Антиквар

Дверь наконец захлопнулась.

За ней – через крохотный тамбур – плотно закрылась вторая.

Здесь были вторые двери – похожие на одеяла, пышные, стеганые, обитые старым лоснящимся дерматином.

Хозяйка немедленно остановилась посреди широкого коридора, обернулась к Лизе и негромко, с усмешкой обронила:

– Finita la comedia! Можешь больше не поминать великих всуе. Хотя ты, матушка, по-моему, на самом деле собираешь Фаберже. Посуду и столовое серебро. Не так ли?

– Посуду. Но откуда…

– От верблюда. От него, конечно же! Ну, не дуйся! Не думай, Игорь никогда не хвалился тобой. Никому. Хотя скажу без лести… Что за прок мне – тебе, голубушка, льстить? Есть чем похвалиться. Есть. Хороша. Но он про тебя не болтал, можешь не сомневаться. Только мне однажды, и то по большому секрету. Я так поняла – душа уж очень болела. Ну да ладно, это дело прошлое. И неважное – по теперешней беде. Говори сразу: он прислал?

– Он.

– Слава тебе, Господи! Стало быть – жив. Я ведь грешна – дурные мысли в душу пустила. Ну, рассказывай, детка…

Они давно уже сидели в просторной комнате, больше похожей на музейный зал, фрагмент композиции дворцового интерьера.

Все, как рассказывал Игорь.

И все равно – неожиданно.

Потрясающе.

И даже страшновато слегка – будто время не властно в этих стенах.

И время, и страшные катаклизмы, сотрясавшие мир.

Ощущение было такое.

Но чувства – чувствами, а разум был начеку.

Прежде чем начать рассказ, Лиза выразительно оглянулась по сторонам.

– Здесь чисто. Не беспокойся. Проверяю. Хотя молодец – бдишь. И правильно делаешь. Вот на площадке по соседству ребята обосновались – почти официально приставлены охранять меня. А вернее, все это сторожить, дожидаясь моей смерти. И что тут рассуждать – дело у них такое. Пусть сторожат! Мне на самом деле спокойней. А визитерши вроде тебя – большая редкость. Впрочем, историю ты им поведала вполне правдоподобно. А вдуматься – так и вовсе одну только правду. Пусть проверят.

– Плохо, если проверят. Игорь у меня сейчас.

– Это что ж он, безумец, в бега пустился?

– Именно что в бега, Вера Дмитриевна…

Она старалась говорить сжато и самую суть, почти не притрагиваясь к прозрачной чашке настоящего китайского фарфора. Чай остыл, и сладости на невесомых китайских тарелочках остались не тронутыми.

Вера Дмитриевна слушала внимательно. Не отвлекалась на обычные хозяйские восклицания – дескать, чай стынет и печенье – такая прелесть, нынче такого не пекут.

Лишь когда Лиза закончила, позвала пожилую горничную.

– Принеси, Любаша, свежего чаю. Или ты, девочка, может, чего-нибудь покрепче выпьешь? В твоем положении не возбраняется, даже полезно. Коньяку хочешь? Хороший, французский – прямиком из Парижа, как суп для Хлестакова.

– Пожалуй, Вера Дмитриевна. Внутри такая тряска.

– Не рассказывай – знаю я, что у тебя сейчас внутри. Люба, коньяк захвати и две рюмки! Мне тоже не возбраняется, пожалуй. Не чужой ведь Игорь – с младенчества знаю.

Пока обстоятельная Любаша заново накрывала стол, Вера Дмитриевна закурила.

Тонкая папироска красиво разместилась в длинном нефритовом мундштуке, искусно украшенном витиеватым узором мелких алмазов.

Лиза невольно залюбовалась вещицей.

– Нравится? Вижу, глазки блеснули. Знаешь толк. Не ошиблась – твой любимый. Карл Фаберже.

– Разве такоеможет не нравиться?

