Стоянка запрещена (сборник)

Охранник закрывал мне обзор, и как появился Костя, я не увидела.

В куртке и джинсах, на костылях. Одна нога в ботинке, другая, гипсовая, обмотана полиэтиленовым пакетом. Через плечо большая спортивная сумка.

– Что тут происходит? – спросил Костя.

– Ваша девушка? – вопросом на вопрос ответил охранник.

– Моя.

– Странная, однако.

– Не твоего ума дело.

– Да я что? Голос у девахи! Обалдеть! Тут каких только не наслушаешься, чего не насмотришься, – бормотал охранник..

– Ася! Тебя можно оставить на полчаса? И не обнаружить, что к тебе липнут мужики?

Наверное, Костю более всего разозлило «девахи» – своё словечко в чужих устах кажется воровством.

– Мы с товарищем обсуждали художественные средства выражения, они же тропы. Про метонимию я рассказала, собиралась – про синекдоху…

– Про кого? – хором спросили Костя и охранник.

– Про что. Синекдоха – неодушевлённое существительное. Вид метонимии, перенесение значения с одного предмета на другой по признаку количественного отношения или подмены родового понятия видовым.

– Ты понял? – спросил охранник Костю.

– Ася, с тобой всё в порядке? – Костя смотрел на меня тревожно.

– Со мной необыкновенно. Пытаюсь вернуться на землю – не получается. Хочется смеяться и плакать. И всё время говорить, говорить, не закрывать рта.

– У меня друга по кумполу шандарахнули, – сказал охранник, – с тех пор болтает не останавливаясь. Муху на стекле пришлёпнут – плачет. Остальное время сам с собой разговаривает и смеётся.

Хорошенькое сравнение! Но меня оно нисколько не обидело:

– Ваша служба и опасна, и трудна. Костя, отдай сумку, я понесу.

Мы немного поспорили, но сумку Костя не отдал. Вышли на крыльцо и остановились. Я спросила, чего ждём? Костя сказал, что Гамлет обещал прислать машину с водителем.

– Такой состоятельный человек? А всё равно очень милый.

– Не бедный. Мечтает быть крёстным отцом.

– Он мафиози?! – ахнула я.

– Дурочка! – рассмеялся Костя, которого я, наконец, заразила своим чудным (или чудны́м) настроением. – Гамлет хочет быть крёстным отцом наших детей.

– О! – Я покраснела от смущения. – Пожалуйста, не воспринимай серьёзно мои слова про замужество и детей. Это я в пылу волнения брякнула.

– Поживем – увидим.

В машине Костя устроился сзади один, вытянув больную ногу вдоль сиденья. Мне досталось кресло пассажира рядом с водителем. День был хмурым и ненастным, но мне погода казалась романтичной, люди на улицах – прекрасными и добрыми, здания – архитектурными шедеврами, назойливое множество рекламы – украшением города, бесконечные пробки на дорогах – весёлым приключением. О чём я не уставала сообщать вслух. Чувствовала, что Костя смотрит не в окно, а на меня. Разворачивалась и ловила его взгляд, полный любви, как пишут в романах. Смеялась счастливо. Кажется, произвела на шофёра впечатление не совсем нормальной девушки. Впрочем, мне не привыкать.

Ресторан, в который мы приехали, был восхитительным, обед – великолепным. Из жизни вообще исчезли чёрные краски – этим открытием я воодушевлённо делилась с Костей. Он слушал мою восторженную глупую болтовню и улыбался. Я оправдывалась, говорила, что со мной такое впервые – безудержное словоизвержение. В нормальном психическом состоянии я скорее молчалива, ты ведь знаешь. Ой, я ещё не рассказала тебе, как у меня голос пропал…

Во время десерта я вспомнила, что до сих пор не поинтересовалась, при каких обстоятельствах Костя сломал ногу. Трындычу и трындычу, а главного не спросила. Костя отшутился: «Катил с горы, думал о тебе, упал. Очнулся – гипс».

По дороге в аэропорт я уснула. Бессонная ночь, сытный обед и два фужера вина, череда разнополярных переживаний, эмоциональный стресс в виде неукротимой болтовни сделали-таки свое дело: я отключилась на полуслове. Костя потом рассказывал, что разбудить меня в аэропорту оказалось невозможным: я брыкалась и бредила. Говорила, что бегемоту надо чистить зубы шваброй, а уши – пылесосом. Заявила, что все реки текут вспять, потому что падает курс рубля.

