Золотая лихорадка

— И как тебе?

Подросток не мог говорить.

— Ещё хочешь?

«Нет, он не хочет, теперь они сделают это с Кёко», — думал подросток с закрытыми глазами. Он не занимался с ней любовью потому, что боялся: а вдруг у него не получится? Но теперь у него появилась уверенность. Только неужели и с Кёко после всего будет такая же пустота, как теперь? Что же делать?

— Ты не дашь мне презерватив? Продай, пожалуйста! — Слова вырвались неожиданно для него самого.

— Что? А с кем ты будешь это делать? Уже решил мне изменить? — громко расхохоталась Маи и, всё ещё смеясь, откинула назад голову.

— Я пойду. — Подросток сел в постели.

— Дам я тебе презервативов, дам, у меня их полно. Две пачки хватит? — Сдерживая улыбку, Маи взяла подростка за плечи и легла сверху, накрыв собой и зажав бёдрами его пенис. В тот же миг словно включилась пусковая кнопка: выброс адреналина — и он уже втягивает в себя и лижет её сосцы. Маи стонет, и между стонами слышится:

— Хочешь ещё?

— Хочу! Каждый день хочу! — мычит подросток.

— Каждый день нельзя, — смеётся Маи.

Подросток сжимает в зубах сосок.

— Больно же! — Маи хватает подростка за голову и оттаскивает от своей груди. — Но раз в неделю, пожалуй, можно…

— Я позвоню, когда захочется.

— Но когда папа вернётся, нам больше нельзя будет встречаться! — парирует Маи.

— Он не вернётся!

Заглянув в пустые глаза подростка, Маи вздрогнула и отшатнулась.

— Давай поднимайся! — Она шлёпнула его по бледному заду и протянула руку к столику, чтобы взять сигареты. — Ты сказал, что он не вернётся, — что это значит?

— Я такого не говорил. Разумеется, он вот-вот вернётся! — Подросток вытащил изо рта у Маи сигарету, глубоко затянулся, так что щёки прилипли к зубам, и выпустил дым.

— Ну а сколько ты будешь платить, если я буду у тебя на содержании? — Маи не могла больше сдерживать раздражение.

— А столько же, сколько раньше, нельзя?

Этот мальчишка сумасшедший. Какой школьник может каждый месяц свободно тратить миллион иен? И потом, мальчишка действительно только что сказал, что отец не вернётся…

— Значит, у тебя папины кредитные карточки. И банковские книжки тоже.

Подросток едва заметно усмехнулся и взял в руки стакан, смочив горло хайболом. Маи зажала в ладони его пенис и стала совершать медленные движения, а затем приблизила к отвердевшему пенису лицо:

— Ну, говори! Скажешь — поцелую! Ты же хочешь, чтобы я целовала его? — Она провела кончиком языка.

— Говори! — Она взяла пенис в рот, поглотив его до самого горла.

— У меня есть ключ от сейфа. — Тело подростка изогнулось.

Вот оно! Хидэтомо хвастал, что прячет по разным углам деньги, с которых не платит налоги. Ничего удивительного, если у него дома есть потайной сейф. Мальчишка знает место, и больше того, у него есть ключ! Маи отстранила лицо от его пениса. Она решила, что подробно обо всём расспросит мальчика, если завтра он переведёт ей миллион иен.

— На самом деле ты, наверное, знаешь, где папа. Ты убил его или что-то в этом роде…

Подросток голым вскочил на кровати, так что заскрипели пружины:

— Да, убил, что-то в этом роде! — Голос его звенел громче, чем пружины кровати.

— Когда же это было-то? Лет двадцать тому назад… В заведении, которое тут раньше стояло, один тип сажал на бочку голую бабу и предлагал купить её за сорок тысяч иен в неделю, собственную жену сдавал напрокат! А ещё прежде того тут такие были местечки — не соскучишься… Точно, дед? — Пожилой мужчина с ленцой рассмеялся. Это был владелец весьма оригинального заведения на улице Хацунэтё, причудливо сочетавшего функции аптеки и маленького круглосуточного универсама, он был одним из немногих коренных жителей «золотого квартала».

— Тебе ведь всю ночь работать — ничего, что столько выпил? — спросил мужчину его товарищ.

— Там сын с невесткой распоряжаются, а мне ничего делать не надо.

— Ишь! Счастливая старость! Стало быть, ушёл от дел на покой… Хорошо! — Спутник мужчины налил себе в стакан пива.

