Я строю, а кто-то ломает.
Я снова, а кто-то – опять…
Николай Панченко
Пишу я, а кто-то скупает,
Я снова, а кто-то – опять.
Как пули стихи вылетают,
Рифмую – и некогда спать.
«А, может, свихнулся читатель?
(Сомнения гложут порой.)
С чего и с какой это стати?
Но снова берусь за перо.
Меня, как беднягу Тантала,
Измучил сизифовский труд,
И зная, что сделано мало,
Уснул я, как форменный труп…
Звонок. Почтальон. Телеграммы,
А в ней телеграфным арго:
«Проснись! Надо три килограмма,
Чтоб взять по талону «Марго»…
И в этот тонкий и прозрачный вечер,
Что выплетут из песен соловьи,
Я снова имя тающее встречу
И губы незамужние твои…
Мы были близки, а потом далеки.
Ты вышла замуж, деток родила.
Я стал поэтом, выплетаю строки
Про жизнь, про смерть и прочие дела.
Стихов и лет немало пролетело.
На улице увидел я тебя.
Как прежде – белолица и дебела,
И в тот же миг, повторно полюбя,
Я речь завел о чувственной свободе,
Но ты сказала, не скрывая дрожь:
«Грудь, плечи, губы у меня в разводе.
Все остальное замужем. Не трожь!»
Чтоб заселить пустующие кущи,
Был на Адама матерьял отпущен.
Всего одно ребро ушло налево,
А в результате появилась Ева.
1
Был лес прекрасен, хоть и не велик.
Звенели птахи, меж ветвей летая.
Приехали бульдозеры – и вмиг
«Отговорила роща золотая».
2
Теперь дома особенные строят.
Я слышу, как внизу бифштекс горит,
Как наверху кого-то чем-то кроют.
И как «звезда с звездою говорит».
3
Мой друг окончил институт.
Семья. Зарплаты не хватает.
Сидит в долгах… И вспомнишь тут:
«Науки юношей питают…»
1974–1976
Стреляет Пушкин в пустоту,
В кровавом утопая снеге.
Жизнь, разряженная в мечту…
Стрелял удачливей Онегин!
Ум к сочинительству привык.
Набросаны: античный профиль,
Интрига, вызов, смертный крик…
И час успокоенья пробил.
Тому, кто перевел с листа
Гармонию земным реченьем,
Легла пределом пустота,
Которой он придал значенье.
1977, ГСВГ
Где-то там, в конце пятидесятых —
Мальчик «Я» с веснушчатым лицом,
В курточке, в сандалях рыжеватых
Еле поспевает за отцом.
Сероглазый, с уймою вопросов
(«Почему?» – и нет иных забот),
Мальчик «Я», пошмыгивая носом,
По Басманной улице идет.
В праздники Москва нетороплива.
Он читает вывески подряд.
Пьет отец, покряхтывая, пиво.
Мальчик «Я», зажмурясь, лимонад.
Это может показаться странным,
Но шумят, толпясь перед пивной,
Очень молодые ветераны
С еле различимой сединой.
Мальчик не улавливает соли
Разговоров: что-то о жене,
О станке, о плане, о футболе —
Только ни полслова о войне.
Мальчик «Я» не представляет даже,
Что до этой праздничной весны,
Воблою пропахшей, будет так же
Далеко, как нынче до войны,
Что бывают и другие дали,
Их шагами не преодолеть,
Что однажды майские медали
Просто будет некому надеть,
Что, скользя, как тучи над водою,
Годы отражаются в душе,
И что «Я» останется собою,
Но не будет мальчиком уже…
1977, ГСВГ, 2014
Предательство старых стихов!
Нелепость строки сокровенной!
На все ради слова готов,
Вещает мальчишка надменный.
О как он речист! Как в любой
Метафоре мудростью пышет!
Как живописует любовь,
Ни разу еще не любивший!
Все в мире понятно ему.
Ночной не изведав кручины,
Не спрашивая: «Почему?»,
Он дерзко вскрывает причины.
Такая у юности стать.
Когда перевалит за двадцать,
Он, жизнь перестав объяснять,
Научится ей удивляться.
1977, ГСВГ