Костя не знал про мою особенность – выплывать из сна медленно, со шлейфом видений. Костя спрашивал меня: «Где твой паспорт?» Я отвечала ему, чтобы поискал в Центробанке.

Паспорт нашёлся в моей сумочке, где ему ещё быть. Водитель с нашими документами отправился покупать билеты, а Костя охранял мой сон почти два часа. Когда до самолёта оставалось времени впритык, уже объявили регистрацию, меня растолкали, брызнув в лицо водой. Вот денёк! Обливают и обливают.

В самолёте мы с Костей держались за руки и тихо-мирно говорили о будущем. Хмурость, которую я отчётливо, с первой минуты встречи, видела на Костином лице, была вызвана, как выяснилось, вовсе не моим экстравагантным поведением, от которого струхнул бы всякий нормальный мужчина. Косте предложили интересную работу в Москве, он дал согласие, потому что после комедии положений ничего другого себе не мыслил. А теперь… У меня всё отлично складывается на областной радиостанции, в гробу я видела столицу, а ему уезжать.

Я сказала Косте, что переживает он понапрасну. Конфликт карьер – самый надуманный, с моей точки зрения. Недавно читала детектив, в котором любовная линия вертится вокруг производственной необходимости жить героям в разных местах – «дан приказ ему на запад, ей в другую сторону». И что? Грош цена отношениям, которые боятся проверки расстоянием. Хороший детектив был подпорчен искусственными переживаниями. «Поживём – увидим, – вернула я Косте его слова, – волков бояться – в лес не ходить». Иные примеры народной мудрости требуются?

Костя сказал, что я не перестаю его удивлять, что подчас он боится меня. Не того, конечно, что я могу вдруг обернуться бабой-ягой, нет. Он боится не дотягивать, не соответствовать мне интеллектуально, эмоционально, физически – словом, обмануть мои надежды. «Если бы ты знал, как я боюсь того же самого!» – искренне призналась я. И мы рассмеялись: трусливые влюблённые чудаки.

После посадки я пригрозила не сойти с места, если Костя не отдаст мне сумку. Нас встречала Костина мама, я уловила благодарный взгляд, который она бросила на мою ношу. Расцеловавшись с сыном, Анна Леонидовна пошутила: «Костя – Костяная нога». Каламбур был не из удачных, но представляю, каково матери шутить после отчаянных волнений. Костя опять расположился на заднем сиденье. Он сказал маме: «Ася не любит быстрой езды. Не гони, пожалуйста!» Анна Леонидовна, пристегиваясь и помогая мне воткнуть пряжку ремня безопасности в гнездо, ответила: «Если Ася не любит, то гнать не будем». В этих словах была и легкая насмешка, и отзывчивость, и приглашение в свою жизнь, впрочем, не исключавшее пристального внимания. У Кости замечательная мама, только я боюсь её. На дежурные вопросы про Москву, погоду, перелёт я отвечала, взвешивая каждое слово, как на экзамене, выстраивая безупречный порядок слов в предложении. От балаболки, у которой несколько часов назад язык молотил без остановки, не осталось и следа. Костя молчал, не потрудился перевести разговор на себя, насмешливо хмыкал. Коварный.

Когда подъехали к моему подъезду, я вежливо поблагодарила Анну Леонидовну – «за оказанную любезность». Костя расхохотался: «Мама, она… то есть Ася, не всегда такая примороженная», – и стал выбираться из машины. Я замахала руками, протестуя, но Костя всё-таки вылез. Держась за открытую дверцу, второй рукой притянул мою голову и поцеловал: «До завтра!»

Я поднималась по лестнице и думала о том, какие это замечательные выражения: до завтра, до вечера, до свидания! В них надежда и вера, ожидание счастья и продолжение бытия. Но «до завтра» – это так долго!

На мой звонок открыла бабушка. Второй линией стояли папа и мама. Три пары встревоженных, любящих глаз. Девочка слетала в Москву. Туда – обратно, с маленькой дамской сумочкой. Её телефон не отвечал, думайте что хотите.

– Всё хорошо, просто замечательно, – поспешила их успокоить. – Я выхожу замуж, чтобы рожать детей.