— Ничего подобного, какое там «на покой» в наше время! Разве только в рассказах ракуго, с которыми выступают комики… Ладно, в караоке пойдёшь? — Мужчина поднялся, достал из кармана бумажник и расплатился.

Канамото, отогнув занавеску над дверью и провожая взглядом удаляющиеся фигуры, представил себе пустой магазин, в котором безмолвно поджидают посетителей бросивший службу в какой-то фирме сын этого человека, он всегда в очках в чёрной оправе, и его невестка, женщина с колючим взглядом, которая вечно на кого-нибудь зла. Канамото потряс пустым стаканом:

— Дед, твоё заведение тоже теперь превратилось в распивочную?

— Я одному тебе позволяю пить и не заказывать никакой еды. Тихиро!

Тихиро, держа в обнимку бутыль сакэ в один сё, [12] наполнила стакан Канамото.

— А потом, пожалуйста, лапши с овощами.

— Плита уже погашена. — Старик молча налил себе бататовой водки, разбавил спитым чаем из чайника и уселся за стол.

С того самого мгновения, когда днём кто-то из персонала «Вегаса» сообщил Канамото про исчезновение босса, он уже не сомневался: подросток убил. Оснований не было, но целый день сегодня в голове у него, точно жужжащий рой слепней, не переставая гудело: «Убил, он убил, убил…»

— Дед, ты слышал, что Юминага пропал?

— Да ну? Я не знал.

Канамото отобрал у Тихиро бутыль сакэ, которую она всё ещё прижимала к животу, и поставил её на стойку.

— Дедушка, он сакэ забрал… — пожаловалась Тихиро, но в голосе слышался смешок.

— Юминага действительно исчез.

— А что, проблемы из-за этого? — Старик закурил.

— Вроде бы нет.

На миг жужжание в голове Канамото прекратилось, наступила полная тишина, но затем снова кровь, перемешанная с алкоголем, побежала по жилам.

— Что делать, если знакомый парнишка убил своего отца?

— Да ничего тут не сделаешь. А что ты имеешь в виду? — Старик повернулся к Тихиро, которая сидела у краешка стойки и ела жареную свинину:

— Иди спать!

Тихиро руками взяла с тарелки кусок мяса, сунула его в рот и поднялась по лестнице на второй этаж.

Канамото не в силах был унять сердцебиение. Им владел не страх, а тоска — состояние, о котором он уже лет тридцать как позабыл. Обычно это проходило от вина. Даже если оставалась на сердце тяжесть, похожая на похмельный осадок, некоторое время пожив бок о бок с чувством одиночества и пустоты, он постепенно ухитрялся всё забыть. Канамото считал, что можно дотащиться до конечной станции, если замереть и не делать движений под гнётом безверия и апатии. «Тоска…» — попробовал он пробормотать вслух. И всё же ему было невдомёк, отчего он, совершенно чужой человек, должен сейчас впадать в тоску, и, изо всех сил напрягая заржавевший от бездействия ум, он пытался понять, откуда же у него эта тоска. После средней школы Канамото пошёл в Иокогамский порт подённым рабочим, а через несколько лет стал работать на посредников, в качестве «младшего братишки» помогал финансовому предприятию, организованному одной из мафиозных группировок. По меньшей мере троих он довёл до самоубийства жестокими мерами, которыми выбивал долги, однако это его ничуть не беспокоило и не мучило. Среди его знакомых было два члена группировки, отсидевшие за убийство, а его подручный зарезал женщину, с которой жил, но Канамото считал, что преступление подростка по сути совершенно иное и отличается от всего, что ему известно. Канамото не мог избавиться от ощущения, что он не выберется из этого кошмара, пока подростка не замучает совесть и он не разрыдается в ужасе от того, что совершил.

— Что ты делаешь, если кто-то из твоих людей совершает убийство? — Старик внимательно смотрел на Канамото.

— Ну, что… советую сдаться с повинной.

— Так, может, это и надо?

Если нет чувства вины, которое страшнее наказания, или нет расчёта на смягчение приговора, явка с повинной невозможна. Если бы было то или другое, подросток давно уже явился бы с повинной. Что, если посоветуешь ему повиниться, а он не признает даже сам факт убийства? Разумеется, донести на него нельзя, а если и донести, то, пока не найдено тело и нет улик, полиция даже слушать не станет. Тогда зачем уговаривать его признаться? Канамото знал, что аргументов, чтобы убедить подростка, у него нет.