Г. М. Пулэм, эсквайр

Я часто размышляю, что произошло бы, если бы я не считал тогда, что время терпит и что мы можем подождать. Мне всегда казалось, что время движется как-то странно, то убыстряя, то замедляя бег. Во всяком случае, о часах, проведенных с Мэрвин, у меня сложилось такое впечатление, будто я смотрел из окна мчащегося поезда на местность, которой никогда бы не устал любоваться.

В ту осень я как-то взял Мэрвин с собой в Нью-Хейвен на футбольный матч, в котором участвовала команда Иэльского университета. Мы сидели на трибунах вместе с моими однокурсниками и в перерыве, как обычно бывает на таких матчах, встретили много знакомых. Здесь Мэрвин и познакомилась с Кэй Мотфорд. Кэй приехала из Бостона вместе с Джо Бингэмом. На ней был отделанный енотом костюм и шляпка с красным пером; как всегда, она держалась очень прямо. На ее лице все еще сохранялись следы летнего загара, глаза у нее блестели, губы были решительно сжаты. Я услышал, как она сказала Бингэму: «Джо, здесь Гарри!» — и я выпустил руку Мэрвин.

— А знаете, Гарри, — обратилась Кэй ко мне, — я как раз думала, смогу ли увидеть вас здесь. Джо не может объяснить мне правила игры.

— Надо бы понимать их, если уж ты пришла на матч, — вмешался Джо. — Все очень просто. Каждая команда попеременно владеет мячом и стремится четыре раза забить гол.

— Это я знаю. Ты уже пытался объяснить мне, — ответила Кэй, которую обычно интересовало все, что угодно, только не сама игра. Я заметил, что она внимательно рассматривает Мэрвин, как женщины всегда рассматривают спутницу знакомого мужчины. Она окинула взглядом шляпку Мэрвин, ее перчатки и, наверно, подумала, что все это слишком уж крикливо.

— Мисс Майлс… Мисс Мотфорд, — познакомил я их, и они пожали друг другу руки.

— Привет, Мэрвин, — сказал Джо, и я перехватил взгляд Кэй, брошенный на Бингэма.

— О, вы знакомы с Джо? — спросила Кэй.

— Да, — ответила Мэрвин. — Мы как-то все трое обедали в Нью-Йорке.

— О! — повторила Кэй. — Вы должны заставить Гарри свозить вас в Бостон.

Мне не понравился тон ее последних слов. Я почему-то всегда нервничаю, когда начинают разговаривать встретившиеся впервые женщины.

Когда мы спускались по лестнице трибун, направляясь к своим местам, Мэрвин спросила:

— Гарри, надеюсь, я выгляжу вполне нормально? Ты не находишь, что я одета крикливо?

— Что ты! Конечно, нет.

— Уж я-то не оденусь так, будто собралась играть в травяной хоккей, если иду куда-нибудь… Как, по-твоему, они помолвлены?

— Вполне возможно, если он привез ее с собой.

— А она хорошенькая.

— Кто? Кэй?

— Да, если бы умела одеваться.

— Не понимаю, как ты можешь называть ее хорошенькой! — воскликнул я.

— У нее такие ясные глаза. К тому же каждая женщина кажется хорошенькой, когда хорошо проводит время.

— Здравствуй, Гарри! — крикнули мне.

— Привет, Боб! — отозвался я.

— Как дела, Гарри? — осведомился другой голос.

— Прекрасно, Том, — ответил я. — А у тебя?

Я был рад, что взял с собой Мэрвин, и доволен, что меня все видели с ней. Она была самой красивой девушкой, которую я когда-либо встречал.

— Мы должны почаще бывать на матчах, — сказал я.

— Да, да, — согласилась Мэрвин. — Как можно чаще.

Но я уже забыл о Мэрвин, так как перерыв кончился и команды снова вышли на поле.

Недели две спустя в Нью-Йорк приехал отец. Он утверждал, что его привели сюда дела, связанные с какими-то переговорами, которые вело нью-йоркское отделение фирмы «Смит и Уилдинг», но мне хотелось думать, что он приехал повидаться со мной. Отец привез Мери, и мы договорились встретиться в ресторане «Бельмонт» и вместе позавтракать.

Когда я вошел в ресторан, отец помахал мне рукой и окликнул так громко, что все сидевшие в вестибюле вокруг мраморных колонн повернули к нам головы. Я чувствовал себя ответственным за отца, словно все еще учился в школе и он приехал навестить меня. Я даже поймал себя на мысли, что беспокоюсь, как отец будет вести себя за завтраком. Возможно, для каждого наступает время, когда он начинает чувствовать, что его отец идет не совсем в ногу со временем.

