Что-то ты не похож на счастливого жениха. Я уверен, ты ошибаешься. Не может она, такая умница, такая чуткая не распознать и не оценить твою доброту, твою порядочность, золотое твое сердце. Я знаю, вы будете счастливы, вы оба заслуживаете счастья. У меня где-то завалялась бутылка отличного Кизлярского. Давай-ка мы осушим ее — тебе на счастье, а мне на радость.

* * *

Свадьбу пришлось отложить. Близилось время государственных экзаменов, и Кате надо было восполнять пропуски. К тому же и Николаю надо было срочно выполнить серию иллюстраций к произведениям А. П. Чехова — чтобы не упустить денежный и престижный заказ. Он рассчитывал уговорить Ольгу позировать для некоторых рисунков, но та заупрямилась:

— Я не могу бывать в Вашей мастерской, где возможна встреча с Сергеем, а у меня — неудобно. Я девица и принимать у себя постороннего мужчину не могу. Даже такого безопасного, как Вы, — добавила она, смеясь.

— У меня есть крохотная мастерская, в издательстве, там мы сможем организовать наши сеансы.

Во время одного из сеансов Николай затеял давно задуманный разговор:

— Ольга Васильевна, неужели Вы верите, что Сережа виновен в пропаже бриллианта?

— Я верю в одно: господин Крюгер не мог подменить бриллиант на страз: его статус и воспитание исключают это. Ювелир либо ошибся, либо лжесвидетельствует. К тому же у фон Крюгера не было мотива присваивать бриллиант, он и так его получал вместе с моей рукой. Своим приездом в Новгород он подтвердил свою претензию на мою руку. Это я его оставила, а не он меня.