– Все может, девочка. Есть у меня одна редкостная вещица – гарнитур из черных бриллиантов. Изготовлен Морозовым по эскизу самой Зины Юсуповой. Вкус у нее – уж поверь! – был безупречен. И чувство стиля. А черный гарнитур – колье, серьги и диадема – потребовался, видишь ли, потому, что тогдашняя императрица, Мария Федоровна, была большая охотница до балов. И не захотела по случаю траура отменить традиционный придворный бал в конце сезона. Скончался не помню уж кто, но явно не близкий родственник – какой-то иностранный кузен. Словом, в Зимнем не слишком скорбели. Но политес как-никак следовало соблюсти. Так Мария Федоровна объявила бал «а noir». ^[46]Такая выдумщица была, царица-пичужка. Вот и потребовались Зине черные бриллианты. Убор вышел красоты неземной. «Черный» бал забыли давно, а черные бриллианты княгини Юсуповой бесконечно будоражили свет. Так вот представь, дитя, приходит ко мне не так давно человек с просьбой уступить что-нибудь для подарка любимой женщине. Что за человек, я тебе не скажу, но ты девочка умная, сама поймешь – «уступить» что-то из городского наследства я вправе не всякому. А если по совести – то и вовсе не вправе. Однако человек уж очень непростой. И знаешь еще что: пожалела я, что такую красу упекут в музейные сундуки да изредка, издали, в витрине станут людям показывать. Пусть уж, думаю, какой-то бабенке привалит счастье. И камни спасу. Они ведь, как люди, жить должны в человеческом тепле. Молодой гладкой кожи касаясь, продлевают камешки свой век. Впотьмах, в заточении – блекнут и гибнут. Словом, отдала я ему юсуповский гарнитур. Цену назвала баснословную, даже по нынешним временам. Она, однако, его нимало не смутила, запроси я в два раза больше – выложил бы не торгуясь. И что же, ты думаешь, вышло дальше?

– Ума не приложу, Вера Дмитриевна.

– И я бы ни за что не приложила, если б кто поведал. А дальше, милое дитя, было вот что. Спустя два дня является ко мне тот визитер снова. И как-то мнется, вижу, отчего-то неловко ему. Господи, думаю, может, с гарнитуром что не так? Черт попутал ювелира – заменил пару камешек стразами – или дефекты обнаружились. Мало ли! Вещице-то сто с лишним лет. Так нет, ничего подобного. Успокоил он меня – гарнитур в порядке, и цену, как изволил выразиться, я спросила «божескую». Только даме показался юсуповский убор простоват. Слышишь, детка?! Простоват! Ей желательно было что-нибудь более значительное, в каратах, разумеется. И поярче, понарядней. Понимаешь?

– Нет, Вера Дмитриевна, не понимаю.

– Вижу. Ты этогопонять не в состоянии. Как и я. Словом, вернулись ко мне бриллианты княгини Зинаиды.

– И что же он выбрал взамен?

– Шифр фрейлинский. Как раз фрейлины государыни Марии Федоровны. Бо-ольшущая буква « М», сплошь усыпанная алмазами, а поверх маленькая корона – тоже алмазная. Дама его, надо полагать, как-то на «М» называлась.

– Но ведь шифр – не брошь. Просто так не наденешь.

– Слава Богу, что ты, детка, это знаешь. Я уж, грешным делом, решила, такие тонкости старухи только разумеют… вроде меня. И скоро уж унесут свои знания в могилы. А там… Глядишь, и шапку Мономаха примерит кто-нибудь на высоком приеме. И впору окажется. Но – заболтались мы с тобой, Елизавета! А время идет. Ты ведь за помощью приехала. Так проси – не стесняйся. Все – что смогу. Денег надо?

– Нет, Вера Михайловна, денег не надо.

– Тогда чего же?

– Надо бы вспомнить кое-что. Из далекого прошлого. Специалист, который согласился нам помогать, считает, что истоки того, что творится вокруг Игоря, следует искать в прошлом. Уж очень необычная складывается ситуация, непохожая на сегодняшний криминал. Понимаете? А у Игоря в прошлом осталась такая страшная тайна. К тому же портрет… Он ведь тоже оттуда, из прошлого. Вот мы и подумали, может, вы помните что-то такое… необычное, связанное с той историей и с портретом…

– В той истории, девочка, все было необычно. А по тогдашним строгим временам – тем более. Верно ты заметила – страшная тайна занозой засела в прошлом бедного мальчика. И вполне может быть, прав ваш специалист. Разматывать клубок нужно оттуда. Что до странностей, то их в той трагедии было не перечесть. И странностей, и домыслов, и слухов. Много чего. Слава Богу, память меня пока не подводит. Слушай…

Москва, 5 ноября 2002 г., вторник, 17.00

Все сложилось удачно – с оперативниками из следственной бригады, занятой расследованием двух убийств, уже объединенных в одно уголовное дело, он сошелся быстро.