— Да вот же мы! — крикнул отец. — Разве ты не видишь? — Он уронил трость, а когда наклонился, чтобы поднять ее, у него из кармана выпало несколько писем.

— Проклятие! — выругался он.

Я спросил себя, высморкается ли он после того, как поднимет письма, и он действительно высморкался, причем очень громко.

— Не понимаю я, что хорошего находите вы в этом Нью-Йорке, — заметил он. — Пошли завтракать. Ты что, не замечаешь Мери? Ты не хочешь поцеловать сестру?

— Отец, ведь Гарри не глухой, — остановила его Мери, и я сразу понял, что ей, так же как и мне, неловко за отца.

Мне захотелось, чтобы Мэрвин взяла Мери под свою опеку и занялась ее туалетами. Я знал, что Мери с радостью согласится, потому что всегда стремилась выглядеть изящно и современно одетой, но у нее ничего не получалось. Платье на ней сидело словно купленное в магазине, пальто было сшито плохо. Внезапно мне стало жаль Мери, и я решил, что надо помочь ей хорошо провести время.

В ресторане отец поинтересовался, знаю ли я какие-нибудь запретные кабачки, и предложил посетить вечерком один из них — разумеется, без Мери. С первого взгляда было ясно, как радует отца наше с сестрой общество. Он то и дело посматривал на нас и улыбался, словно мы были детьми, которых он взял с собой в гости. Отец сообщил, что, вернувшись домой, он намеревается отправиться на Кейп-код охотиться на уток, если только мать будет чувствовать себя хорошо и отпустит его. Сезон уже подходил к концу, но перелет уток все еще продолжался, а клуб, членом которого состоял отец, имел там теплый охотничий домик, где можно было отсиживаться за игрой в покер, пока вам не сообщат о приближении дичи. Фрэнк Уилдинг собирался туда дня на два.

— А ты, Гарри, наверное, не сможешь вырваться из Нью-Йорка? — спросил отец, и я ответил, что не смогу. Потом он описал самочувствие матери и рассказал, какую взбучку он задал Хью за то, что тот получал проценты с мясника.

Мери со скучающим видом смотрела по сторонам.

— Гарри, — обратилась она ко мне, — расскажи о последних спектаклях.

Пока отец закуривал сигару, я коротко передал ей содержание пьесы «Милый Брут».

— Пожалуй, пьеса ничего себе, — заметил отец. — Как, по-твоему, Мери можно смотреть ее?

Мери промолчала и лишь страдальчески взглянула на меня.

— Название пьесы идет от реплики одного из героев Шекспира: «Порой своей судьбою люди правят. Не звезды, милый Брут, а сами мы виновны в том, что сделались рабами». Все персонажи пьесы вторично получают возможность делать то, что им не удалось первый раз, и вторично совершают те же ошибки.

— Никто не должен получать повторной возможности, — заявил отец. — Это нелепо.

— А вот иные вообще не имеют никакой возможности, — проговорила Мери.

Взглянув на золотые часы — давний подарок отца, — я обнаружил, что был уже третий час.

— Мне пора возвращаться на службу. Дел у нас в конторе хоть отбавляй.

— Ну что ж, пора так пора, — согласился отец. — Кстати, мы хотим посмотреть, где ты работаешь.

— Что вы! — воскликнул я. — Вовсе вы не хотите!

— Нет, хотим, — повторил отец. — Я хочу познакомиться с твоим патроном. Как его фамилия? Баллард?

— Он будет занят.

— Не понимаю, почему вы с Мери вечно стараетесь оттереть меня в сторону! Почему я не должен встретиться с этим самым Баллардом?..

В приемной комнате, куда я привел их, отца заинтересовали полки с книгами.

— Вам, может быть, лучше подождать здесь, а я тем временем выясню, сможет ли мистер Баллард принять вас.

— Это почему же я должен ждать здесь? — спросил отец. — Отведи-ка меня в комнату, где ты работаешь. Я хочу знать, как она выглядит.

Я провел отца и Мери через помещение главной конторы и открыл дверь в нашу конуру, питая надежду, что Биль Кинг окажется на месте, а Мэрвин не будет. Получилось наоборот: место Биля пустовало, а Мэрвин сидела за столом и что-то писала.